Мейроуз терпеть не могла лицемерия, в любом его проявлении. Конечно, политика — политикой. Но если ты готов удавиться за деньги, то не надо корчить из себя мецената-бессребреника. Все равно все знают, что это не так. Называй сумму и получай свои тугие пачки. Считай их дрожащими пальцами, прячь в «кейс» и тащи в банк, только не делай при этом вид, что ты — свят, а остальные — грешники.
— Ты хочешь увидеть Коррадо? — прервала размышления Мэй женщина.
— Да, — кивнула та. — Я хотела поблагодарить его за помощь.
— Это правильно.
На морщинистом лице Энимей вновь зацвела благодушная улыбка.
— Он очень переживал за тебя.
— Я знаю, — ответила Мейроуз. — Дедушка всегда был добр ко мне.
— Пойдем, я провожу тебя.
Энимей взяла Мейроуз за локоть и повела в глубь дома.
Мэй не была здесь давно. Вечность. Всю жизнь. Однако она помнила его. Отлично помнила. Но то, что раньше нравилось ей, восхищало, сейчас казалось тяжелым и угрюмым. На всем ощущался налет старости. Так же, как в «Зеленом какаду» пахло крепкими сигаретами и дешевым виски, здесь пахло тленом. Песком времен, страхом перед скорой смертью и забвением. Человек, как бы умен он ни был, все равно смертен. И ничто не спасет от этого.
«Интересно, — подумала Мейроуз, шагая по длинному коридору к кабинету собственного деда. — Как он чувствует себя по ночам? Наверняка, не спит. Лежит с открытыми глазами до утра, всматриваясь в темноту и прислушиваясь к слабым ударам своего устаревшего сердца. Кровь еще наполняет старый разболтанный механизм, называемый телом, однако это ненадолго, и скоро дон — всемогущий в этом миру ДОН! — предстанет перед судом Всевышнего таким же нагим, как и его жертвы. Он знает это, и мысли не дают ему спать спокойно. И иногда к нему приходит сожаление. Ни за какие деньги, ни за что на свете нельзя получить невозможного. Жизнь. Точнее, бессмертие. Эти мысли пронеслись в се голове, не вызвав даже подобия улыбки на тонких алых губах. Но они не вызвали и жалости. К чему жалеть о неизбежном?».
Пройдя по коридору, стены которого были увешаны картинами, а пол затянут толстым ковровым покрытием, они оказались перед тяжелыми дубовыми дверями.
Энимей осторожно постучала и, прошептав Мейроуз: «Подожди здесь», шагнула внутрь.
Мэй стояла, глядя на темное старое дерево, и ей представилось, как полчища термитов поедают его, точат каждую секунду, без остановки. В одно прекрасное мгновение ты толкаешь дверь, а она рассыпается в труху. Так же и люди. Их сжирает время. Беззубое чудовище, прячущееся во мраке пустоты, ненасытное и злое, делающее такими же злыми людей. Оно приходит ниоткуда и с первого мгновения жизни дышит тебе в затылок, радостно предвкушая миг, когда сможет поглотить тебя целиком, без остатка. Его желтые глаза пялятся человеку между лопаток, а лапу перекидывают кости на невидимых счетах. Год… год… год… Взрослеешь, стареешь, умираешь. И чем человек ближе к последнему порогу, тем больше он начинает бояться своей смерти и тем меньше ценит чужую жизнь.
Дверь вновь открылась, на этот раз широко и гостеприимно. Энимсй вышла, улыбнувшись внучке.
— Заходи, Мейроуз. Коррадо ждет тебя!
Да, он ждет. На этот раз улыбка все же предательски тронула губы, однако Мэй сбросила ее.
Дон. Ее дед. Она не может войти к собственному деду, если его не предупредят заранее. Это — не проявление самоуважения, это — боязнь того, что однажды за жизнью дона придут так же, как за жизнями многих, умерших по его указке. Да. И не нужно строить воздушные замки.
Мэй шагнула в кабинет.
Коррадо Прицци стоял посреди комнаты. Он очень изменился за восемь лет, которые она провела вне семьи. Но сейчас это ее нс шокировало. Дон выступал на свадьбе, и ей удалось оценить произошедшие в нем перемены. С первого же взгляда стало ясно, что дед очень скоро отойдет от дел совсем. Будет спокойно доживать остаток дней где-нибудь на Лонг-Айленде. Доминик — без Коррадо — ничто. Ноль. Дон, наверняка, сделает ход, который нетрудно предугадать. Отстранит сына от дел, назначит кого-то, кому доверяет и в ком уверен, своим преемником и отправится на покой. Но только после того, как будет абсолютно уверен, что семью возглавляет человек, способный организовать все, до мелочей. Она знала такого человека и не сомневалась, что дон его тоже знает.
Коррадо пошел навстречу внучке, вытянув сухие руки перед собой, словно собираясь обнять ее.
— Не надо, не надо благодарить меня, — проскрипел он, улыбаясь. Улыбка эта была неприятной. Тусклой и безжизненной. В ней не чувствовалось той радости, которую выражал голос. — Конечно, я помог тебе вернуться домой, но ведь ты — моя кровь. И раз уж ты вновь обрела семью, я буду заботиться о тебе.
Он приблизился, нс опуская рук.
Мэй хорошо знала обычай. Взяв сморщенную ладонь старика, она нагнулась и поцеловала сухую холодную кожу. Ощущение было неприятным, словно ей пришлось приложиться губами к руке мертвеца.
— Спасибо, дедушка, — улыбнулась она в ответ, едва сдерживая гримасу отвращения. — Ты вернул меня в рай из чистилища.
Коррадо вдруг резко вцепился ей в локоть. Несмотря на преклонный возраст, пальца его оказались неожиданно сильными.
— Ты ведь член семьи Прицци… — ответил он, подводя Мэй к окну и опускаясь в кресло, стоящее рядом с небольшим столиком, на котором красовалась ваза с цветами и тарелочка с печеньем. — Я помнил о тебе.
— Я знаю, дедушка, — подтвердила она, садясь в соседнее кресло. На самый краешек, как и подобает внучке, почитающей возраст деда.
— Хочешь печеньица? — предложил дон, глядя на нее бесцветными рыбьими глазами.
— Нет, спасибо, — отказалась Мейроуз. — Я, дедушка, принесла тебе подарок, в знак моей бесконечной благодарности.
Лицо Коррадо оживилось. Казалось, что невидимый кукловод потянул за ниточки, и вот уголки губ поползли в стороны, глаза прищурились, щеки дрогнули, челюсть отвисла, и слова, сказанные равнодушным скрипучим голосом, сорвались с его языка:
— Я обожаю принимать подарки.
«Мы все любим принимать подарки», — подумала Мэй, выкладывая на стол несколько фотокарточек.
Коррадо сгреб их быстрым движением руки. Голова его склонилась набок, челюсть вновь отвисла. Глаза туманно вперились в глянцевую поверхность.
— Что это? Женщина какая-то…
— Это — жена Чарли Портено, — объяснила Мейроуз.
— Ну? — лицо дона вновь пришло в движение. Маска удовольствия на секунду сменилась выражением радости. Это было похоже на смену узора в калейдоскопе.
— Дедушка, подарок мой состоит не только в том, что я принесла фотографии, — сообщила она. — А в том, что эти карточки имеют отношение к Френки Палоу. Я отвезла их в Лас-Вегас, там есть девушка, которая в момент убийства находилась рядом, в грузовике. Она утверждает, что именно изображенная на фотографиях женщина убила Френки и похитила саквояж.
— Она?
— Да, дедушка. ОНА убила Палоу и положила себе в карман семьсот двадцать тысяч, принадлежащих семье Прицци. А потом, чтобы спасти свою шкуру, вернула половину.
Дон медленно выдохнул. Теперь черты его лица разгладились, робость исчезла, уступив место равнодушию. Несколько секунд в комнате висело молчание.
Первым заговорил Коррадо. Подавшись вперед и отвесив по привычке нижнюю челюсть, он скрипуче поинтересовался:
— Ну и что же я теперь должен сделать, по-твоему?
Он по-птичьи дернул головой, поворачиваясь к внучке. Та лишь пожала плечами и безразлично констатировала:
— Она обесчестила нас.
— Мы с тобой мыслим одинаково, — улыбка была похожа на дуновение ветра. Тронув восковые губы Коррадо, она почти сразу же пропала. — Мы никогда и никого нс прощаем. Но… Она — жена Чарли Портено.
— Но она все равно не может безнаказанно унизить Прицци, — спокойно возразила Мейроуз. — Задеть их честь Как не могу этого сделать я, и никто другой.
— Да, верно, — согласился Коррадо. — Но Чарли будет ощущать ужасную боль.
— Что значит боль в сравнении с честью семьи?
Дон задумался.
— Чарли мне как сын. В день его рождения я поклялся Энджело, что стану ему вторым отцом…
— Но, дедушка…
— Замолчи! — резко и неожиданно зло оборвал ее старик, а затем с вкрадчивой мягкостью добавил: — Лучше… съешь печеньица…
Мэй, не сводя с него взгляда, взяла с тарелочки крекер, осторожно откусила кусочек и начала не торопясь жевать.
Коррадо же, словно забыв о ней, уперся взглядом куда-то в сторону, переваривая свои собственные, потаенные мысли…
… Телефонный звонок настиг Чарли Портено как раз в тот момент, когда он запирал входную дверь. Айрин, стоящая около лифта, улыбнулась.
— Тебе всегда звонят в самое неподходящее время?
Чарли дернул плечами.
— Чаще всего. Это отец, больше некому.
