— Что случилось, товарищ Хрюкин?
— Здравствуйте, товарищ Сталин… Извините, что так поздно. — Хрюкин волновался.
— Ничего, ничего, говорите.
— Скоро начинается операция, а горючего не хватает…
— Горючего? — переспросил Сталин и после минутного молчания добавил: — Хорошо. Будет у вас горючее.
Не прошло и получаса, как в армию позволил Анастас Иванович Микоян и сообщил: распоряжение о горючем передано. Следом звонит Хрулев и подтверждает: о горючем можете не беспокоиться.
Хрюкин поднялся, удовлетворенно потер руки:
— Слышали? Будет горючее!
Теперь мы не волновались за исход операции. Авиация будет работать с полным напряжением сил.
— Давайте‑ка завтра с утра поедем к Крейзеру, — сказал мне Хрюкин. — Уточним кое‑что.
Командующий 51–й армией, которую нам предстояло поддерживать с воздуха, принял нас на своем КП. Я знал его еще по 57–й армии, где он был заместителем командующего. И вот мы снова встретились. Он такой же деятельный, сосредоточенный и, как всегда, молчаливый. По тому, как работники штаба скрупулезно докладывали ему об обстановке, я убедился: Крейзер верен своей пунктуальности.
Выслушав Хрюкина, он спросил:
— Значит, готовы поддержать?
— Вполне, Яков Григорьевич.
— Ну что ж, держите связь со мной.
В ночь перед наступлением в штабе армии и политотделе никто не спал. Уточнялись последние разведданные о противнике, согласовывались вопросы взаимодействия, определялись цели, которые авиации предстояло подавить.
Я зашел в кабинет полковника Щербины. На столе у него лежали пакеты с обращением командования и политотдела ко всему личному составу армии.
— Все в порядке, — доложил он. — Завтра с рассветом обращение будет доставлено самолетами во все части.
— О митингах договорились?
— Все зпают.
— Работники политотдела в частях?
— Так точно. Ждут приказа.
— Где вы будете завтра?
— Собираюсь к Пруткову.
— Хорошо. А я полечу к Савицкому.
Рано утром 8 апреля обращение командования и политотдела 8–й воздушной армии было доставлено самолетами на все аэродромы. В условленный час перед выстроившимися частями был зачитан приказ командующего 4–м Украинским фронтом. Затем наше обращение:
«…Нам выпала честь освободить Крым — родную, исконно русскую землю, за независимость и свободу которой героически сражались с иноземными захватчиками русские воины. Землю, где родилась бессмертная слава полководцев Нахимова, Корнилова, Фрунзе.
Пришла пора, когда мы должны сокрушительным ударом с воздуха помочь нашим наземным войскам прорвать оборону немцев в Крыму, разгромить врага и вызволить из неволи советских людей, стонущих под игом поработителей!
Штурмовики и бомбардировщики! Бесстрашно штурмуйте и бомбите вражеские оборонительные рубежи, громите и уничтожайте технику и живую силу противника!
Истребители! Ищите вражеских бомбардировщиков. Смело и дерзко атакуйте, расстраивайте их строй, уничтожайте противника, не давайте ему штурмовать и бомбить наши наземные войска.
Техники, механики, мотористы, оружейники! Быстро и отлично подготавливайте машины и вооружение к боевым вылетам! Помните, что победа летчиков в воздухе куется на земле.
Труженики авиационного тыла! В дни боев за освобождение Крыма бесперебойно доставляйте на аэродромы горючее, боеприпасы и продовольствие.
Коммунисты и комсомольцы! Показывайте образцы воинского умения, отваги, доблести и геройства.
Гвардейцы! Будьте верны славным, боевым традициям гвардии!
В бой, воздушные воины! Вместе с наземными войсками дружным сокрушительным ударом с земли и воздуха уничтожим немецко — фашистскую нечисть в Крыму.
Вперед! За Крым! За Советскую Родину!
Смерть немецким захватчикам!»
Я присутствовал на митинге в одной из истребительных частей. Обстановка не позволяла произносить длинные речи. Выступавшие давали клятву драться с врагом до последнего дыхания, до последней капли крови.
И вот раздается команда:
— По самолетам!
Вскоре аэродром огласился гулом моторов, и истребители звено за звеном устремились в небо сопровождать бомбардировщиков. Затем началась артиллерийская канонада. Заговорили пушки, гаубицы, минометы, взвились огненным смерчем реактивные снаряды «катюш». В знаменитом апрельском наступлении войск 4–го Украинского фронта помимо 51–й, 2–й гвардейской армий и нашей участвовали Отдельная Приморская армия, 4–я воздушная армия, Черноморский флот и Азовская военная флотилия.
Решительная операция по освобождению Крыма диктовалась целым рядом обстоятельств. Полуостров прзд — ставлял собой важную стратегическую позицию в бассейне Черного моря. Находясь в Крыму, фашисты держали паши войска, действовавшие на юге, под постоянной угрозой ударов с тыла. Потеря Крыма означала для Германии утрату престижа в странах Юго — Восточной Европы и в «нейтральной» Турции, откуда противник черпал нефть и другие стратегические материалы. Кроме того, Таврия прикрывала важные морские коммуникации врага. Отсюда понятно стремление фашистского командования любой ценой сохранить за собой Крымский полуостров.
Гитлеровцы защищались отчаянно. Однако это не спасло их. Могучими ударами артиллерии, танков, авиации, неудержимым напором сухопутных войск оборона противника была прорвана. Основной успех обозначился в полосе 51–й армии, которую поддерживала 8–я воздушная армия. Здесь‑то 11 апреля и был введен в прорыв 19–й танковый корпус. В первый же день он с боями прошел шестьдесят пять километров и к вечеру занял Джанкой. Вырвавшись на степные просторы, стальная лавина, надежно прикрытая с воздуха нашей авиацией, крушила на своем пути все преграды. Танковый корпус во многом предрешил успех всей операции.
12 апреля началось преследование отступавшего противника по всему фронту. На второй день были освобождены Симферополь и Евпатория, затем Бахчисарай и Судак, а 15 апреля подвижные части уже вышли к внешнему оборонительному обводу Севастополя.
Советские самолеты находились в небе почти беспрерывно. Наше господство над противником было полным. Действия авиации заранее планировались так, чтобы воспретить удары вражеских бомбардировщиков по советским войскам, держать под постоянным воздействием аэродромы неприятеля, огневые позиции его артиллерии и минометов, выводить из строя танки, сопровождать свою пехоту.
Наступала ночь, и па смену дневным бомбардировщикам, истребителям, штурмовикам поднимались ночные бомбардировщики соединения генерала Кузнецова. По-2 с малых высот бомбили аэродромы, пути сообщения, ни на минуту не давали врагу покоя. Когда выдавалась плохая погода, экипажи ходили почти над самой землей и сбрасывали бомбы с взрывателями замедленного действия.
Завоеванию безраздельного господства в воздухе во многом способствовало то обстоятельство, что мы накануне операции нанесли по вражеским аэродромам неожиданный удар. Идея эта возникла дней за пять до наступления. Мы с Хрюкиным сидели на его КП и прикидывали, как обезвредить вражескую авиацию. У фашистов было до трехсот боевых самолетов — сила, с которой нельзя не считаться. И мы решили сделать упреждающий налет на вражеские аэродромы.
На следующий день Хрюкин вылетел к Толбухину и вскоре позвонил мне:
— Все в порядке. Замысел одобрен.
Действия авиации в период наступления наших сухопутных войск произвели на представителя Ставки маршала А. В. Василевского благоприятное впечатление. Наблюдая с КП командующего фронтом, как под прикрытием истребителей наши штурмовики наносят удары по переднему краю вражеской обороны, он похвалил:
— Молодцы летчики!
Оценку представителя Ставки мы сразу же передали в соединения. Это вызвало новый патриотический порыв среди авиаторов. Приходилось даже сдерживать некоторых летчиков, увлеченных азартом боя.
Когда войска, прорвав оборону противника, продвинулись вперед и шум сражения начал несколько стихать, я подошел к Василевскому и представился. Он выслушал меня и спросил, давно ли мне присвоили звание полковника.
За меня ответил Тимофей Тимофеевич Хрюкин.
— Он, товарищ маршал, еще до финской войны был полковым комиссаром. В начале Отечественной ему присвоили звание бригадного комиссара, а когда ввели единые звания — почему‑то опять сделали полковником.
•Василевский рассмеялся и пообещал разобраться.
Вскоре после этого поступил приказ о присвоении мне звания генерал — майора авиации, а в газете был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении меня орденом Суворова.
…За давностью времени трудно вспомнить все перипетии сражений тех дней, но наиболее яркие эпизоды сохранились на всю жизнь.
