— Благодарю вас, господин герцог, — эллонский наследник криво усмехнулся.
— Воин и Мать, — вздохнул Реми. — Кертор, сделайте милость, прогуляйте эту бадью с закваской по Кандальной улице, пока от него весь дом не скис.
— Я могу отказаться от этой чести?
— Не можете.
— Господин Гоэллон, не спорьте с герцогом. А то вы рискуете прославиться, как первый человек, отправленный к веселым девицам под конвоем, — усмехнулся Флэль.
— Ну, отчего бы конвою не развлечься…
— Вы дали обет целомудрия? — поинтересовался герцог.
— Не могли бы вы оставить меня в покое? — Гоэллон побледнел.
— Не мог бы. — Зрелище было редкое: первый красавец Собраны с покрасневшими от возмущения ушами. Герцог Алларэ невольно стал родоначальником новой моды на коротко остриженные волосы, которые раньше считались уделом больных и тамерских рабов, но самому ему эта мода была не к лицу.
— Господа! — вскинул руки Кертор. — Зачем эта ссора? Если господин Гоэллон не хочет…
— Господин Гоэллон хочет, чтобы от него отвязались!
— С вашего позволения, я вас покину, — Флэль коротко поклонился и вернулся в дом. Быть крайним в объяснении невесть с чего впавшего в покаянное настроение юноши и упрямого герцога Алларэ ему не хотелось. Чем закончился разговор, он не знал и не интересовался. Нашлись более важные дела. Бывший маршал Агро, не согласившийся с отставкой, негодовал и требовал немедленной сатисфакции. Мерский здоровяк, конечно, был разумнее своего покойного предшественника, но, надо понимать, маршальская должность накладывала свой отпечаток на любого. Грубоголосый здоровяк так буйствовал, заливая горе вином из запасов герцога Алларэ, и так настаивал на срочном, именно сейчас и ни часом позже вооруженном восстании, что Кертору хотелось треснуть его по голове пустой бутылкой, которых на столе громоздилось уже множество.
— Я оскорблен! — ревел маршал в отставке, вымещая гнев на столешнице. — Разве я заслужил подобное поношение? Почему все бездействуют?!
— Господин маршал, разумеется, вы ничем такого не заслужили. Но не думали ж вы, что самозванец простит вам и Ассамблею, и все прочее?
— Мои заслуги перед отечеством…
— Никто их не забудет, господин маршал. Мы все разделяем ваше негодование, — утешал его Флэль, стараясь не намекать на то, что войну все-таки выиграл не Агро. Маршал проспится и сам вспомнит, кому обязан званием. Сейчас же важно, чтобы он, признанный лидер мерских владетелей, не натворил лишнего. — Очень скоро вы сможете воздать обидчикам по заслугам.
— Я поеду во дворец! Я выскажу этому сопляку в лицо все!
— Давайте еще выпьем? — не без испуга предложил Кертор — вот еще чего не хватало, так это скандалов во дворце! Маршал с радостью согласился; через некоторое время лакеи перенесли сонное тело в гостевую спальню. «Почему мы бездействуем?» — этот вопрос звучал в особняке уже не раз, пусть каждый знал на него ответ. Керторец слегка позавидовал братьям, которые прибудут как раз к началу войны. Им не придется томиться в ожидании, изображать из себя бездельников и пустословов. Из родного баронства — сразу к делу, просто и удобно. «Может быть, юный господин Гоэллон попросту заскучал от безделья? — вспомнил Флэль недавнюю сцену во дворе. — Немудрено, в общем — но нужно же уметь ждать…»
— Вас прислал герцог Алларэ?
— Нет, я приехал по собственному желанию, — у королевского бастарда был, как всегда, прозрачный взгляд святого заступника или отшельника. — Если мое общество вам в тягость, то прошу меня простить.
— Нет-нет, что вы… Ни в коем случае! Я очень рад…
— Алессандр, вы не обязаны принимать меня лишь ради соблюдения законов гостеприимства. Саннио покраснел. Ларэ попал в точку: хозяин думал в первую очередь о правилах приличия, которые требовали достойно принять и развлечь гостя, даже нежеланного. Гость же оказался проницателен, даже слишком, наверное. Выражение лица Саннио, спустившегося в гостиную, рассказало ему все, и теперь оставалось только заглаживать очередную неловкость. Поссориться с Фиором — вот только этого не хватало! Бернар и остальные гвардейцы хмуро косятся на молодого господина и молчат, алларцы удивляются и подшучивают, Реми же постоянно цепляется к каждому слову; единственный из всех, еще не высказавшийся на счет поведения Саннио — Ларэ. Если еще и его оттолкнуть, остается одна дорожка: прыгнуть в Сойю с моста.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Простите, пожалуйста. Я в последнее время только и делаю, что… — Саннио безнадежно махнул рукой, не зная, как определить свою бесконечную дурость. — Приглашаю вас отобедать.
— Благодарю. Аппетита у обоих не было, так что предстояло огорчиться еще и Магде. Голуби под сливочным соусом, печеные карпы и пряная свинина были донельзя хороши, но Саннио лениво отковырял по кусочку от каждого блюда, тем и ограничился, гость же съел все, что подкладывал ему слуга, но с видом безразличным и унылым. Вино Саннио приказал подать в свой кабинет.
— В последнее время вы не жалуете нас своим присутствием, — заметил Фиор.
— Накопились дела, которые требуют моего внимания. Скоро пятая девятина. Подати, выплаты, пожертвования… Герцог не успел объяснить мне все, что я должен знать. Приходится учиться на скаку.
— Это единственная причина?
— Нет, — Гоэллон слегка рассердился: почему он должен давать отчет каждому, кто спросит? Разве приведенного объяснения недостаточно? — Я не желаю лишний раз огорчать господина герцога Алларэ своим видом, своими словами и прочим…
— С чего вы взяли, что это так?
— У меня была возможность в этом убедиться.
— Алессандр, что с вами происходит? — Ларэ отставил бокал.
— Что бы со мной ни происходило, это касается только меня, и я справлюсь с этим сам! — отрезал Саннио; благие намерения пошли прахом — и кто просил гостя лезть к нему в душу? Реми выразился вполне внятно: молчи, не подавай виду… — У герцога Алларэ есть для меня поручения?
— Я привез письмо для господина капитана Кадоля, но это было только поводом посетить вас, — Фиор терпеливо улыбнулся.
— Передайте герцогу Алларэ, что все его распоряжения будут выполнены в точности и в срок.
— Я передам. Что мне ему ответить, если он будет о вас спрашивать?
— Что я неукоснительно следую данному им совету!
— Алессандр, вы уверены, что верно поняли этот совет? — господина Ларэ, оказывается, тоже можно было рассердить. Глаза потемнели, как небо перед грозой.
— Вы чудите, как мой брат-принц, но ему-то и пятнадцати еще нет!
— Что опять не так? — Гоэллон неторопливо встал с кресла, расправил манжеты и поднял со стола бокал и поднял его на уровень груди. Вино билось в стенки. — Я говорю — и неугоден, я молчу — я вновь неугоден? Чего изволите желать от меня вы, герцог Алларэ, все прочие? По какому праву, хотел бы я знать?!
— Послушайте меня, Алессандр… Через пять минут Саннио сидел в кресле, красный как рак и мокрый, как мышь. Фиор говорил недолго, но в два десятка фраз он ухитрился уложить отповедь, подобную которой юноша не слышал и от дяди. При этом ни одного обидного слова, ни одной ядовитой колкости не прозвучало.
— Мы носим свое горе, тревоги и боль в себе. Мы служим — своей земле, своему королю, своему сюзерену. Мы несем свою ношу безропотно и гордо, — закончил Ларэ. Слова, уместные в проповеди или книге, в устах королевского бастарда звучали и буднично, и просто, без напыщенной торжественности. Старший брат по крови говорил с младшим…
— Я только не хотел никому досаждать! Не более того… — после долгой паузы прошептал Саннио; до него начало доходить, насколько неприличным и постыдным выглядело все его поведение в последние дни. Позор и для девицы на выданье, а уж для наследника Старшего Рода… — Я дурно себя чувствую в последнее время.
— Вы больны? — встревоженно спросил собеседник.
— Едва ли. Я просто не могу спать…
— Отчего же?
— Мне снятся дурные сны. Мне кажется, что меня кто-то хочет подменить во сне. вытесняет из тела… — раз проговорившись, остановиться было трудно. — Мне снится один и тот же сон, я не могу его запомнить, а ведь всегда запоминаю сны. Темный, тошный… Словно змея обвивает и душит!
