"... должна верить, что у меня никогда не было выбора... не было возможности отказаться от участия в посвящении короля, возможности уничтожить Мордреда, не дав ему родиться, возможности пойти против воли Артура, решившего выдать меня за Уриенса, возможности не прикладывать руку к смерти Аваллоха, возможности не привлекать Акколона на свою сторону... не было возможности избавить Кевина Арфиста от казни, причитающейся предателям, и спасти Нимуэ..."
- А я должен верить, что это в силах человеческих - знать правду, выбирать меж добром и злом и знать, что от его выбора что-то зависит... сказал Ланселет.
- О, да! - согласилась Моргейна. - Если только человек знает, что такое добро. Но не кажется ли тебе, кузен, что в этом мире даже зло частенько рядится в одежды добра? Иногда мне кажется, что это сама Богиня заставляет дурное выглядеть добрым, и единственное, что мы можем сделать...
- Тогда Богиня и вправду - враг рода человеческого, как о ней говорят священники, - сказал Ланселет.
- Ланселет! - с мольбой воскликнула Моргейна, подавшись к нему. Никогда не вини себя! Ты делал то, что должен был делать. Поверь - все это было предопределено судьбой...
- Не поверю! Или мне придется тут же, не медля, убить себя, чтоб не позволить Богине и дальше использовать меня или вершить зло с моей помощью! - яростно отозвался Ланселет. - Моргейна, ты обладаешь Зрением, а я - нет, но не могу я поверить, что это по божьей воле Артур и весь его двор должны оказаться в руках у Мордреда! Я уже говорил тебе: я попал сюда потому, что так распорядилось мое сознание - само, без моего ведома. Я вызвал авалонскую ладью, сам того не понимая, и приплыл на остров, но теперь мне кажется, что ничего лучшего я и придумать не мог. Ты, обладающая Зрением, можешь заглянуть в волшебное зеркало и узнать, где находится Галахад! Я готов даже вынести его гнев и потребовать, чтоб он отказался от поисков Грааля и вернулся в Камелот...
Моргейне показалось, что земля дрогнула у нее под ногами. Однажды она в болотах неосторожно сошла с тропы и почувствовала, как вязкая грязь заколебалась и начала расступаться; вот и сейчас она ощутила нечто подобное, и ей отчаянно захотелось побыстрее выбраться куда-нибудь в безопасное место... Моргейна услышала собственный голос, доносящийся откуда-то издалека:
- Ты действительно вернешься в Камелот вместе со своим сыном, Ланселет...
Но отчего же ей так холодно? Отчего этот холод вытягивает из нее последние силы?
- Я загляну в зеркало, раз ты так хочешь, родич. Но я не знаю Галахада, и может статься, не увижу ничего такого, что могло бы тебе помочь.
- Но все-таки - пообещай сделать все, что в твоих силах! - взмолился Ланселет.
- Я же сказала, что загляну в зеркало, - отозвалась Моргейна. - Но все будет так, как решит Богиня. Идем.
Солнце стояло уже высоко; когда они спускались к Священному источнику, сверху донеслось карканье ворона. Ланселет перекрестился, защищаясь от дурной приметы, но Моргейна подняла голову и переспросила:
- Что ты сказала, сестра?
В сознании у нее зазвучал голос Враны: "Не бойся. Мордред не убьет Галахада. Но Артур убьет Мордреда".
- Так Артур по-прежнему остается Королем-Оленем, - вслух произнесла Моргейна.
Ланселет изумленно уставился на нее.
- Ты что-то сказала, Моргейна?
Моргейна вновь услышала Врану. "Не к Священному источнику - к чаше, и немедленно! Час пробил".
- Куда мы идем? - спросил Ланселет. - Я что, позабыл дорогу к Священному источнику?
И Моргейна, вскинув голову, поняла, что пришла не к источнику, а к небольшой церквушке, в которой древнее христианское братство проводило свои богослужения. Они утверждали, что церковь построена на том самом месте, где старец Иосиф воткнул свой посох в склон холма, именуемого холмом Уставших. Моргейна взялась за ветку Священного терна. Терновник проколол ей палец до кости, и Моргейна, сама не понимая, что делает, протянула руку и провела на лбу у Ланселета кровавую черту.
Ланселет с испугом взглянул на нее. Моргейна услышала негромкое пение хора. "Кирие элейсон, Христе элейсон". Она тихо вошла в церковь и, к собственному удивлению, преклонила колени. Церковь была заполнена туманом, и Моргейне казалось, что сквозь этот туман она видит другую церковь, расположенную на Инис Витрин, и слышит, как другой хор выводит: "Кирие элейсон..." - но в этот хор вплетались и женские голоса. Да, это наверняка слышится с Инис Витрин - ведь в церкви на Авалоне нет женщин; а там, должно быть, поют монахини. На миг Моргейне почудилось, будто рядом с ней опустилась на колени Игрейна, и она услышала голос матери, нежный и чистый. "Кирие элейсон..." Священник стоял у алтаря. А потом рядом с ним словно бы возникла Нимуэ; ее чудные золотистые волосы струились по спине, и была она прекрасна, словно Гвенвифар в молодости. Но Моргейна не почувствовала, как в былые дни, безумной ревности и зависти - она взирала на красоту девушки с чистейшей, непорочной любовью... Туман сгущался. Моргейна уже почти не видела стоящего рядом с ней Ланселета - но вместе с тем она ясно различала Галахада, преклонившего колени у алтаря другой церкви. Лицо юноши сияло, словно на нем отражался нездешний свет, и Моргейна поняла, что он тоже глядит сквозь туманы - в церковь на Авалоне, где стоит Грааль...
Моргейна услышала доносящийся из другой церкви звон крохотных колоколов, и еще услышала... она так и не знала, который священник это говорил - тот, который был на Авалоне, или тот, который находился на Инис Витрин, но в сознании Моргейны зазвучал мягкий голос Талиесина: "В ту ночь, когда Христос был предан, Учитель наш взял эту чашу и благословил ее, и сказал: "Все, что вы пьете из этой чаши, есть кровь моя, что пролита будет за вас. И всякий раз, как будете вы пить из этой чаши - вспоминайте обо мне".
Моргейна видела тень священника, поднявшего чашу причастия - но в то же самое время это была дева Грааля, Нимуэ... а может, это она сама, Моргейна, поднесла чашу к губам Галахада? Ланселет бросился вперед, вскрикнув: "Свет, тот самый свет!.." - и рухнул на колени, заслонив глаза рукой, а потом распростерся на полу.
От прикосновения к Граалю лицо молодого рыцаря, скрытое ранее тенью, вдруг четко обрисовалось, сделалось ясным и живым, и туманы развеялись; Галахад преклонил колени и отпил из чаши.
- И как давят множество виноградин, чтоб создать единое вино, так и мы объединяемся в этом бескровном и безупречном жертвоприношении, и станем мы все едины в Великом свете, кои есть бог...
Лицо Галахада просияло восторгом; казалось, будто юноша исполнен света. Он вздохнул, не в силах вынести переполняющей его безграничной радости, протянул руки и взял чашу... осел на пол и остался лежать, недвижен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
