— Я требую, чтобы закончили этот фарс и освободили меня. Если здесь есть измена, то в ней виновна вот эта старуха, мечтающая увидеть всех нас мертвыми…
Микрофон его отключили, он замолчал. Выхода не было. Он надеялся только на то, что заставит ее потерять голову.
Она и впрямь рассвирепела — это было слышно по ее голосу, — но держала себя в руках.
— Да, мы поступим так, как предлагает обвиняемый. Мы закончим этот «фарс», как он изволил выразиться. Я посоветовалась с коллегами-судьями, и они со мной согласны. Мы отметаем все обвинения — кроме главного. Государственная измена. Мы достаточно долго терпели, как этот человек глумился над законной властью. Мы были снисходительны, потому что времена настали тревожные и, чтобы сделать неотложные дела, некоторая терпимость была необходима. Вероятно, мы допустили ошибку, дав подсудимому слишком много свободы и позволив ему действовать вопреки нашим обычаям. Эту ошибку необходимо исправить. Я прошу зачитать запись в Книге законов. Статья третья, «Государственная измена», после законов о правлении.
Оператор-компьютерщик побежал пальцами по клавиатуре, выводя на экран перед собой соответствующий раздел. Найдя нужную статью, он включил звуковое воспроизведение. Сурово и торжественно загрохотал над толпой голос закона:
— Государственная измена. Каждый, кто раскрывает тайны государства другим, виновен в государственной измене. Каждый, кто раскрывает подробности деятельности властей, виновен в государственной измене. Каждый, кто глумится над величием властей, виновен в государственной измене. Каждый, кто побуждает других выступать против государственной власти, виновен в государственной измене. Наказание за государственную измену — смерть. Приговор приводится в исполнение в течение двадцати четырех часов с момента его вынесения.
Эхо разносило затухающие отголоски над потрясенно притихшей толпой. Потом снова заговорила Градиль:
— Вы только что слышали, в чем состоит преступление и каково наказание за него. Теперь вы услышите свидетельские показания. В качестве свидетеля выступаю я сама. Перед семьями и перед главами семей подсудимый насмехался над властью глав семей, единственной законной властью на нашей планете. Когда ему было приказано прекратить противоправные действия и подчиниться нашим распоряжениям, он этими распоряжениями пренебрег. Он приказал, чтобы все машины были выведены из строя — каким-то известным ему способом, — до тех пор пока ему не позволят осуществить второй рейс за зерном. Этот рейс состоялся — и много людей погибло. По его вине. Действуя таким образом и побуждая других не подчиняться властям, он стал виновен в государственной измене. Это мои показания. Сейчас судьи вынесут приговор.
— Я требую, чтобы меня выслушали! — крикнул Ян. — Как вы смеете судить меня, не дав мне слова сказать?
Хотя микрофон перед ним был отключен, люди, стоявшие близко к помосту, его услышали. Друзья его, а потом и многие другие стали требовать, чтобы ему дали слово. Неудивительно, что много было и других криков: чтобы ему вообще заткнули рот. Градиль молча послушала этот шум, потом стала совещаться с остальными судьями… В конце концов Чан Тэкенг, на правах старейшего старейшины, объявил:
— Мы милосердны, и все должно делаться в соответствии с законом. Прежде чем выносить приговор, мы дадим подсудимому слово. Но я его предупреждаю, что если он снова начнет вести противозаконные речи, то мы его сразу заглушим.
Ян оглядел своих судей, потом поднялся и повернулся лицом к толпе. Что же сказать такого, к чему нельзя будет придраться и назвать противозаконной речью? Если произнести хоть слово о других планетах или о Земле — его немедленно отключат. Придется играть по их правилам… Ну что ж, надежды мало — но попытаться все-таки надо.
— Народ Халвмерка! Меня сегодня судят за то, что я сделал все от меня зависевшее, чтобы спасти вашу жизнь. Чтобы спасти зерно, которое будет позарез нужно кораблям, когда они придут. Кроме этого, я ничего не сделал. Некоторые со мной спорили — но они ошибались. И я докажу, что они ошибались. Единственное мое преступление — а это не преступление — состояло в том, что я указал на новую и опасную ситуацию. И наметил способ, как справиться с этой ситуацией. Того, что мы сделали, — никогда раньше не бывало. Но это вовсе не значит, что сделали неправильно. Просто сделали нечто новое, вот и все. Старые правила не подходили к новым условиям. Мне пришлось действовать так жестко, как только я мог, потому что без этого ничего нового мы бы не сделали. В моих поступках не было никакой измены, — а только здравый смысл. Нельзя судить меня за то, что…
— Достаточно, — перебила Градиль. Его микрофон снова отключили. — Доводы подсудимого будут учтены. Судьи начинают совещание.
Видно было, как она упивается своей властью. Какое там совещание? Ничего подобного и в помине не было. Она просто написала что-то на листке бумаги и подвинула листок соседнему судье. Тот тоже что-то написал, передал следующему… Все писали очень коротко, и было ясно, что это за слово. В конце концов листок попал к Чану Тэкенгу. Тот едва глянул на него — и провозгласил:
— Виновен. Подсудимый признан виновным. Он будет задушен гарротой в ближайшие двадцать четыре часа. За измену полагается гаррота.
На планете никогда еще не было казней — во всяком случае, при жизни кого бы то ни было из присутствующих. Люди никогда даже не слышали о таком способе наказания. Поднялся шум. Одни перекликались друг с другом, другие громко задавали вопросы судьям… Гизо Сантос пробился сквозь толпу к самому краю помоста, и его голос заглушил все остальные:
— То, что сделал Ян, — не измена! Он здесь единственный здравомыслящий человек! Если то, что он сделал, измена, то мы все здесь повинны в измене…
Проктор-капитан Шеер выстрелил в упор. Гизо вспыхнул, пламя охватило его и мгновенно обуглило, превратив искаженное ужасом лицо в черную маску. Он умер, не успев упасть.
Стоявшие рядом с ним шарахнулись назад, раздались вопли ужаса, стоны людей, обожженных этим живым факелом… А Градиль заговорила:
— Этот человек казнен. Он кричал, что повинен в измене. Есть еще кто-нибудь, кто хочет признаться, что и он повинен?.. Выходите, говорите смело, вас услышат.
Она мурлыкала эти слова, надеясь на соответствующую реакцию. Люди из первых рядов в панике подались назад, вперед никто не вышел. Ян смотрел на тело своего друга в странном оцепенении. Мертв. Погиб, из-за него погиб. Быть может, обвинение справедливо и он на самом деле принес сюда хаос и смерть?.. Ян пришел в себя, когда Шеер подошел сзади и схватил его за плечи, чтобы не дать пошевелиться. Зачем это понадобилось, Ян понял, когда увидел перед собой Градиль. Она медленно подошла и остановилась, глядя ему в глаза.
— Ну что, Кулозик? Видишь, куда завело твое упрямство? Я тебя предупреждала: не становись поперек. Ты не послушался. Ты проповедовал измену. Из-за тебя люди погибли, последний вот только что. Но теперь всему этому конец — потому что тебе конец, Кулозик. Скоро мы с тобой попрощаемся. И Эльжбета с тобой попрощается…
— Да не пачкай ты ее имя своей пастью, мразь!
Ян не собирался ей отвечать. Вынудила.
— Эльжбета ведь не будет твоей женой, когда ты умрешь. Верно? Это единственный способ прикончить ваш брак, — но надежный, так мы и сделаем. И твоего ребенка вырастит другой, другого он будет звать отцом.
— Ты о чем, ведьма?
— О, так она тебе не сказала? Забыла, наверно. А может, подумала, что тебе слишком не понравится, что она станет женой другого… Но у нее будет ребенок, твой ребенок…
Она умолкла, изумленно раскрыв рот, — Ян смеялся. Смеялся взахлеб, весело, радостно… Трясся от смеха, несмотря на то что Шеер прижал его к скамье.
— Не смейся, это правда!
— Избавьте меня от нее, — попросил Ян, отвернувшись и по-прежнему смеясь. — Уведите меня в камеру.
Новость подействовала на него совсем не так, как ей хотелось. Это была прекрасная новость! Так он и сказал Эльжбете, когда та пришла навестить его в камере.
— Что ж ты мне сама не сказала? Та шелудивая сука могла не знать, как я к этому отнесусь, — но ты-то!.. Ты-то должна была знать!
— Я не была уверена. Это такая замечательная новость — я сама узнала совсем недавно… А ей, наверно, врач проболтался; я не знала, что она в курсе. А тебя не хотела расстраивать…
— Расстраивать? Долго же приходится добираться хорошим вестям в наше мерзкое время!.. Ребенок — это самое главное. Меня могут убить в любой момент, но у тебя останется наш ребенок. Это же важнее всего. Ой, ты бы видела ее рожу, когда я стал смеяться. Вот уж чудовище… Я только потом сообразил, что эта реакция была самой удачной, нарочно не придумаешь, право слово… А она настолько злобна, что ей и в голову не приходит, что у людей могут быть какие-то человеческие чувства.
