— Сколько вы уже не спали?
— Седмицу, наверное. Не помню… Мэтр Беранже сказал, что я совершенно здоров и посоветовал мне пить травы. Это я и сам бы мог сделать. Я знаю все сборы. Но сны не уходят, только проснуться тяжелее.
— Когда это началось?
— В тот день, когда вас ранили. Герцог Алларэ просил меня сделать что-то непонятное. И я будто бы призвал по свою душу всех демонов!
— Собирайтесь, — поднялся гость. — Поедем к герцогу Алларэ.
Через пару часов Саннио, все существо которого упиралось против поездки и тем более против исповеди, сидел в кабинете Реми и, под двумя такими разными, но одинаково пристальными взглядами, рассказывал все заново. Господин Ларэ оказался отменным доносчиком: он не только запомнил каждую фразу, но и повторил все перед алларцем слово в слово.
— Реми, я не знаю, чего вы хотели, но вижу, к чему это привело, — подвел итог бастард. — Извольте что-нибудь с этим сделать. Алларэ молчал долго, очень долго — Саннио даже показалось, что он заснул в кресле. Взгляд был устремлен к холодному камину, но для Реми там, наверное, плясали языки пламени, синие тени играли на белой облицовке, а уголья вспыхивали и гасли, притягивая к себе. По каминной плитке вились виноградные листья, узор, который в этом доме был повсюду. На гербе герцогов Алларэ была ветвь с золотыми цветами и девиз «Радуйся!», но гроздья винограда сгодились бы куда лучше.
— Не знаю, смогу ли, — сказал герцог наконец. Губы едва двигались. — И я должен объяснить, почему. Есть сила, что Бдящие братья зовут волшебной, колдовской… Она позволяет многое. Убеждать и привлекать, подчинять и исцелять.
Нас было трое, владеющих ей. Было… Скоринг знал, что делает, сила узнает силу. А я тогда очень хотел бежать… — Реми осекся, потом продолжил уже ровным голосом. — Большая часть прежних умений мне недоступна. Саннио вспомнил шелковую паутину прикосновений, которой оплетал любого собеседника Реми. Ладонь на запястье, узор, который танцуют пальцы перед глазами во время разговора, блики изумрудов в кольцах… колдовская пляска жестов и касаний, чарующая и завораживающая. Угадал ли он, или Реми имел в виду нечто другое? Как догадаться? И кто третий? Альдинг Литто?
— Что же делать Алессандру? — продолжил Ларэ. — Вы…
— Я все помню. Без защиты вы не останетесь, — на туго обтянутых кожей скулах проступили желваки. — Вы заставили меня задуматься, Сандре. А теперь хорошо бы задуматься вам. То, что преследует вас во снах — оно и впрямь вам незнакомо? Молодой человек сосредоточился, глядя в свою чашу. На дне осталась крошка пряностей, обломки коричной трубочки, смешные стерженьки гвоздики. Густой осадок лениво колыхался, когда Саннио качал чашу из стороны в сторону. Выплеснуть бы его на ткань, как во время гадания!
Ответ был близко, совсем близко. Холодное, липкое чувство страха, собственной ничтожности и бремени грехов, которое приносили сны, нестройная мелодия, тьма, вползавшая в виски…
— Собаки, — сказал он. — Собаки в Сауре. На поляне. Там…
— Я знаю об этом, — быстро кивнул Реми. — «Заветники». Опять они… Но каким образом?
— Брулен, — сказал Фиор. — Принц Элграс…
— А потом вы, Фьоре.
— Я? — опешил бастард.
— Вы такой же сын своего отца, как принц, как это сокровище. Золотая кровь. Если бы принца хотели убить, не было бы побоища. Есть яд, есть наемные убийцы, есть еще сотня способов избавиться от соперника. Вас, Фьоре, тоже хотели похитить, а не убить. Потом Сандре, почти успешно перессорившийся со всеми… — вот теперь до Саннио дошло, почему именно герцог Алларэ многие годы возглавлял тайную службу его величества. Еще один облик Реми, так непохожий на маску развратного бездельника, на личину самозваного коменданта. — Но обе попытки похищения — дело рук человеческих, а вот Сандре…
— Чудо в соборе тоже дело рук человеческих? — нахмурился Фиор. — Не слишком ли для этих рук?
— Для Скоринга не слишком, наверное. Хотя…
— Реми, вы смогли бы проделать подобный фокус?
— Я никогда не черпал из тех источников, что «заветники». Нужно быть куда менее брезгливым… — поморщился герцог Алларэ. Саннио слушал разговор, едва понимая, в чем суть. Слишком сложно. Это стоило обдумать потом — вспомнить каждую фразу столько раз, сколько понадобится. Сейчас его больше всего интересовало, сможет ли Реми положить конец ночным кошмарам и постоянному желанию уйти прочь, подальше ото всех. Уехать на остров Грив, о котором он только слышал, бродить там по морскому побережью, и не видеть, не слышать, не чувствовать ничьих взглядов… Выспаться, наконец. Ухо бывшего секретаря ловило каждое слово беседы — въевшаяся в плоть и кровь привычка, но смысл ускользал. Силы, кровь, чудеса; опять и опять эта проклятая песня, навязшая в зубах, как модный мотивчик. Его наследие — чудеса, кровь и силы. Перстень наследника давил на палец, тянул руку вниз, к земле. Любимое, такое нужное кольцо, без которого он чувствовал себя голым, в последние дни казалось чужим, тяжким, лишним. Знак наследия, доставшегося ему. Потом пришла мысль, которая — Саннио мысленно отвесил себе оплеуху, — должна была возникнуть в голове первой; прежде постыдного нытья и жалоб: дядя. С ним-то что? Если принцу, бастарду и наследнику герцога что-то угрожает, то ведь и сам герцог в опасности…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мы должны пригласить архиепископа Жерара, — сказал Ларэ.
— Мой почтенный родич начнет с того, что наложит на меня очищение, а закончит объявлением святого похода.
— Святой поход и так состоится.
— Несомненно, но в свое время. Да и клеймо на лбу мне ни к чему. Сандре — тем более.
— Без этого можно будет обойтись. Архиепископ весьма благоразумен.
— Пока вы ведете с ним переписку, он таким кажется. Но вы еще не имели несчастья познакомиться лично. А я еще помню, как он уходил в орден… Дед тогда едва не проклял его, и было за что.
— Реми, нам нужен тот, кто чует ересь и способен разобраться во всех хитросплетениях заговора Скоринга. В конце концов, я не хочу оказаться под ножом на алтаре, да и для Алессандра такой судьбы не желаю!
— Я это обдумаю. Сейчас же, Фьоре, сделайте одолжение, откройте тайник. Снимите портрет Старого Герцога… — Саннио оглянулся, покосился на изображение мощного мужчины в алом бархате, похожего на Гильома Аэлласа, только лет на двадцать постарше. — Теперь нажмите на сучок на панели. Отлично. Возьмите шкатулку. Нажмите этим дамам на их несравненные груди…
Саннио с интересом наблюдал за тем, как Фиор обращается с небольшим ларцом из белого полированного дерева. На крышке две щедро наделенные Матерью девицы демонстрировали свои прелести, и похвалиться им было чем. Молодой человек не без интереса вспомнил недавнее предложение герцога Алларэ насчет прогулки по Кандальной улице. Определенно, в этом было нечто привлекательное. Может быть, господин Кертор не будет против?..
— Вам пора обзаводиться любовницей, — от Реми не скрылся живой интерес на лице Алессандра. — Видите, Фьоре, естественные устремления юного организма не способны победить даже козни «заветников»…
— Это обнадеживает, — бастард наконец-то справился со шкатулкой. — Что вам подать?
— Нет-нет, мне — не надо, избавьте! Передайте Сандре медальон с черным камнем. Гоэллон принял на ладонь угловатый осколок вулканического стекла в тяжелой золотой оправе. Камень едва заметно вибрировал и словно бы притягивал к себе весь окружающий свет. Сгусток теплой темноты на тонкой цепочке. С обратной стороны оправы были вычеканены язык пламени и знак Нерукотворного Храма.
— Надевайте. Проверим, правду ли говорят об этих святынях. Спрятанный под рубахой медальон больно ожег кожу, словно был раскаленным добела. Боль едва не заставила вскрикнуть, а потом рассосалась, оставив по себе приятное ощущение, напоминавшее тепло от перцовой настойки, которой его растирали во время простуды.
— Не советую полагаться только на церковную цацку. Она лишь подпорка для разума, но не заменит его, — Саннио покоробило пренебрежение, с которым герцог Алларэ говорил о реликвии. Медальонов с частицами алтаря Нерукотворного Храма насчитывалось едва ли три десятка, и большинство принадлежало церковникам, главам орденов и их присным. — Однако ж, посмотрим, посмотрим…
