По документам В. М. Сенюкова, с которыми меня познакомил Музей Революции СССР, из рассказов его сына, Ремира Васильевича, а также романа Федора Пудалова «Лоцман кембрийского моря», в значительной степени документального, из других устных и литературных источников не получалось так складно. Сюжет петлял, состав действующих лиц ширился… Но первопроходная роль Сенюкова в истории с кембрийской сибирской нефтью подтверждена веско.
Две здоровенные картонки доверху наполнены бумагами. Справки, полевые дневники, мандаты, пригласительные билеты, поздравления. Все это принес в музей сам Сенюков, когда ему исполнилось шестьдесят лет. Принес, заботясь не только о посмертной славе, но и о персональной пенсии.
— Что о нас сказать? Немногословны мы. Как финны. Мы с ними в этническом родстве. И не хвастливы. Хотя охотники. Русский дается нам без труда. Коми в массе пишут грамотнее, чем земляки-русские. Говорят: «Упрям, как зырянин». Про «хохла» тоже слышал, — так, отрываясь от тарелки с супом, говорил случайный мой сосед за обедом Альберт Егорович Валеев, писатель и этнограф из Сыктывкара. Он знал Василия Михайловича, кое-кого из сенюковской родни, но кроме слов «да, был ершист», «да, умел гульнуть», «да, сделал крупное открытие», ничего добиться от него не удалось, хотя, довольствуясь из напитков одним боржоми (язвенник), он выказал дружелюбную готовность поболтать и был, кажется, приятно возбужден разговором.
Специалисты против, остальные — за
Из рабочей тетради М. И. Циферова. «Черная дата — 13 марта 1966 года. Состоялось совещание в Комитете по науке и технике. Присутствовали в основном буровики. Я оказался в положении мусульманина, попавшего в православную церковь, — другой веры! Большинство доказывало, что долото и колонна буровых труб решают все проблемы, и потому нет смысла распылять средства на разработку иного вида бурильного оборудования».
Аргумент, я думаю, пригодился бы противникам Колумба. Кто-то из советников выходит вперед и, обращаясь к королеве Изабелле, говорит: «Ваше величество! Если даже этот безумец достигнет Индии, плывя на запад, то это не столь уж важно. Почему бы не выделить ту же сумму денег на улучшение оснастки кораблей? Тогда флот был бы способен плыть на полузла быстрее!»
Оппонент — я его знаю — не смолчит.
— Очень остроумно, — скажет он. — Только я где-то ее встречал, эту остроту. Неважно. Раздражает другое: старческая любовь к поучительным примерам. «Новая техника поначалу проигрывает в сравнении со старой, зато потом!..» Вспомнят, что первое пороховое ружье было намного тяжелее лука, имело меньшую точность и дальность стрельбы, а было лишь скорострельней и требовало меньше искусства от стрелка… Что первые реактивные самолеты не шибко превосходили поршневые в скорости, а могли летать малое время и требовали дорогих аэродромов… Что первые управляемые зенитные ракеты при громоздком сложном наземном обеспечении и относительной дороговизне имели малую дальность полета и невысокую точность управления… Этими примерами сами себя завораживают. Причем настолько, что теряют всякую восприимчивость к серьезной аргументации.
Специалисты буровой техники, выиграв дело в стенах верховного научно-технического судейства, хотели надеяться, что победы на их век хватит. Но наступил лишь непродолжительный перерыв.
Циферов обозначил 13.3.1966 черной датой, обвел ее траурной рамкой, не зная, что «это горюшко — не горе», что оно еще впереди.
Произошло событие, открывшее новый этап в истории, точнее, в предыстории подземной реактивной техники.
Изобретение Циферова, признанное особо важным, все еще циркулировало в узком кругу особо доверенных организаций и лиц. Вот однажды они собрались, «рассмотрели и не сочли». Выйти за пределы узкого круга изобретение, будучи на режиме особо важных, не может, а в пределах оно, оказывается, никому не нужно. Кто-то из тех, кто принимает особо важные решения, обратил внимание на нелепость сложившейся ситуации, и в Бюллетене изобретений № 10 за 1968 год появилось изобретение № 212908, а вскоре статья в журнале «Изобретатель», поданная броско.
Читатели проявили интерес. Поступили запросы.
Циферов воспрянул. Зачастил в редакцию. По вечно ремонтируемым коридорам, вдоль дряхлой мебели (при предпоследнем директоре издательства), оживляющей своей живописностью длинные пролеты, хаживал, воплощение сурового щегольства, морской офицер, черное с золотом, крепкий табак с легким одеколоном. Жизнь, как говорят летчики о трудном полете, «в сплошном сложняке» отметилась на его лице подбровными тенями, височными вмятинами, но все перекрыто настроением, сдержанной улыбкой. Молодой!
Конструктор подземных ракет, он, как и конструкторы космических, оставался до поры в тени. Но вот наступило время. Ни с чем не сравнимое волнение. Рядом с известностью представителей других творческих поприщ на долю творческого инженера популярность выпадает скромная. А ныне коллективизация научно-технической деятельности и вовсе стирает имя его.
…Первый запуск циферовской ракеты состоялся 16 октября 1968 года в поселке Нахабино под Москвой, недалеко от той поляны, где тридцатью пятью годами ранее были запущены первые ракеты — предшественницы космических. Кому, кроме Ф. А. Цандера, С. П. Королева, М. К. Тихонравова, модельки, падавшие в сотнях метров от старта, могли обещать что-нибудь серьезное!
В подкрепление этого родства первые ракеты для подземелья, как и первые для космоса, построили не кадровые работники современной техники, а добровольцы, партизаны, действующие на свой страх и риск. Одна из сцен, где риск перешел границы дозволенного, описана в начале. Под покровом ночи знакомый токарь совершил путем перебрасывания через забор незаконную передачу частному лицу (по служебному положению имевшему две персональные «Волги») токарного изделия, которое после укомплектования и кое-каких доделок стало головкой подземной ракеты.
«Циферовцы» вырыли углубление, поставили носом вниз снаряд (калибра среднего ананаса, он сейчас лежит на серванте у Михаила Ивановича) и удалились в блиндаж.
Отсчитаны вспять секунды, включен старт — клубы пыли, столб огня, раздирающий уши, рвано свищущий рокот… (Нет, как транспортное средство, реактивный двигатель не лучшее, чего можно пожелать. Не окажется ли его истинным делом курсирование вниз?)
Испытаниями в Нахабино был положен новый рубеж: кончился инкубационный, полулегальный, словесно-умственный период в жизни изобретения, начался этап материального воплощения. Последовала серия смотрин. Приезжали все более и более высокие сваты. По пути на испытательный полигон один из них спросил полушутя: «Михаил Иванович, имеете ли вы преемника, который продолжит дело после вашей смерти?»
На запросы автор отвечал с готовностью и без промедления. Он соглашался на любые виды сотрудничества.
Кто-то позвонил по телефону и сказал, что на ВДНХ демонстрируется подземная ракета, но имя Циферова на стенде не значится, стоят другие имена.
Приехал на место и убедился: на стенде было не только его изобретение, то есть идея, там лежало изделие, изготовленное по его расчетам, наконец, на его деньги. Небольшой, с ананас, снаряд…
Максимально решительный
Учеба Сенюкова, как и Циферова, пришлась на двадцатые годы, с их разнобоем, громадьем планов и нищетой быта. С крутизны этого перепада взлетали и устремлялись к горизонту стаи горделивых замыслов Они перемахнули через постепенность и ворвались в будущее.
Школьники двадцатых годов, юные свидетели Революции, первые школьники первого пролетарского государства, были одержимы крутовзлетными замыслами и презирали средние дела. Они-то, одержимые, и проложили первыми дорогу в космос, построили первенца атомной энергетики, открыли нефть в Сибири и возможно, новую, ракетную, эру проникновения в глубь планеты.
Это была эпоха скачков, и Сенюков в один год проскакивает семилетку. Одновременно вершит местными (волостными) делами. Еще в один год — заканчивает землеустроительные курсы, верша делами пролетарского студенчества. Бюро «пролетстуда» в характеристике отмечает его «максимальную решительность активность, выражающуюся в изжитии пьянства улучшении состава учащихся», и еще авторитет «перед всей союзной и несоюзной массой учащихся за исключением социально чуждых».
Сенюков пришелся ко времени. Четырнадцатилетние лесоруб председательствует в волостном комитете помощи красноармейским хозяйствам.
На фотографии молодой Сенюков истуканно непроницаем. Набор черт, не объединенных выражением. Ни мысли, ни чувства. Все задраено, одна фактура Идеальный объект для физиогномики. Здесь она попала бы в точку, истолковав по всем правилам преувеличенные лоб и подбородок.
