— Что тут плохого? Это совсем другое дело.
— Пожалуйста, сэр, — взмолился Огастес.
Фрэнк пожал плечами.
— Мне жаль любого, кто находится у Уичкота в услужении.
— Надеюсь, вы пойдете со мной? — продолжил Аркдейл, по-прежнему обращаясь к Фрэнку. — По средам в «Черном быке» играет музыка; можно заглянуть туда после, если пожелаете.
Все трое покинули колледж и пошли по Берд-Болт-лейн. Огастес поздравил себя — Одри-Пассидж находился по другую сторону Трампингтон-стрит, между Кингс-лейн и таверной «Черный бык». Он в любом случае пошел бы в эту сторону, чтобы попасть в дом миссис Фиар, а она пока что не ждала его прихода. Ему могли достаться щедрые чаевые — молодые джентльмены склонны сорить деньгами.
Он отвел их на Кингс-лейн и затем повернул налево. Джентльмены уже прижали платки к носам. Они пробирались по узким проулкам и коридорам между зданиями, открытым всем стихиям, пока не дошли до Одри-Пассидж. Это был темный и извилистый переулок, тупик с общественной выгребной ямой на дальнем конце. Булыжники мостовой были скользкими и влажными, несмотря на сухую погоду. Вокруг носились оборванные детишки и костлявые коты.
— Спроси, где живет Том Говнарь, — приказал Гарри неразборчивым из-за платка голосом.
— Золотарь, сэр?
Тот кивнул. Огастес схватил малышку постарше за ухо, и она указала им на дверь посередине переулка. Дверь была распахнута. Девочка сказала, что Том и его семья живут в комнате на верхнем этаже, в самой глубине.
— Вам не стоит туда подниматься, сэр, — сказал Аркдейлу Огастес. — Велеть девчонке сбегать за ним?
Аркдейл кивнул, и девочка умчалась. Гости ждали снаружи. Огастес беспокойно переминался с ноги на ногу. Студентов в таких местах не любят, как и мальчишек-чужаков. Не исключено, что на них нападут. С другой стороны, молодые люди выглядят сильными, особенно мистер Олдершоу, и у них при себе трости.
Девочка вернулась и прошмыгнула у них под ногами, скрывшись в безопасности переулка. За ней последовала женщина, осторожно спускаясь по крутой и узкой лестнице. Сначала Огастес увидел вишневую тапку с острым носом. Через мгновение к нему присоединился собрат. За ними последовал обтрепанный подол темно-синего платья, покрытого зеленой патиной от возраста и износа. Наконец появилась вся женщина целиком, хотя она держалась довольно далеко от двери, как будто боялась, что гости принесут заразу в ее дом.
— Кто вы? — спросил Аркдейл, опуская платок.
— Миссис Флойд, ваша честь.
— Кто?
— Мой муж — золотарь, сэр. Джон Флойд, сэр, его еще кличут Томом Говнарем. Надеюсь, ничего не случилось?
Огастес смотрел на вишневые тапочки. На их носах красовался вышитый шелком изящный геометрический узор, напоминавший ковер в кабинете мистера Уичкота в Ламборн-хаусе.
— Нет-нет, ничего такого, — ответил Аркдейл. — Насколько я понимаю, он… имеет отношение к мистеру Соресби из Иерусалима.
Миссис Флойд присела в реверансе, как будто польщенная тем фактом, что джентльмену известно нечто о семье ее мужа.
— Да, сэр… Тобиас — сын несчастной покойной сестры Флойда.
— Вы видели его в последние пару дней? Мне очень нужно с ним поговорить.
Женщина уставилась в землю.
— Нет, сэр. Он не приходил. Он ученый, понимаете, там, в колледже.
Огастес хмурился, глядя на тапочки. Они ему о чем-то напоминали. Он сознавал, что кругом полно чужих глаз и ушей, что в доме кипит невидимая жизнь.
— Вот что, добрая женщина, — сказал Аркдейл. — Сообщите вашему мужу, что я хочу повидать его племянника и… и я желаю ему только добра. И если кто-нибудь из вас увидит его, немедленно мне сообщите. Адресуйте письмо в Иерусалим… можете оставить его у мистера Мепала, привратника. Меня зовут Гарри Аркдейл.
Женщина снова присела в реверансе, и тапочки на мгновение скрылись из виду за подолом платья. В это мгновение Огастес вспомнил.
Фрэнк повернулся и направился прочь. Аркдейл посмотрел ему в спину, пожал плечами и пошел следом.
— Сэр, — произнес Огастес с кошмарным чувством, будто собирается с закрытыми глазами спрыгнуть с невероятно высокого утеса. — Сэр, сэр!
Студенты повернулись.
— Что такое? — спросил Аркдейл.
— Тапочки, ваша честь, тапочки миссис Флойд. Клянусь, они такие же, как у мадам.
— А? Какого черта ты мямлишь? Какой мадам?
— Миссис Уичкот, сэр.
В первый вечер после возвращения в Иерусалим Фрэнк отужинал в своих комнатах. Единственным его сотрапезником был Холдсворт. Аркдейл, которого он пригласил присоединиться к ним, отказался под предлогом утренней лекции мистера Краули.
— Они читают избранные отрывки из Гроция[39], — пояснил он, — и мистер Краули не всегда великодушен к студентам, которые делают грубые ошибки при переводе. На прошлой неделе кто-то спутал «merx» и «meretrix», и половина колледжа до сих пор смеется над ним.
— Почему? — спросил Фрэнк. — Что в этом такого смешного? Как по мне, звучит почти одинаково.
— «Merx» означает товар, — объяснил Гарри. — A «meretrix» — блудницу.
Холдсворт подумал о том жарком вечере, когда мистер Аркдейл растворился во мраке Лиз, преследуя шлюху.
Так что единственным гостем Фрэнка оказался Холдсворт. Малгрейв накрыл им ужин в гостиной, совсем как на Уайтбич-Милл. Стол располагался у окна, и они смотрели на сад, восточный платан и Длинный пруд.
В тот вечер молодым человеком владела лихорадочная веселость. Она напомнила Холдсворту ночь, когда они вдвоем сидели у мельничного пруда в темноте и выпили больше вина, чем следовало.
Когда Малгрейв удалился, оставив их за вином и орехами, атмосфера изменилась. На улице все еще было светло, но Фрэнк поднялся на ноги и старательно зажег свечу.
— Возможно, это к лучшему, что Гарри не смог к нам присоединиться, — произнес он, стоя спиной к Холдсворту.
— Да. Мне нужно поговорить с вами наедине. Шантаж, которым грозит вам мистер Уичкот… вы хотите, чтобы я попытался помочь? Или нет?
— Ах, сэр… если вы не поможете, я не знаю, как и поступить, — Фрэнк повернул голову. Веселость испарилась с его лица, обнажив измученную и отчаявшуюся подоплеку. — Если он расскажет о клубе, мне несдобровать. А моя мать… уверен, это убьет ее. Я сделаю все, что вы скажете, сэр, что угодно… только спасите меня от этого дьявола.
Холдсворт откинулся на спинку стула.
— Мистер Олдершоу, я вряд ли смогу оказаться вам полезным, если вы не расскажете мне все.
— Конечно… все, что хотите.
— Табита Скиннер.
Молчание. Фрэнк отвернулся.
— Когда я спросил вас о ней сегодня утром в кофейне, вы сказали, что никогда о ней не слышали, а затем стали весьма заносчивы, и мы покинули заведение.
— Прошу прощения, сэр, я был груб… я говорил, не подумав…
— Однако сегодня днем я намекнул мистеру Уичкоту, что ему грозит опасность уголовного обвинения. Я действовал наугад, но удар достиг цели. Точно так же, как имя Табиты Скиннер в вашем случае. Молодые люди пьют, играют в азартные игры и вступают в клубы — это достойно порицания, разумеется, и их матери расстроятся, если узнают правду. Но вы боитесь большего, нежели простое неодобрение, равно как и мистер Уичкот. И я уверен, что ключ к разгадке — Табита Скиннер.
Холдсворт подождал. Фрэнк вернулся за стол и налил еще вина. Он поднял бокал, и Холдсворту на мгновение показалось, что глупый мальчишка собирается предложить очередной тост. Но он лишь уставился на огонь свечи сквозь вино и произнес:
— Если я расскажу вам, что случилось в ту ночь, вы пообещаете не говорить ни единой живой душе? И еще… — он умолк и осушил бокал. — Я… я знаю, что вел себя не слишком мудро.
Холдсворт подумал о собственном поведении после смерти Джорджи.
— Вы в этом не одиноки.
— В таком случае, слушайте, сэр. Когда мужчина становится полноправным членом клуба Святого Духа, его назначают апостолом и нарекают апостольским именем. Меня приняли в апостолы на встрече в феврале. В таких случаях проводится особый ритуал, часть посвящения, которого невозможно избежать. Мы поклялись хранить тайну, но я нарушу зарок, — он заглянул в пустой бокал, который все еще держал в руке. — Кандидат должен возлечь с девушкой. Немедленно.
— То есть, мистер Уичкот предоставляет проститутку для этой цели? — спросил Холдсворт, после чего пауза стала слишком долгой.
— Не совсем. Клуб назван в честь Святого Духа, — Фрэнк забарабанил ложкой по столу, как если бы желая особо подчеркнуть слова «Святого Духа». — И потому…
— И потому?
— Нас учили, что когда Мария носила в себе Иисуса, она была… так сказать… оплодотворена Святым Духом, — он откинулся на спинку стула и поставил бокал. — Теперь понимаете?
Холдсворт покачал головой.
— Мария была юной девственницей, сэр, — сдавленным голосом произнес юноша.
