День битвы при Пидне Полибий считает началом всемирного господства римлян.
Все образованные государства Востока очутились с этой поры в зависимости от Рима, так как его власти покорились добровольно также Египет и Сирия.
Окончив свою миссию на греческом полуострове, Эмилий отправился в Италию со всей своей армией, плененным царем и несметной добычей. Собственно для себя и своих солдат он из этой добычи не взял ничего, но отдал все квестору для внесения в государственное казначейство; только библиотеку македонского царя подарил он своим сыновьям и при раздаче почетных наград за храбрость вручил своему зятю, Туберону, серебряную чашу в 5 фунтов весом. Это было первое серебро, появившееся в доме Элиев. Когда Эмилий подплыл по Тибру к городу на царской галере в шестнадцать рядов весел, украшенной военными трофеями и пурпурными парусами, весь народ кинулся ему навстречу и приветствовал его с неописуемым восторгом. Но солдаты сильно гневались на своего военачальника за то, что он не дал им ничего из богатой македонской добычи, и поэтому не очень усердно поддерживали его притязания на триумф. Когда гражданский трибун Тиберий Севпроний предложил собравшемуся в Капитолии народу почтить Эмилия триумфом, солдаты начали шумно возражать и, может быть, склонили бы на свою сторону народ, если бы сенат и особенно почетный консул М. Сервилий не выступили с негодованием против этих злобных проявлений. Речь Сервилия так усмирила солдатчину и произвела такой переворот в настроении народа, что устройство триумфа было решено единогласно.
Триумф этот, один из самых великолепных, какие когда-либо праздновались в Риме, был распределен на три дня, из которых первого едва хватило на то, чтобы показать народу все отнятые у неприятеля статуи и картины, привезенные на площадь на 250 телегах. На второй день народ любовался провозившимся мимо него на множестве телег прекраснейшим и драгоценнейшим македонским оружием, сгруппированным по всем правилам искусства. За этими телегами следовали три тысячи человек с серебряной монетой в 750 сосудах, из которых каждый заключал в себе по три таланта; каждый сосуд несли четыре человека; другие несли чаши, рога для питья, кубки. Шествие третьего дня открыли трубачи звуками боевого марша. За ними следовали 120 жирных, предназначенных к принесению в жертву быков с вызолоченными рогами и украшенных лентами и венками; на их молодых вожаках красовались великолепные пояса, употреблявшиеся при жертвоприношениях, а сопровождали их мальчики с жертвенными чашами из золота и серебра. Далее несли золотую монету, которая, подобно серебряной, была размещена в сосудах, по три таланта в каждом; всего сосудов было 77. Вслед за тем несколько человек торжественно продвигались вперед с изготовленной по приказанию Эмилия священной чашей; она была из золота, весила 10 талантов и украшена была драгоценными камнями. Другие показывали народу художественно сделанные кубки самых разнообразных форм и другую посуду, употреблявшуюся за столом у Персея. Потом ехала колесница Персея, на которой лежали его оружие и диадема. В некотором отдалении от нее шли малолетние дети Персея – два мальчика и одна девочка, в сопровождении целой толпы дядек, учителей и воспитателей; все они со слезами протягивали руки к зрителям и заставляли делать то же самое малюток. Вид этих детей, еще не понимавших всей личины своего несчастья, возбуждал глубокое участие зрителей, так что многие не могли удержаться от слез. Сам Персей с женой шел вслед за детьми и прислугой в платье темного цвета, в македонской обуви. Неожиданное несчастье так ошеломило его, что он, казалось, потерял сознание. Позади царя двигалось множество его любимцев и приближенных; на их лицах выражалась глубочайшая скорбь, и, позабыв о своем собственном несчастье, они не переставали смотреть со слезами на своего злополучного государя. Персей просил Эмилия избавить его от позорного участия в триумфальном шествии, но Эмилий посмеялся над его малодушием и сказал: «Он давно мог избавиться от этого». Этим ответом он дал понять Персею, чтобы он смелым самоубийством избавил себя от позора; но мужественный совет пришелся не по вкусу македонскому владыке, и он, тешась надеждой, предпочел выставить себя напоказ, как часть отнятой у него добычи.
Вслед за царем несли 300 золотых венков, присланных Эмилию в виде победных наград разными городами Греции и Азии. Наконец, появился и сам победитель, стоя на великолепно украшенной колеснице, вызывая всеобщее уважение своим возрастом и почтенной наружностью; на плечах его красовалась вышитая золотом пурпурная мантия, в руке он держал лавровый венок. С лавровыми венками шло и все войско, следовавшее за колесницей полководца; оно было разделено по центуриям и когортам и, согласно обычаю, пело то насмешливые песни, то гимны в честь подвигов Эмилия. Каждый пехотинец получил после триумфа 100 динариев, офицер – вдвое больше, всадник – втрое. Чистыми деньгами Эмилий внес в государственное казначейство 120 миллионов сестерций – огромную сумму, какая когда-либо вносилась в римскую казну. Общественная касса так обогатилась благодаря доставленной Эмилием добыче, что с тех пор до 43 г. до P. X. римские граждане не платили никаких податей.
Персей, как военнопленный, был перевезен в Альбу на Фуцинском озере и там прожил еще довольно долго в самом бедственном положении; рассказывают, что он наконец лишил себя жизни – полным воздержанием от пищи, Рассказывали также, что солдаты, сторожившие его и питавшие к нему крайнюю ненависть, не давали ему спать, так что он наконец умер от упадка сил. Двое детей ею также умерли. Оставшийся в живых сын Александр отлично выучился, как говорят, токарному искусству и занимал должность писца у начальника города Альбы.
Но не только свергнутый с престола царь Македонии явил собой поразительный пример превратности человеческого счастья; то же самое представлял и его доблестный победитель в дне его триумфа. В то время когда он проезжал на своей победной колеснице, приветствуемый ликующим народом, под золотом и пурпуром его одежд таилась глубокая сердечная рана. Из двух сыновей его от второго брака, единственных наследников его имени, младший, мальчик двенадцати лет, умер за пять дней до триумфа, а через три дня после этого триумфа скончался и старший, четырнадцати лет. Эмилий заплатил судьбе за свои удачи.
Римлян привела в ужас такая жестокость судьбы, и они выказали несчастному отцу величайшее участие. Но Эмилий и в этом горе обнаружил стойкое, величавое мужество. Он созвал народ в собрание и произнес там речь как человек, не нуждающийся ни в каком утешении, но старающийся сам утешить своих сограждан в их соболезновании его несчастью. «Перед человеческой силой, – сказал он, – я никогда не робел; но из божественных сил я всегда боялся счастья, как существа в высшей степени изменчивого и шаткого, и особенно в теперешней войне, где оно сопровождало все мои предприятия подобно попутному ветру, я постоянно ожидал перемены к худшему. В один день я совершил плавание из Брундизиума в Корциру, через пять дней после того уже приносил богу жертву в Дельфах, еще пять дней спустя стоял во главе войска в Македонии. Сделав смотр этой армии, я немедленно приступил к делу, и через пятнадцать дней война была уже окончена блистательнейшим образом. Полный недоверия к судьбе из-за столь благоприятного хода вещей, я страшился, что на обратном пути меня постигнет какое-нибудь бедствие, так как после таких побед я вез с собой огромное победоносное войско, богатую царскую добычу и плененную царскую фамилию. Но когда опасения мои и тут не оправдались, когда я благополучно прибыл сюда и застал вас всех радующимися, ликующими и приносящими благодарственные жертвы богам, – страх все-таки не покинул меня, ибо я хорошо знал, что счастье никогда не наделяет людей своими высочайшими дарами без того, чтобы не заставить их поплатиться за это. И от этих тревожных предчувствий мое сердце, полное боязни за будущую участь города, избавилось только тогда, когда меня поразило это великое семейное горе, и я должен был, в одно время с торжественным празднованием моей победы, похоронить двух дорогих сыновей, остававшихся моими единственными наследниками. Таким образом, я теперь успокоился насчет самого главного и вполне уверен, что с этих пор счастье будет служить вам без всякого коварства и измены. Зависть свою удаче наших планов оно достаточно уже выместило лично на мне, и на победителе явило такой же поразительный пример человеческой слабости, как и на побежденном, с той только разницей, что Персей и побежденный окружен своими детьми, Эмилий же, хотя победитель, лишился своих».
Это выражение столь возвышенных чувств и мыслей подействовало на зрителей так сильно, как не подействовали бы на них, конечно, его сетования о смерти детей, как бы трогательны они ни были.
