На востоке медленно разгоралось зарево, ко мне в шатер явились военачальники. Принц и Палант, как самые юные, вообще от возбуждения не могли заснуть, видно по их бледным лицам, даже вздрагивают от переполняющего их возбуждения. Другие выглядят лучше, явно поспать успели.
— Я послал гонца, — сообщил я. — Подождем…
За стеной шатра послышался приближающийся конский топот, Альбрехт заметил с ехидной усмешкой:
— Ответ не заставил себя ждать.
— Сбили спесь, — прорычал Сулливан.
Гонец вбежал, запыхавшись, прокричал:
— Командующий армией князь Даниел Сэндибридж сообщил, что он готов на переговоры и немедленно выезжает для встречи.
Все молчали, я пробормотал:
— Какой шустрый…
Альбрехт заметил с иронией:
— Еще бы.
Гонец уточнил:
— Но князь велел передать, что переговоры вести будет только с вами.
Я поморщился.
— Эту битву выиграл граф Максимилиан… как, впрочем, и герцог Клемент и герцог Мидль, а мы с принцем и герцогом Сулливаном только помогали..
Гонец ответил виновато:
— Он говорит, что главный должен разговаривать с главным.
— Тогда я должен говорить с Мунтвигом?
— Но Мунтвиг в другом месте, а здесь главный он.
Я махнул рукой.
— Да ладно, мне все равно. Лишь бы мои рыцари не сочли это умалением моего достоинства.
Сулливан проворчал:
— Какое умаление? Он же ползет к вам на коленях!
Мы выдвинулись из шатра гурьбой, уже никакого деления на принцев и непринцев, Зайчик подбежал на свист, бодрый и веселый.
Я поднялся в седло, в центре поля битвы между нашими лагерями высится на крупном коне человек в блестящих дорогих доспехах явно южной работы.
Арбогастр шел неспешно, мы с князем рассматривали друг друга с настороженностью и любопытством.
Когда мы приблизились, князь первым поклонился, но это, как я понимаю, долг чести и субординация, все-таки принц чуточку повыше князя.
Я ответил на поклон, вид у князя не просто усталый, а измученный. Доспехи, которые явно не удалось поправить за ночь, хранят следы вмятин, что значит их хозяин не прятался от схваток.
— Ваше высочество…
— Князь, — сказал я, — что вы хотите ответить на мое предложение сдаться?
Он взглянул мне прямо в глаза..
— Я бы хотел обсудить условия.
— Условия? — переспросил я изумленно.
— Да, — ответил он. — Мы уходим с развернутыми знаменами и не отдавая честь вашему знамени.
Я широко раскрыл глаза.
— Князь, князь… Такое еще можно предлагать, когда сдаете важную крепость или город с крепкими стенами… но что оставляете вы?
Он ответил ровно:
— Поле битвы. Оно остается за вами. Это значит вы — победитель. А мы, оставляя вам это место, признаем тем самым вас победителем. А себя, увы, проигравшей стороной.
Я помедлил, князь не лукавит, в самом деле уверен, что это по-рыцарски, он признает поражение, а это самое главное в мире благородных людей. Что делать, он все-таки в первую очередь рыцарь, это я еще и политик, а то и в первую очередь политик, мне мало самой победы, мне нужны плоды победы. А если честно, то эти плоды все-таки важнее самой победы.
— Сожалею, князь, — ответил я, — это неприемлемо.
— Вам мало победы?
— Нет, — ответил я, — как раз победы мне достаточно. Только это не победа, если вы уйдете с развернутыми знаменами.
Он посмотрел исподлобья.
— И что хотите вы?
— Капитуляции, — ответил я. — Полной и безоговорочной.
Он выпрямился, лицо стало гордым и надменным, даже усталость отступила под приливом праведного негодования.
— Мы никогда на это не пойдем!
— Жаль, — ответил я. — Вы могли бы поторговаться насчет сохранения жизней… Даже чтобы офицерам оставили личное оружие…
Он ответил гневно:
— Торговаться? Мы не торговцы, ваше высочество! Вам противостоят рыцари, исполненные праведной веры!.. Да, вы сейчас сильнее… Но там, где больше всего опасностей, больше всего надежды!
— Какой надежды? — спросил я. — Вы окружены. Как говорится, превосходящими силами.
— Чем больше опасностей, — отрезал он, — тем больше славы!
Я поклонился и начал поворачивать Зайчика.
— До свидания, князь.
Он даже не ответил, я унесся обратно, а если что и сказал, я уж не слышал.
Сулливан, Мидль, Макс и другие ждут с нетерпением, но никто ничего не спрашивает, блюдут достоинство.
Я сказал мрачно:
— Сдаваться отказываются. Что ж, самое время…
— Атакуем? — спросил Клемент.
Я покачал головой.
— Нет. Не хочу терять людей. Пусть это будет не эффектная атака, когда рыцари, презирая смерть, бросаются в смертельный бой и красиво гибнут, пусть это будет простое истребление противника… но я это переживу. Макс, готовь свою армию и начинай медленное наступление, как я тебе объяснял в Савуази.
Он сказал с готовностью:
— Ваше высочество!.. Мне всегда хотелось это наконец-то опробовать!
В лагере раздался звонкий рев труб. Отдохнувшие за ночь люди зашевелились, поднимаясь, начали собираться в боевые порядки.
В лагере противника особого движения не наблюдалось, там и так всю ночь простояли с оружием в руках, ожидая внезапного нападения, побеждающая сторона всегда спешит добить отступающего и павшего духом.
Трубы пропели снова, огромное пешее войско двинулось мерным шагом в сторону вражеского лагеря. Думаю, для тех это небывалое зрелище, когда несколько тысяч пехотинцев идут в ногу, в одинаковой одежде и с одинаковыми копьями, что смотрят остриями в небо, и кажется, что двигается чудовищное животное с поднятой дыбом шерстью.
Двадцать рядов копейщиков, за ними идут лучники, им за ночь пополнили запасы стрел. Конница держится в сторонке, готовая прийти на помощь, заткнуть брешь или выручить еще чем, но в любом случае решающая роль сейчас принадлежит Максу.
Принц Сандорин сказал тревожно:
— Ваше высочество, еще не было такого, чтобы пешие войска шли в атаку, когда есть рыцарская конница!
— Теперь будет, — сказал я. — В войне всегда побеждает тот, кто первым применит удачные новинки.
— Считаете ее удачной?
Я покачал головой.
— Нет, конечно. Успешной — другое дело.
Он с сомнением покачал головой, а я косился на него и на лица военачальников и не понимал, как можно не видеть такую простую и ясную вещь, что этот плотный строй копейщиков ну никак не пробить коннице, если та не успеет ударить раньше, чем те займут позицию.
Правда, у копейщиков заняты обе руки, длинные и толстые копья надо еще удержать, потому они уязвимы для стрел, однако наши стрелки из дальнобойных луков не позволят чужим приблизиться на дистанцию выстрела.
Альбрехт, все понимающий и быстро схватывающий, тоже явно подумал о таком, сказал с облегчением:
— Как хорошо, что их лучники не таскают на себе доспехи!
— Наши тоже, — пробормотал я, — но до наших нужно еще добраться…
— Чего мы не позволим, — проговорил он медленно. — Это непривычно, однако… ваше высочество, что-то в этом есть. Однако же это против всех законов войны!
— Законы пишут люди, — напомнил я.
Он зыркнул на меня с испугом и уважением.
— Хотите поменять? Никак не привыкну к вашим…
— Ни в коем случае! — ответил я, взглянул в его непонимающее лицо и пояснил: — Совсем наоборот!.. Чем дольше законы воинской тактики будут оставаться неизменными, тем дольше буду я одерживать победы.
В лагере противника пропела труба, навстречу копейщикам Макса выехала рыцарская конница и начала выстраиваться в клин для проламывающего оборону удара.
— Красиво, — сказал Сулливан.
— Война — это прославляемое злодейство, — сказал я, но, посмотрев на вытянувшиеся лица рыцарей и недоумение в их глазах, добавил с воодушевлением: — А также дело чести, дело славы, дело доблести и геройства!
Сулливан сказал мрачно:
— Для них сейчас даже больше чести, чем для нас.
— Господь знает, — ответил я с достоинством, — куда он ведет нас, а мы узнаем в конце пути.
Они смотрели с недоумением, восторгом и замешательством, когда пешие части, выдержав страшный тяжелый удар бронированной конницы, тут же переходили в наступление.
Макс вел их быстрым шагом, иногда переводил на бег, но зорко следил за противником, и перед новой атакой его копейщики всегда успевали сомкнуть строй и выставить длинные копья из балийского ясеня, лезвиями длиной в локоть.
Лучники осыпали атакующих градом тяжелых стрел, я поглядывал на лица своих военачальников, иногда мне чудилось, что и симпатии уже на стороне этих блестящих и безумно отважных рыцарей, которых — подумать только! — теснят пешие простолюдины.
Для меня же все, что происходит на поле, лишь повторяет многократно пройденные баталии на столе и бумаге, когда мы с Максом обговаривали каждую деталь, каждую мелочь и все варианты этих мелочей.
