Роланду Вудворду
Как женщина, что, трижды овдовев,Себе вменяет целомудрье Дев,Так я, к стихописанью охладев,
Теперь монашествую; много силНа сорняки сонетов я сгубил,В репьи сатир немало пыла вбил.
Хоть из Искусств благих я не с однимНе обручен – и, значит, не грешимМы с Музою, когда вдвоем шалим,
Но голос Бога строг, и в глубинеДуши я знаю о своей вине:Есть упущенья грех, и он на мне.
Тщеславие с пороком заодно:То грязь и то; но можно смыть пятно;На это нам раскаянье дано.
Вся добродетель в Вере, только лишьВ ней – мудрость и отвага; но барышОна не даст, и с ней не поюлишь.
Ищи себя в себе; чтоб солнце жглоСильней, берут особое стекло,Дабы собрать лучи оно могло:
Так собери свой дух в пучок, сиречьВ одно желанье, жаркое, как печь,Дабы солому совести поджечь.
Алхимики, когда хотят в составВвести простой металл, то, их смешавИ прокалив, вдвигают в теплый шкаф –
Таков для нас уединенья труд;А те, что вечно бродят там и тут,В свободе лишь изгнанье обретут.
Нам жизнь дана в аренду. Кто из насХранит и умножает свой запас,Расплатится сполна в урочный час.
Так удобряй и ободряй себя,О призраках удачи не скорбя, –Но вспоминай о любящих тебя.
<1597>Генри Уоттону
Сэр, в письмах душ слияние тесней,Чем в поцелуях; разговор друзейВ разлуке – вот что красит прозябанье,Когда и скорби нет – лишь упованьеНа то, что день последний недалекИ, Пук травы, я лягу в общий Стог.Жизнь – плаванье; Деревня, Двор и ГородСуть Рифы и Реморы. Борт распоротИль Прилипала к днищу приросла –Так или этак не избегнуть зла.В печи экватора горишь иль стынешьБлиз ледовитых полюсов – не минешьБеды: держись умеренных широт;Двор чересчур бока тебе печетИли Деревня студит – все едино;Не Град ли золотая середина?Увы, Тарантул, Скорпион иль Скат –Нещедрый выбор; точно так и Град.Из трех что назову я худшей скверной?Все худшие: ответ простой, но верный.Кто в Городе живет, тот глух и слеп,Как труп ходячий: Город – это склеп.Двор – балаган, где короли и плутыОдной, как пузыри, тщетой надуты.Деревня – дебрь затерянная; тутПлодов ума не ценят и не чтут.Дебрь эта порождает в людях скотство,Двор – лизоблюдство, Город – идиотство.Как элементы все, один в другом,Сливались в Хаосе довременном,Так Похоть, Спесь и Алчность, что присущиСиим местам, одна в другой живущи,Кровосмесительствуют и плодятИзмену, Ложь и прочих гнусных чад.Кто так от них стеною обнесется,Что скажет: грех меня, мол, не коснется?Ведь люди – губки; странствуя средиПроныр, сам станешь им того гляди.Рассудок в твари обернулся вредом:Пал первым ангел, черт и люди – следом.Лишь скот не знает зла; а мы – скотыВо всем, за исключеньем простоты.Когда б мы сами на себя воззрилисьСторонним оком, – мы бы удивились,Как быстро утопический балбесВ болото плутней и беспутства влез.Живи в себе: вот истина простая;Гости везде, нигде не прирастая.Улитка всюду дома, ибо домНесет на собственном горбу своем.Бери с нее пример не торопиться;Будь сам своим Дворцом, раз мир – Темница.Не спи, ложась безвольно на волнуКак поплавок, – и не стремись ко дну,Как с лески оборвавшейся грузило:Будь рыбкой хитрою, что проскользила –И не слыхать ее – простыл и след;Пусть спорят: дышат рыбы или нет.Не доверяй Галеновой наукеВ одном: отваром деревенской скукиПридворную горячку не унять:Придется весь желудок прочищать.А впрочем, мне ли раздавать советы?Сэр, я лишь Ваши повторил заветы –Того, что, дальний совершив вояж,Германцев ересь и французов блажьУзнал – с безбожием латинским вкупе –И, как Анатом, покопавшись в трупе,Извлек урок для всех времен и стран.Он впитан мной – и не напрасно
ДАНН[142]
<1597>Другу,
In hibernia belligeranti
Так рвешься в бой? Так честолюбье греет,Что дружба побоку – пускай хиреет?Нет, я не столь к воинственным трудамРевнив: твою любовь я не отдамЗа всю Ирландию; скорей прощу яСмерть, что летит на пир, войну почуя,Чем летаргию памяти твоей.Пусть хлябь и топь и копья дикарейРасправятся с телами невозбранно –Тот старость обманул, кто умер рано,Он вовремя отдал, что брал взаймыИ избежал ареста и тюрьмы.Да не поддастся дух твой (утонченный,Как эликсир, блужданьем в перегоннойИзвилистости школ, столиц, дворов)Ирландской лени. Не прошу даровУсердья, ни опасных излияний,Что могут опасаться ловких дланейИ глаз, глядящих под печать письма;От сердца напиши – не от ума.
Генри Гудьеру, побуждая его отправиться путешествовать за границу
Кто новый год кроит на старый лад,Тот сокращает сам свой век короткий:Мусолит он в который раз подрядВсе те же замусоленные четки.
Дворец, когда он зодчим завершен,Стоит, не возносясь мечтой о небе;Но не таков его хозяин: он
Упорно жаждет свой возвысить жребий.У тела есть свой полдень и зенит,За ними следом – тьма; но Гостья тела,Она же солнце и луну затмит,Не признает подобного предела.
Душа, труждаясь в теле с юных лет,Все больше алчет от работы тяжкой;Ни голодом ее морить не след,Ни молочком грудным кормить, ни кашкой.
Добудь ей взрослой пищи. ИспытавРоль школяра, придворного, солдата,Подумай: не довольно ли забав,В страду грешна пустая сил растрата.
Ты устыдился? Отряси же прахОтчизны; пусть тебя другая драмаНа время развлечет. В чужих краяхНе больше толка, но хоть меньше срама.
Чужбина тем, быть может, хороша,Что вчуже ты глядишь на мир растленный.Езжай. Куда? – не все ль равно. ДушаПресытится любою переменой.
На небесах ее родимый дом,А тут – изгнанье; так угодно Богу,Чтоб, умудрившись в странствии своем,Она вернулась к ветхому порогу.
Все, что дано, дано нам неспроста,Так дорожи им, без надежд на случай,И знай: нас уменьшает высота,Как ястреба, взлетевшего за тучи.
Вкус истины познать и возлюбить –Прекрасно, но и страх потребен Божий,Ведь, помолившись, к вечеру забытьОбещанное поутру – негоже.
Лишь на себя гневись и не смотриНа грешных. Но к чему я повторяюТо, что твердят любые буквари,И что на мисках пишется по краю?
К тому, чтобы ты побыл у меня;Я лишь затем и прибегаю к притчам,Чтоб без возка, без сбруи и коняТебя, хоть в мыслях, привезти к нам в Митчем.
Графине Бедфорд
Рассудок – левая рука души,А вера – правая. Кто зрит Вас рядом,Тот разумеет, как Вы хороши,Я ж верую, не досягая взглядом.
Неладно человеку быть левшой,А одноруким вовсе непригоже;И вот, во что я верю всей душой,Теперь обнять умом хочу я тоже.
Зане тот ближе к Богу, кто постигДеяния святых, – я изучаюКруг Ваших избранных друзей и книгИ мудрость Ваших дел постигнуть чаю.
Вотще! громада свойств грозит умуИ пониманья превосходит меру,Отбрасывая душу вспять – к тому,Что в ней питает внутреннюю веру.
Я верю: Вы добры. ЕретикиПускай сие опровергают рьяно:Не сокрушат наскоки и плевкиШипящих волн скалу у океана.
Во всяком теле некий есть бальзам,Целящий и дающий силы вновеПри их ущербе; их досталось ВамДва: красота и благородство крови.
Вдобавок, млеко чистоты смешавС плодами знаний, Вы нашли особый,Почище Митридатова, состав,Неуязвимый никакою злобой.
Он Ваш насущный хлеб. ОгражденыОт зла в своей сияющей стихии,Вы добрый ангел в образе жены,Нам явленный с начала дней впервые.
Свершите ж мытарство любви святойИ дань сердец снесите Господину;Отдайте эту жизнь в придачу к тойИль слейте обе вместе, во едину.
Но видит Бог: я нашей встречи тамЗа все добро вселенной не отдам.
Посвящается вечности («Странствие души» Донна)
Джон Донн. С миниатюры Исаака Оливера, 1616 г.
Поэма «Метемпсихоз, или Странствия души», может быть, самое загадочное произведение Джона Донна. С нее начинается первое посмертное издание 1633 года – Poems by J.D. Пятнадцатью годами раньше Бен Джонсон в разговоре с Драммондом так отзывался об этой тогда еще неопубликованной вещи: «Замысел донновского Метемпсихоза в том, что он проследил странствия души того яблока, что сорвала Ева, – переселив ее сперва в суку, потом в волчицу, а потом в женщину; его целью было провести сию душу через тела всех еретиков, начиная с Каина, и в конце концов оставить ее в теле Кальвина. Впрочем, дальше первой страницы он не пошел, да и то, сделавшись доктором богословия, ныне в том раскаивается и желает уничтожить все свои стихи». Из этого описания явствует, что Джонсон что-то запамятовал или перепутал – может быть, он и знал поэму лишь понаслышке или по малому отрывку. У самого Донна метаморфозы Души таковы:
