Так что, по всему, имел место провал в памяти. Это пугало и, вообще, было нехорошо. Совсем нехорошо. А потому откровение про чердак было хоть и неожиданным, но пришлось весьма кстати, и из этого при желании можно было выжать нечто большее. Если расстараться, конечно…
Осси принялась озираться по сторонам, пытаясь зацепиться взглядом за что-нибудь такое, что смогло бы разбудить ее уснувшую память и вернуть все на свои места. Цепляться, впрочем, было не за что, потому, что чердак был – как чердак – темный и пыльный. Очень темный и очень пыльный. И единственным светлым пятном тут, не считая уже упомянутого луча, была Хода, прилепившаяся к дощатой стене и мерцающая во все стороны на манер диковинного и совершенно неуместного здесь светильника.
– Хода.
«Да?»
– Где мы?
Идиотский вопрос подразумевал не менее идиотский ответ, и он последовал сразу же и незамедлительно, но никакой новой информации в себе не содержал, а потому мало что для леди Кай прояснил:
«А на что это, по-твоему, похоже? На чердаке, естественно».
– На чердаке…
Кроме леди Кай, Ходы и яркого луча на чердаке присутствовал Мей.
Котяра возлежал рядом, довольно бесцеремонно навалившись на Осси, и от этого близкого соседства весь правый бок ее ныл и болел, потому, как острые позвонки разупокоенного Мейла-куна довольно ощутимо кололи, давили и вообще – доставляли массу неудобств. Мея же это, по всему судя, нисколько не смущало и не беспокоило, и лежал он рядом вальяжно и беззаботно, хотя спать – конечно же, не спал, ибо мертвые, как известно время на это не тратят и ерундой такой не занимаются.
Так что все были в сборе, целы, невредимы и благодушны, и единственное чего не хватало леди Кай для полного счастья – это воспоминаний. С чего, как говорится, начали…
И это притом, что чувствовала она себя замечательно, превосходно и просто великолепно – никакой тебе усталости, сонливости и раздражительности. И никаких клыков, как показал быстрый осмотр и ощупывание себя любимой. Само по себе это было неплохо, но все ж таки удивляло – с чего бы вдруг…
Нос тоже вернулся к своему изначальному состоянию. Вытянулся, стал ровным и нормальным и дикую звериную харю ничем более не напоминал. Во всяком случае, на ощупь. Так что жизнь потихоньку, можно было считать, налаживалась, вот только память к леди Кай возвращаться отчего-то не торопилась. Пряталась где-то в непроглядной чердачной темноте и над бедной барышней тихонько посмеивалась.
Откуда-то из угла, из этой самой темноты донесся глухой протяжный стон, потом что-то там заворочалось, и стон повторился.
На память это было похоже как-то не очень, но что-то там, без сомнения, было, и было ему, по всему судя, довольно-таки хреново…
Забрезжило вдалеке, – на самой границе воспоминаний – какое-то неясное просветление и понемногу начала возвращаться память. Но не вся и не сразу. Она проявлялась медленно и кусками, напоминая рассыпанную по столу мозаику пазла.
Вспомнились оранжевые порты. Затем – немыслимых размеров и совершенно неподъемный на вид полуторный балестард. И, наконец – неповторимое «алеоуу»… А за этим самым «алеоуу» потихонечку-плегонечку всплыл и весь оставшийся образ торговца мертвецами, а, всплыв, потянул за собой, как за кончик клубка и всю цепь вчерашних, а точнее – ночных событий…
Иффа.
Там был Иффа…
Впрочем, не совсем чтобы Иффа…
А еще точнее – совсем даже и не он, а что-то непонятное, чуждое и пугающее… То, что от него – от бедолаги, после ночных приключений осталось…
Торговец, дверь, печать – теперь эта цепь ассоциаций выстроилась твердо и незыблемо и потащила, поволокла за собой, возвращая леди Кай к событиям прошлой ночи и к такому богатому на неожиданные повороты исходу из Потерянного Храма…
Сковырнуть печать кончиком меча было делом плевым, и много времени не заняло.
Раз – и звякнул о плиты сургучный кругляш, рассыпавшись мелкими бордовыми осколками.
Два – и погасла ничем более не поддерживаемая печать магическая. Потухло, будто его и не было, нежное лазурное свечение, а значит, и вход был открыт. Заходи – не хочу…
И, ведь, не хотелось. Вот только пути иного не было. Да и времени на раздумья и сомнения тоже. А потому – вошли…
Внутренняя камера уложения была мала до неприличия. Четыре на четыре – не больше. Не очень-то расстарались устроители предвечного покоя для грешного его обитателя. Но это, что касается размеров. А вот с убранством здесь все было в полном порядке и великолепии – стены, пол и потолок – все это было завешено тончайшими зеркально отполированными серебряными щитами, плотно уложенными внахлест друг на друга. От этого тесная комора очень сильно напоминала потешный аттракцион с зеркалами на весенней ярмарке, вот только смеяться леди Кай почему-то не хотелось.
Впрочем, почему – было очень даже понятно. Ибо не для того серебряные зеркала тут укладывали, чтобы навести неземную красоту и роскошь. И уж точно, что не для того, чтобы позабавить незваных и непрошенных гостей, кои – то ли наведаются, а то ли и вовсе не придут. Совсем иной и намного более практичной была цель церковников – они запирали здесь душу. Грешную душу. Намертво и навсегда.
Чтобы никогда она, значит, покой свой, не обрела, и ни в какие пределы – будь то загробные Фатуровы, будь то – за неизвестную тогда еще Вуаль – не попала бы.
И ведь получилось у них. Не вырвалась она и никуда не попала. Так и проболталась в этом тесном каменном мешке незнамо сколько лет. Пронзительной голубой искрой парила душа отступника в центре камеры, озаряя все вокруг ослепительным сиянием. Будто молния, собранная в точку по чьей-то недоброй прихоти, а может просто из озорства и любопытства ради.
Сияние ее бесконечно отражалось от серебряных щитов, и все эти долгие годы росло и множилось, заполняя собой все доступное пространство и уплотняясь сверх всяких пределов. Теперь же, обретя стараниями Осси долгожданную свободу, вся эта красота рванулась к выходу, увлекая за собой мятежную искру и стремясь поскорее вырваться наружу.
Световая волна вреда леди Кай особого не причинила, – пронеслась мимо, разметав волосы, и все, – а вот Ходу, закружив волчком, отбросила довольно далеко, размазав радужным пятном по каменной стене. Впрочем, после непродолжительной потери формы и ориентации та довольно быстро пришла в себя и, дернувшись пару раз из стороны в сторону, точно опившийся браги мотылек, вернулась в строй, сверкая даже ярче чем прежде.
Мей, который по обыкновению первым успел сунуть свой нос в распахнутый проем, приключившегося вокруг катаклизма, похоже, не заметил вовсе. Закрученный тугим ураганом свет прошел сквозь него, не обратив на разупокоенного ни малейшего внимания, что, в общем-то, было вполне объяснимо, ибо мертвые для неприкаянных душ не представляют ни какого даже самого пустячного интереса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
