Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смерть Баха. (28 июля 1965, Комарово)
Фантазия и фуга. Слушаю.
Боже мой… Сама Чакона!
Играет Игорь Безродный
…но за ней не войдет человек…
Прелюдия и фуга (играет Л. Ройзман).
Вот он, колокольный звон из 17 века. Как все близко! – (и страшно…)
Еще три дня июля, а потом траурный гость – август («столько праздников и смертей»), как траурный марш, который длится 30 дней. Все ушли под этот марш: Гумилев, Пунин, Томашевский, мой отец, Цветаева… Назначал себя и Пастернак, но этого любимца богов увел с собою, уходя, неповторимый май 60 года, когда под больничным окном цвела сумасшедшая липа. И с тех пор [прошло] минуло уже пять лет. Куда оно девается, ушедшее время? Где его обитель…
1 августа
И все-таки он явился. Сегодня – Илья. Вчера всю ночь катался на своей колеснице по небу. 51 год тому назад началась та война – как помню тот день (в Слепневе) – утром еще спокойные стихи про другое («От счастья я не исцеляю»), а вечером вся жизнь – вдребезги. Это один из главных дней. Теперь пойдут августовские «юбилеи». Завтра день ареста Гумилева (3 августа). Сорок четыре года тому назад. Я узнала об его аресте на Смол<енском> кладбище – похороны Блока.
Анна Ахматова, Из «Записных книжек»АВГУСТОн и праведный и лукавый,И всех месяцев он страшней:В каждом Августе, Боже правый,Столько праздников и смертей.
Разрешенье вина и елея…Спас, Успение… Звездный свод!…Вниз уводит, как та аллея,Где остаток зари алеет,В беспредельный туман и ледВверх, как лестница, он ведет.
Притворялся лесом волшебным,Но своих он лишился чар.Был надежды «напитком целебным»В тишине заполярных нар…А теперь! Ты, новое горе,Душишь грудь мою, как удав…И грохочет Черное Море,Изголовье мое разыскав.
27 августа 1957, КомаровоЭПИГРАММАМогла ли Биче, словно Дант, творить,Или Лаура жар любви восславить?Я научила женщин говорить…Но, Боже, как их замолчать заставить!
1958МУЗЫКАД. Д. Шостаковичу
В ней что-то чудотворное горит,И на глазах ее края гранятся.Она одна со мною говорит,Когда другие подойти боятся.Когда последний друг отвел глаза,Она была со мной в моей могилеИ пела словно первая грозаИль будто все цветы заговорили.
1958* * *Все, – кого и не звали, – в Италии,Шлют домашним сердечный привет,Я осталась в моем зазеркалии,Где ни света, ни воздуха нет,Где за красными занавескамиВсе навек повернулось вверх дном…Так не буду я с леонардескамиПереглядываться тайком,И дышать тишиною запретноюНикогда мной не виданных мест,И мешаться с толпою несметноюКрутолобых Христовых Невест.
26 сентября 1957 – 16 апреля 1963 (окончено)* * *Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли,Чтобы в строчке стиха серебриться свежее стократ.Одичалые розы пурпурным шиповником стали,А лицейские гимны все так же заздравно звучат.
Полстолетья прошло… Щедро взыскана дивной судьбою,Я в беспамятстве дней забывала теченье годов, —И туда не вернусь! Но возьму и за Лету с собоюОчертанья живые моих царскосельских садов.
4 октября 1957, Москва* * *Немудрено, что похоронным звономЗвучит порой мой непокорный стих.Пустынно здесь! Уже за ФлегетономТри четверти читателей моих.А вы, друзья! Осталось вас немного,Последние, Вы мне еще милей…Какой короткой сделалась дорога,Которая казалась всех длинней.
3 марта 1958, Болшево[49], Koмн. № 7ПРИМОРСКИЙ СОНЕТЗдесь все меня переживет,Все, даже ветхие скворешниИ этот воздух, воздух вешний,Морской свершивший перелет.
И голос вечности зоветС неодолимостью нездешней,И над цветущею черешнейСиянье легкий месяц льет.
И кажется такой нетрудной,Белея в чаще изумрудной,Дорога не скажу куда…
Там средь стволов еще светлее,И все похоже на аллеюУ царскосельского пруда.
16-17 июня 1958 Комарово* * *Михаилу Зощенко
Словно дальнему голосу внемлю,А вокруг ничего, никого.В эту черную добрую землюВы положите тело его.Ни гранит, ни плакучая иваПрах легчайший не осенят,Только ветры морские с залива,Чтоб оплакать его, прилетят…
Июль 1958, КомаровоИМЯТатарское, дремучееПришло из никуда,К любой беде липучее,Само оно – беда.
Лето 1958, КомаровоГерб рода АхматовыхМоего предка хана Ахмата убил ночью в его шатре подкупленный русский убийца, и этим, как повествует Карамзин, кончилось на Руси монгольское иго. В этот день, как в память о счастливом событии, из Сретенского монастыря в Москве шел крестный ход. Этот Ахмат, как известно, был чингизидом.
Одна из княжон Ахматовых – Прасковья Егоровна – в XVIII веке вышла замуж за богатого и знатного симбирского помещика Мотовилова. Егор Мотовилов был моим прадедом. Его дочь Анна Егоровна – моя бабушка. Она умерла, когда моей маме было 9 лет, и в честь ее меня назвали Анной. Из ее фероньерки сделали несколько перстней с бриллиантами и одно с изумрудом, а ее наперсток я не могла надеть, хотя у меня были тонкие пальцы.
Анна Ахматова, Из «Записных книжек»* * *Опять подошли «незабвенные даты»,И нет среди них ни одной не проклятой.
Но самой проклятой восходит заря…Я знаю: колотится сердце не зря —
От звонкой минуты пред бурей морскоюОно наливается мутной тоскою.
И даже сегодняшний ветреный деньПреступно хранит прошлогоднюю тень,
Как тихий, но явственный стук из подполья,И сердце на стук отзывается болью.
Я все заплатила до капли, до дна.Я буду свободна, я буду одна.
На прошлом я черный поставила крест,Чего же ты хочешь, товарищ зюйд-вест,
Что ломятся в комнату липы и клены,Гудит и бесчинствует табор зеленый
И к брюху мостов подкатила вода? —И всё как тогда, и всё как тогда.
Все ясно – кончается злая неволя,Сейчас я пройду через Марсово Поле,
А в Мраморном крайнее пусто окно,Там пью я с тобой ледяное вино,
И там попрощаюсь с тобою навек,Мудрец и безумец – дурной человек.
Лето 1944, июль 1959, Ленинград* * *Не мешай мне жить – и так не сладко.Что ты вздумал, что тебя томит?Иль неразрешимая загадкаЛедяной звездой в ночи горит?
Или галереями бессонницТы ко мне когда-то приходил?Иль с давно погибших белых звонницМой приезд торжественно следил?
В прежних жизнях мы с тобою счетыПлохо подвели, о бедный друг!Оттого не спорится работа,Сухо в горле, кровь бормочет что-то,И плывет в глазах кровавый круг.
Иль увидел взор очей покорныхВ тот для памяти запретный час,Иль в каких-то подземельях черныхМертвой оставлял меня не раз.
И при виде жертвы позабытойМесто не найти тебе теперь…Что там – окровавленные плитыИли замурованная дверь?
В самом деле – сотни километровКак ты и сказал мне, – сущий вздор,И знакомый с детства голос ветраПродолжает наш старинный спор.
Июнь 1959, Комарово* * *Что нам разлука? – Лихая забава,Беды скучают без нас.Спьяну ли ввалится в горницу слава,Бьет ли тринадцатый час?
Или забыты, забиты, за… кто тамТак научился стучать?Вот и идти мне обратно к воротамНовое горе встречать.
7 июля 1959ЛЕТНИЙ САДЯ к розам хочу, в тот единственный сад,Где лучшая в мире стоит из оград,
Где статуи помнят меня молодой,А я их под невскою помню водой.
В душистой тиши между царственных липМне мачт корабельных мерещится скрип.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,Любуясь красой своего двойника.
И замертво спят сотни тысяч шаговВрагов и друзей, друзей и врагов.
А шествию теней не видно концаОт вазы гранитной до двери дворца.
Там шепчутся белые ночи моиО чьей-то высокой и тайной любви.
И все перламутром и яшмой горит,Но света источник таинственно скрыт.
9 июля 1959, ЛенинградПОЭТПодумаешь, тоже работа, —Беспечное это житье:Подслушать у музыки что-тоИ выдать шутя за свое.
И чье-то веселое скерцоВ какие-то строки вложив,Поклясться, что бедное сердцеТак стонет средь блещущих нив.
А после подслушать у леса,У сосен, молчальниц на вид,Пока дымовая завесаТумана повсюду стоит.
Налево беру и направо,И даже, без чувства вины,Немного у жизни лукавой,И все – у ночной тишины.
Лето l959, КомаровоЧИТАТЕЛЬНе должен быть очень несчастнымИ, главное, скрытным. О нет! —Чтоб быть современнику ясным,Весь настежь распахнут поэт.
И рампа торчит под ногами,Все мертвенно, пусто, светло,Лайм-лайта[50] холодное пламяЕго заклеймило чело.
А каждый читатель как тайна,Как в землю закопанный клад,Пусть самый последний, случайный,Всю жизнь промолчавший подряд.
Там все, что природа запрячет,Когда ей угодно, от нас.Там кто-то беспомощно плачетВ какой-то назначенный час.
И сколько там сумрака ночи,И тени, и сколько прохлад,Там те незнакомые очиДо света со мной говорят,
За что-то меня упрекаютИ в чем-то согласны со мной…Так исповедь льется немая,Беседы блаженнейший зной.
Наш век на земле быстротеченИ тесен назначенный круг,А он неизменен и вечен —Поэта неведомый друг.
23 июля 1959, КомаровоСКОРОСТЬБедствие это не знает предела…Ты, не имея ни духа, ни тела,Коршуном злобным на мир налетела,Все исказила и всем овладела
И ничего не взяла.
8 августа 1959, утро, КомаровоНАСЛЕДНИЦАОт Сарскосельских лип…
ПушкинКазалось мне, что песня спетаСредь этих опустелых зал.О, кто бы мне тогда сказал,Что я наследую все это:Фелицу, лебедя, мостыИ все китайские затеи,Дворца сквозные галереиИ липы дивной красоты.И даже собственную тень,Всю искаженную от страха,И покаянную рубаху,И замогильную сирень.
20 ноября 1959, Ленинград, Красная Конница* * *Вам жить, а мне не очень,Тот близок поворот.О, как он строг и точен,Незримого расчет.
Зверей стреляют разно,Есть каждому чередВесьма разнообразный,Но волка – круглый год.
Волк любит жить на воле,Но с волком скор расчет:На льду, в лесу и в полеБьют волка круглый год.
Не плачь, о друг единый,Коль летом иль зимойОпять с тропы волчинойУслышишь голос мой.
1959ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕОдно, словно кем-то встревоженный гром,С дыханием жизни врывается в дом,Смеется, у горла трепещет,И кружится, и рукоплещет.
Другое, в полночной родясь тишине,Не знаю откуда крадется ко мне,Из зеркала смотрит пустогоИ что-то бормочет сурово.
А есть и такие: средь белого дня,Как будто почти что не видя меня,Струятся по белой бумаге,Как чистый источник в овраге.
А вот еще: тайное бродит вокруг —Не звук и не цвет, не цвет и не звук, —Гранится, меняется, вьется,А в руки живым не дается.
Но это!… по капельке выпило кровь,Как в юности злая девчонка – любовь,И, мне не сказавши ни слова,Безмолвием сделалось снова.
И я не знавала жесточе беды.Ушло, и его протянулись следыК какому-то крайнему краю,А я без него… умираю.
1 декабря 1959, Ленинград, Красная КонницаАНАФЕМАЭто и не старо, и не ново,Ничего нет сказочного тут.Как Отрепьева и Пугачева,Так меня тринадцать лет клянут.
Неуклонно, тупо и жестокоИ неодолимо, как гранит,От Либавы до ВладивостокаГрозная анафема гремит.
1959МАРТОВСКАЯ ЭЛЕГИЯПрошлогодних сокровищ моихМне надолго, к несчастию, хватит.Знаешь сам, половины из нихЗлая память никак не истратит:Набок сбившийся куполок,Грай вороний, и вопль паровоза,И как будто отбывшая срокКовылявшая в поле береза,И огромных библейских дубовПолуночная тайная сходка,И из чьих-то приплывшая сновИ почти затонувшая лодка…Побелив эти пашни чуть-чуть,Там предзимье уже побродило,Дали все в непроглядную мутьНенароком оно превратило.И казалось, что после концаНикогда ничего не бывает…Кто же бродит опять у крыльцаИ по имени нас окликает?Кто приник к ледяному стеклуИ рукою, как веткою, машет?…А в ответ в паутинном углуЗайчик солнечный в зеркале пляшет.
Февраль 1960, ЛенинградСМЕРТЬ ПОЭТАКак птица, мне ответит эхо.
Б. П<астернак>1Умолк вчера неповторимый голос,И нас покинул собеседник рощ.Он превратился в жизнь дающий колосИли в тончайший, им воспетый дождь.И все цветы, что только есть на свете,Навстречу этой смерти расцвели.Но сразу стало тихо на планете,Носящей имя скромное… Земли.
1 июня 1960, Москва, Боткинская больница2Словно дочка слепого Эдипа,Муза к смерти провидца вела,А одна сумасшедшая липаВ этом траурном мае цвелаПрямо против окна, где когда-тоОн поведал мне, что перед нимВьется путь золотой и крылатый,Где он вышнею волей храним.
11 июня 1960, Москва, Боткинская больница* * *«…Анну Андреевну Ахматову я знал с 1912 года. Тоненькая, стройная, похожая на робкую пятнадцатилетнюю девочку, она ни на шаг не отходила от мужа, молодого поэта Н.С. Гумилева. То было время ее первых стихов и необыкновенных, неожиданно шумных триумфов. Прошло два-три года, и в ее глазах, и в осанке, и в ее обращении с людьми наметилась одна главнейшая черта ее личности: величавость. Не спесивость, не надменность, не заносчивость, а именно величавость. За все полвека, что мы были знакомы, я не помню у нее на лице ни одной просительной, заискивающей, мелкой или жалкой улыбки. При взгляде на нее мне всегда вспоминалось некрасовское: „Есть женщины в русских селеньях…“
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого - Валентин Булгаков - Биографии и Мемуары
- Станция Переделкино: поверх заборов - Александр Нилин - Биографии и Мемуары
- Моя жизнь с Чаплином - Лита Чаплин - Биографии и Мемуары
- Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье - Биографии и Мемуары / Военная история
- О судьбе и доблести - Александр Македонский - Биографии и Мемуары
- Воспоминания о России (1900-1932) - Ирина Голицына - Биографии и Мемуары
- Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 2: Правый берег - Борис Носик - Биографии и Мемуары
- Вернись в Сорренто?.. - Анна Герман - Биографии и Мемуары
- Камасутра мыслей (про жись) - Ярослав Сергеевич Пак - Биографии и Мемуары / Короткие любовные романы
- Так шли мы к победе - Иван Баграмян - Биографии и Мемуары