- Марс очень интересует китайцев, - встрял Кианго, - больше, чем Луна. У Юн Чун две мечты: обитаемый Марс и Народная Республика Пацифида размером в пол-глобуса.
- Она очень переживает, что у нас запрещена коммунистическя партия, - добавила Поу.
- А она запрещена? – спросила Жанна
- Конечно. У нас все политические партии запрещены.
- А пропаганда? Она же вас агитировала за коммунизм, я правильно понимаю?
- Так коммунизм же не запрещен, - сказал Кианго, - На островах Элаусестере полный коммунизм. Можно посмотреть если интересно. Это 800 миль к востоку отсюда.
- Давайте прямо вечером и полетим? – сказала Рити, - Так, на пару дней! Крис нам даст InCub, правда? Мы же для прессы, а не просто так.
- А в школу? - спросил экс-сержант.
- Мы можем оттуда, по-виртуальному. И еще, мы сегодня поучимся. Ты ведь все равно будешь заниматься с Бимини, а какая тебе разница, с одной или с тремя?
- У нее последний базовый класс, а у вас - подготовительный к колледжу, - отрезал он.
- Мы не говорим, что одновременно, - уточнила Поу, которой явно понравилась идея.
- А как на счет завтрашнего теста по деловой графике?
- Его тоже можно сдать через интернет! – воскликнула Рити, - Так в правилах написано!
- … Но его сначала надо сделать, не так ли? И, в любом случае, кто сядет за штурвал?
- Я, - лаконично ответил Кианго.
- ОК. Но на 800 миль тебя одного мало. Кто второй?
- Ну, допустим, я, - лениво отозвался Торин.
- E-o! Это вариант, - сказал Крис, - ладно, берите InCub. А сегодня – учебный день. Би, начнем с тебя. Я ведь тебе кое-что обещал, да? Вот и пошли.
Торин проводил их обоих взглядом, и уверенно сказал:
- Сейчас будет сеанс армейского воспитания.
- Это как? – спросил Флоп, - Двадцать кругов бегом вокруг острова с одновременной стрельбой из помповушки по тарелочкам?
- Нет. Это - солдафонство. А по-армейски – это, например, усадить за уроки до захода солнца. Думаю, так и будет, или я не знаю старину Криса, моего товарища по жене.
- Вы с ним всего год, как товарищи, - заметила Сян, и пояснила для Жанны, - я в курсе, поскольку жена - это я. Крис - он поэт в душе. Сейчас будет такая баллада...
- Ставишь двадцатку? – спросил Торин.
- Легко! – отозвалась она.
Минут пять публика обсуждала шансы сторон пари, а Тиатиа уже собиралась устроить вторичный тотализатор, когда со стороны ангаров раздалось жужжание авиа-движка. В лагуну съехала флайка веселого апельсинового цвета. Яйцевидный фюзеляж накрыт 7-метровым крылом. Еще одно, короткое крыло с вертикальными рулями - сзади на двух тонких балках. «SkyEgg» - малый патрульный штурмовик эпических времен «атомного координатора» Иори Накамура, а ныне – одна из самых популярных легких флаек.
«SkyEgg» пробежала по воде, очень плавно поднялась в воздух, набрала высоту около полста метров, на малой скорости описала широкий круг между островками Кампо и Страйп, а затем приводнилась напротив ангаров. Через несколько секунд она повторила разбег по воде, снова описала круг, и снова приводнилась напротив ангаров. Когда этот цикл повторился еще дважды, Динго присмотрелся и уверенно проинформировал.
- Метай двадцатку, Торин. По ходу, Сян выиграла.
- А что там?
- Там Бимини за штурвалом. А Крис торчит с woki-toki на берегу. Типа, командует.
- Atira, - буркнул Торин, и с громким хлопком припечатал к столу купюру с портретом королевы Лаонируа.
- Так-то, - фыркнула Сян, запихнула деньги в наплечную сумочку-браслет, потянулась, почесала себе спину, и предложила, - давайте подойдем, посмотрим, что там за фигня.
Экс-сержант буквально выполнял свое обещание: «Ты у меня полетаешь, тебе надолго хватит». Под его руководством, Бимини отрабатывала взлет, набор высоты, движение с разворотом на той или иной высоте и посадку под тем или иным углом к слабому ветру. Поняв, что это, должно быть, длительный процесс, Жанна достала книжку Ван Хорна...
…
*********************************
Obo Van Horn. «Atomic Autodefenca».
Замкнутый круг и А-бомба. Неизбежность.
*********************************
Иори Накамура был именно тем человеком, который требовался на Таити в тот момент в качестве администратора. Человек, который 30 лет жил (жил, а не только работал) по правилам японского менеджмента, сложившегося, когда страна лежала в руинах после II мировой войны. Менеджмента нищеты и разрухи, отсутствия кадров, ненадежности всего на свете. Менеджмента, состоящего в выявлении и решении постоянно возникающих проблем, каждая из которых может стать фатальной. Менеджмента, в котором не на что опереться, кроме как на маленькие группы доверяющих тебе людей, каждая из которых выполняет свою частную задачу, имея четкое представление о том, как эта задача связана с общим процессом, кто в ходе процесса поставляет для нее материал, и кто пользуется ее продукцией. Но исходно таких групп нет - их возникновение надо инициировать на ходу. Для этого необходимо постоянно поощрять этих людей, чтобы они что-то обсуждали и предлагали не только на своем уровне, но и на любом другом. Если их предложение хоть чего-то стоит - надо тут же внедрять его. И не ради выгоды (она может быть мизерной), а ради того, чтобы человек почувствовал: он тоже управляет процессом.
Иори Накамура начал работать много позже той эпохи, когда эти правила действительно соблюдались. В его время в них уже отпала острая необходимость, поскольку Япония стала развитой страной. Накамура застал период, когда исполнение этих правил только имитировалось (как своего рода ритуал), а попытка их настоящего выполнения вызывала недовольство высших руководителей. Они уже не хотели чудес, ведь чудеса всегда несут угрозу существующему порядку. Целью стал не рост эффективности, а рост стабильности. Те, кто это понимал - поднимались по служебной лестнице. Накамура, который этого не понимал, и пытался делать (а не ритуально имитировать) то, чему его учили – застрял без всяких шансов подняться выше бухгалтера производственного участка в провинции.
На послереволюционном Таити, он попал именно в ту ситуацию, в которой правила, составлявшие его образ мышления, оказались реально востребованы. Весь потенциал самореализации, накопившийся за 30 лет, тепеь выстреливался в темпе пулеметной очереди. Наверное, Иори сгорел бы за пару месяцев, если бы не Рокки, которую скоро прозвали «vahine Aita» (или «lady No»). Само собой получилось, что она взяла на себя функцию ограничителя плотности ежедневной работы Накамура. Она говорила «Иори-сан, вам надо…» (поесть, поспать, отдохнуть, пройтись и т.д.). С визитерами она была иногда резка до грубости «Дайте ему поспать, черт возьми! Вы что, хотите его убить?».
Через год, когда Накамура со своей командой выиграл первый конкурс-выборы и стал координатором правительства Меганезии, на Таити ему, в общем-то, уже нечего было делать. Система работала и развивалась без него – иначе он и не стал бы участвовать в конкурсе, он никогда не бросал начатого дела (если не убеждался, что это не следовало начинать вовсе, и что из этого не выйдет ничего хорошего). С другой стороны, он никогда не вмешивался в процесс, который уже идет, как надо. Умение вовремя самоустраниться, и отдать инициативу подчиненным было одним из его коронных качеств.
Здесь следует сказать несколько слов о Меганезии в короткую (всего год) эпоху Конвента, после которой приняло свои полномочия правительство Иори Накамура.
Любая левая революция (будь то во Франции в XVIII, в «Великой Колумбии» в XIX, на Кубе в XX, или в Меганезии в XXI веке) сталкивается с враждебностью сильнейших соседних государств. Но есть огромная разница между одним большим островом, где живет несколько миллионов и тысячами островков, где живет по нескольку сотен. Тем более, если островки рассеяны по акватории площадью как полторы Африки. Если остров имеет 50 миль в диаметре и сто тысяч жителей, это по местным меркам целый континент.
До революции, города с населением более 10 тысяч можно было пересчитать по пальцам. Даже сейчас 3/4 меганезийцев живут в «fare-tini», поселках примерно из тысячи семей. Поселки на атоллах, разделенных 50 милями океана, считаются соседними, на 300 акров воды приходится 1 акр суши, а участок размером с футбольное поле признается фермой.
Из-за этого Алюминиевую революцию в мире заметили только через несколько месяцев после того, как она совершилась. Переворот в Лантоне казался политическим курьезом.
«На атолле Пупупапупу, где сто пальм и консервная фабрика, местные папуасы взорвали бунгало плантатора ворованным аммоналом? Забавно. Но давайте займемся делом. Что с прогнозами влияния ближневосточных событий на динамику базовых индексов биржи?».
Только когда города Британской и Французской Полинезии уже поднимали над ратушами тетраколор «Helice Nuestra», а морпехи Народного Флота брали штурмом те поселения, мэры которых не признали Хартию, политики в больших правительственных кабинетах забеспокоились: «А что происходит в Океании? Как - революция? Но позвольте, это же недопустимо! Там есть наши граждане, там наши национальные интересы. С этим надо что-то делать. Для чего у нас морская пехота? Пусть срочно решит эту проблему».
