— О, эти доводы я слыхал не раз, — отмахнулся Помаутук. — Видите ли, вы не в том направлении думаете, не так решаете эту сложную морально-этическую задачу. Понимаете, человечество никогда не достигнет духовного благоденствия естественным путём. Никакое воспитание не поможет изменить человеческое мировоззрение, не сможет искоренить мещанство. Маленькому человеку до лампочки ваши порывы с идеалами, ему хочется лишь пить, жрать и трахаться. Всё! Что вы ему предложите взамен? Интересную работу? А для него любой труд — в тягость! Любовь? Маленький человек ищет только секса. Будете прививать ему духовные потребности? А с него довольно танцулек и слащавых шлягеров. Увы, дорогой мой генрук, вам никогда не победить маленького человека. Нет, дух одолеет плоть лишь тогда, когда «Чёрное солнце» зальёт своим незримым светом весь земной шар!
— А потом? — спокойно спросил Браун.
— Что — потом?
— Ну вот вы всех обратили в высокодуховных хомо новусов. А дальше? Люди не врут, отлично. Но тогда замрёт и выдумка, всякая фантазия исчезнет из обихода, отомрёт литература, живопись, театр. Люди перестанут проявлять агрессию? Замечательно! Но и подвигов вы тогда тоже от них не добьётесь. Никаких самопожертвований, самоотверженных спасений больше не будет. Человек утратит эгоизм, себялюбие, жадность? Превосходно! Но тогда откуда в этом вашем дивном мире возьмётся человеческая личность? Ведь она индивидуальна и требует приватного пространства. Короче, знаете, что будет потом? Человечество выродится, люди станут безликими особями, интегральными единицами коллективного разума типа роя, где вам, пастор, будет уготована роль матки, а ваши паладины превратятся в собак при добром пастыре. Кстати… А группа «Чёрное солнце» — это не ваша ли банда?
— Моя, — усмехнулся Джунакуаат. — Но почему же сразу — банда? Не вас ли спасали мои, как вы выразились, бандиты? Поверьте, мои ребятки ни разу не проявили жестокость ради жестокости.
— А вы?
— Что я? Жалость мне присуща, но — в меру.
— Что же вы своих не пожалели тогда, в Мак-Мердо, когда сбивали птеробус?
— Суровая необходимость, — тонко улыбнулся пастор.
— А-а… Припоминаю, как же… Цель оправдывает средства?
— В моём случае — несомненно. Те, кого вы прозвали «шварцами», просто охотились — за спецами по волновой психотехнике, за ценной и секретной аппаратурой… Вы же понимаете, мне-то незачем попадать под излучение, я и так свят, хе-хе…
— Ну разумеется… И как успехи?
— А вот! — Помаутук взял со стола сеточку в виде полушария и натянул её на голову. — Замечательный экран получился, только батарейки надо менять почаще. — Он облизнул губы и вздохнул преувеличенно тяжко: — Ну что ж, любезный генрук… Не получилось у меня убедить вас. Жаль, жаль… Что ж, увидимся позже, когда вы будете заливаться горькими слезами, оплакивая всех вами убиенных, и каяться, вымаливая прощения у Господа…
— То бишь — у вас, пастор?
— Всегда был смышлён, генрук, — ухмыльнулся Джунакуаат. — Уведите его!
В обратный путь конвой двинулся в том же порядке — двое «шварцев» впереди, двое позади, Тимофей посередине. «Сейчас или никогда», — мелькнуло у него.
Браун шагал неторопливо, свободно опустив руки вдоль тела, изображая крайнюю степень расслабухи — и почти незаметно смещаясь к тому конвоиру, что шагал сзади и справа.
Особых навыков в форсблейде у Сихали не было, но одному приёмчику Станислас его обучил-таки. Приходилось долго тренироваться — вытянув руки перед собой, на ладонях по пятаку, надо было садануть локтями назад так резко, чтобы успеть подхватить падавшие монетки. Хороший форсблейдер мог проломить локтем рёбра позади стоящему и схватить монетки, когда они ещё висели в воздухе. Ну, до мастера Тимофею было далековато, да и тренировал он лишь одну правую руку, только вот выбора у него не оставалось. Тут так — убей или умри…
Будто случайно пошатнувшись, Сихали въехал локтем «шварцу» справа, ломая тому два ребра, и метнулся за бластером, выхватил его из левой кобуры падавшего конвоира, тут же выпустил заряд в того, что шагал слева, затем снял двоих впереди. Четвёртый, пострадавший первым, умер сам — видать, осколок ребра травмировал сердце.
— Быстро я… — пробормотал Браун.
Ухватив за ноги парочку «шварцев», он оттащил их в пустующий кабинет, где пахло пылью. Туда же утянул тех, что в остатке. Быстро расстегнув оружейные пояса на «шварцах», он схватил ремни с кобурами в охапку и поспешил вниз. За торцевым окном коридора поражало яркое освещение — Помаутук не терял времени даром. «Дипскаут» доставил всех «чёрносолнечников» с «Новолазаревской», выгрузил энергонакопители и светильники-телефотеры. Создавалось такое впечатление, что над Новым Берлином занимался рассвет.
Прислушиваясь — «шварцы» гоготали на верхних этажах, — Браун зашагал подвальным коридором. Тут никого не было, а дверь в камеру запиралась обычным засовом. Рывком открыв толстую створку, Сихали скомандовал:
— С вещами на выход!
— Ура-а… — тихо проговорил Белый, первым взбегая по ступеням и хватая оружейный пояс. Мигом застегнув его у себя на бёдрах, он радостно сказал: — Будто без штанов ходил!
Сунув один из своих бластеров фон Штромбергу, Тимофей бросил короткое:
— Веди!
И Гюнтер повёл. Незаметно выйти из здания гестапо было нетрудно, если только вы не в камере. Выйдя в переулок, фридомфайтеры, ведомые штандартенфюрером, натолкнулись на группку эсэсовцев во главе с Циммером.
— Зиг хайль! — вытянулся Гельмут и заболботал по-своему, то ли оправдываясь, то ли испрашивая дальнейших указаний.
Гюнтер отдал короткий приказ, и отряд, возросший до пятнадцати бойцов, поспешил дворами, держа курс параллельно Борманштрассе. Дворы не поражали грудами хлама, они были пусты — в Новом Берлине существовала своя, особенная бедность, заключавшаяся в полном отсутствии вещей. Импорта тут точно не знали…
— Отну секунточку! — сказал фон Штромберг, придавая лицу молящее выражение, и заскочил в малоприметную дверь. Вскоре он вышел оттуда, держа под мышкой фанерный ящик и ведя за руку худенькую, измождённую девушку. Длинные редкие волосы обрамляли её хорошенькое лицо с точёным носиком, с большими серыми глазами. Выпиравшие скулы портили общее впечатление, но ненамного. «Подкормить бы её…» — мелькнуло у Сихали.
— Снакомьтесь, — сказал Гюнтер, робко улыбаясь, — это фрау фон Штромберг.
— Просто Алиса, — добавила девушка, прикрывая ладошкой рот.
— Очень приятно, Алиса, — шаркнул ножкой Шурик Белый и подбородком указал на ящик: — А это чего?
— О, это очень фашно! Хоть и нетолго прорапотает кипноинтуктор, но пульсация путет очень сильной. Сдесь — поглотители ислучения. Перите!
Тимофей сунул поглотитель в нагрудный карман и застегнул клапан.
— Топаем, и быстро, — сказал он.
— Но… — молвил беспомощно фон Штромберг. — Я не снаю, кута.
— В порт? — спросил Илья, поглядев на Сихали.
Тот помотал головой.
— Нам туда не пробиться, — проговорил он. — Полторы сотни молодчиков. Десять на одного. Не пойдёт.
— Но другого выхода-то нету! — округлил глаза Шурик.
Олег Кермас наморщил лоб.
— Гюнтер… — проговорил он медленно. — Вы что-то такое говорили насчет гидроэлектростанции и что поток пересох…
— Та, — кивнул фон Штромберг, — потсемное осеро опустело.
— Ты что-то придумал? — спросил Тимофей у Олега.
— Не знаю, — сказал тот с сомнением, — но, если озеро питалось подледниковыми водами, то можно попробовать выйти наружу… Если повезёт, конечно. А не повезёт, так дождёмся этого вашего «Гренделя». Что нам ещё остаётся?
— Правильно! — кивнул Сихали. — Где это озеро? Гюнтер, показывай дорогу!
Отряд из шестнадцати беглецов прошмыгнул в полость, занятую промплощадкой, и двинулся по стеночке, в обход старого концлагеря. И вот тут-то завыла сирена. Она издавала тоскливый жадный вой голодного чудовища, от которого сбежала добыча.
— Кажись, за нами! — крикнул Купри.
Вдали, на фоне заводских корпусов, замелькали чёрные фигурки.
— Шурка, — проговорил на бегу Тимофей, — а ты был прав, прозвав их «чернецами». Это «шварцы»!
— Вот гад! — вознегодовал Белый.
— Стоять! — хлестнул грубый голос, преисполненный властного превосходства. — Бросить оружие! Вы окружены!
Из сумрака выступили десятки чёрных фигур, мощные фонари ударили со стороны концлагеря и сзади, отрезая путь для отступления. Фридомфайтеры с эсэсовцами оказались будто на арене цирка, под ярким, слепящим светом, а вокруг двигались неясные тени, вооружённые и очень опасные.
— Вам было сказано: бросить оружие! — повторил тот же голос, показавшийся Тимофею знакомым.
— Ребятки, — криво усмехнулся Браун, — слушаемся дядю «шварца».
