— Жизнь скрутит!
— Слышь, Боря! Вот у нас в деревне все бабы путевые. С девок такими были — живучими. Все умели. Но каждой из нас судьба надавала по горбу коромыслом. Смяла красу, иссушила, сгорбила, в награду лишь детей подарила. На том благодарствие, не то на что жизнь? Верно? — Поправила очки. — Ну а как оно водится? Нет болота без кикиморы и леса без лешего. Завелась и в нашей деревне одна. Сама собой. — никто. Рожа плоская, зато широкая. Сложение такое, ровно ее из бочки вытряхнули, она эту форму и держала. Зато форсу полный нос, Чтоб не обронить чего, все кверху его держала. Три ее сестры — нормальные девки. А эту будто под клетью нашли. В доме ничего не делает, родным не помогает. Целыми днями перед зеркалом белится да румянится. Ругали, колотили дуру, а все без проку. Ну да что думаешь? Эта самая оглобля раньше всех своих сестер замуж вышла. Хотя не положено у нас меньшую дочь раней старшей отдавать, тут ее тятька поспешил, мол, вдруг второго дурака на долю младшей не сыщется? И отдал. Что б ты думал? Всю семью запрягла уродка, сама пальцем не шевелила. На всем готовом жила. Потом их с мужем родители отделили. А уж дети подросли.
На них ездила, на мужике. Когда ж его на войну взяли, она не пропала. С конюхом крутила. А погиб мужик, она через месяц нового в дом привела. Тот пять зим на нее горб гнул. А один раз напился да измолотил. Она едва встала, этого выгнала, другого привела. Тот в третью зиму поехал за дровами и замерз. Она через месяц нового нашла. И опять запрягла. Так восьмерых похоронила. Уж как там дальше сложится, не знаю, я уже уезжала к вам. Но она девятого собиралась притащить в дом.
— Ну и баба! — удивился Борис.
— А что ей сделается? В захребетницах всю свою жизнь прожила. На чьих-то шеях ездила. Бабе девятый десяток пошел, столько мужиков пережила и без единой сединки. Одна у ней беда была — жопа толстела, а юбки ужили. Расшивать приходилось. Так вот чую, и Светка такая. Убираю я со стола, она хоть бы жопу подняла помочь. Будто приросла к стулу. Руки после еды не помыла, враз полотенцем вытерла, и губы тоже. Я еле откипятила. Ну и еще! Глянула, что она хлеб не разламывает, как все нормальные люди, а отщипывает. Бабки эдаких девок за косы таскают, отцы их в сарае кнутом хлещут и приговаривают: «Изыдь сатанинское из тела сего…» Да есть подолгу не давали. А эта сидит и щиплет, а крошки на пол рукой. От того в семье ссоры. Вот и невзнавидела стерву стриженую. Не терплю таких. Она женой никому не будет за то, что захребетницей родилась.
— Ну, была б такая плохая, не купил бы отец ей машину!
— А ты уверен, что тятька куплял? А я вот сумлеваюсь, — усмехнулась Степановна.
— Ну, бабуль, тебя послушать, так я чуть ли не сучку домой привел.
— Оно так и есть, родимый! — кивнула бабка и предложила: — Ты понаблюдай за ей!
— И что?
— В дом к той зайди, все сам увидишь…
— Ай, бабуль! Все вы просто не хотите, чтоб я женился. Считаете, что рано!
— Каб ты постарше был, о ней и говорить не стал бы. Дряхлой назвал бы и старой.
— А что? Может, и впрямь в гости напроситься? Но к чему, если не к спеху? — отмахнулся парень. К тому ж и со
временем было трудно, его почему-то стало катастрофически но хватать.
А тут еще участковый домой наведался. Решил узнать, увидеть своими глазами, как живет и готовится к службе будущий курсант. Хотя бы в будни завалился, так ведь в выходной возник. И, раскорячась в двери, пропустил впереди себя кота — любимца Герасима. Мужик, увидев участкового, чуть не на колени челюсть уронил.
— Привет, Герасим! Чего растерялся? Навестить вас пришел. Узнать, как живете, как дела.
— Без повода? — не поверил отчим.
— И без поводка! Как твой сорванец? Все хулиганит иль остепенился? — оглянулся на открытую дверь Борькиной комнаты.
— Да все нормально, тихо живем.
— Слышал я, что в школу милиции он собирается поступать. Вроде как моим коллегой станет. Хорошо, если толковым будет, за каждого мальчонку душой болеть станет, как я за него в недавнем прошлом. Знаю, что уже скоро отправят их в Санкт-Петербург. Одно плохо — далековато туда. Не наездишься. А как они там без нас?
— Чур нас, чур! — перекрестилась Степановна на кухне, услышав последнее.
Участковый долго рассказывал, каким он сам был в детстве, почему стал работать в милиции, скольких детей уберег от беды. А уходя, поделился с Борисом:
— Мой сын тоже поедет учиться вместе с тобой. Держитесь вместе, помогайте, выручайте друг друга. Собственно, с этого начнется ваша служба. Страшно за вас. Одних отпускаем. Но иначе нельзя. И ты, очень тебя прошу, не высовывайся эти дни из дома. Облавы идут на наркоту. Те отморозки, сам знаешь, мозгов не имеют. Старайся не видеться ни с кем. Подчистую их не выгребешь, а от оставшихся на воле чего хочешь жди.
Борька даже значения не придал словам участкового. Так говорили все.
В этот день у него была назначена встреча со Светланкой. Ей он хотел сказать об училище, о предстоящем отъезде и разлуке. Как она все воспримет? Станет ли ждать его? Последнее было самым важным для Бориса.
Она предложила ему встретиться в кафе. Парень согласился и в назначенное время ждал девушку за столиком.
Светлана опоздала, но ненадолго. Объяснила тем, что задержалась в парикмахерской, а мастер долго провозился с укладкой.
— Серьезный разговор нам предстоит, — предупредил Светку Борис, та зарделась, дыхание перехватило. Как долго она ждала, что Борька сделает ей предложение, и наконец он решил заговорить об этом!
Светлана подвинулась поближе к Борису, ждала, сгорала от нетерпения. А парень то краснел, то бледнел. Никак не решался начать разговор. Светка извелась.
Борька не знал, с чего подойти к теме, и брякнул напрямую:
— Я на днях уезжаю!
— Куда? — едва выдохнула Светлана.
— В Санкт-Петербург!
— О-о! И надолго?
— На три года!
— Как это? Ты шутишь? — не поверила в услышанное.
— Какие шутки? Учиться еду. Другого хода нет! — Понурил голову и спросил: — Ты хоть будешь ждать меня?
— Чего? Смеешься, что ли?
— Нет! Мне не до смеха! — у Бориса дрогнул подбородок.
— Хоть подумай, о чем говоришь. Это тебя бабка научила иль сам решил туда податься?
— Так нужно! — Хотел рассказать о деле Беркута, но понял — Светка не услышит. Ее лицо вытянулось, руки сжались в острые маленькие кулаки. Она смотрела мимо него, пытаясь взять себя в руки.
— Ждать! Совсем дурак! Мне уже двадцать. Через три года кому буду нужна?
— Я вернусь, и мы будем вместе! Учеба закончится. Буду приезжать на каникулы, мы будем видеться. Лишь бы ты не разлюбила…
— Борька! Ты и впрямь мальчишка, не понимаешь, о чем просишь. Каким приедешь ты, и что останется от меня?
— Для меня ты всегда самая лучшая!
— Ладно, Борис! А тебе никак нельзя остаться?
— Исключено!
— Что ж, тогда простимся!
— Ну почему? У всех, кто едет со мной, есть девушки. Они будут ждать.
— Тем девушкам по пятнадцать лет. И я в их возрасте ждала. Вот только не дождалась. Потому что в каждом городе есть пятнадцатилетние. Они даже посмелее, доступнее. А нам только ждать? Но кого?
— Ты любишь меня? — спросил Борис.
— Теперь это не имеет значения.
— Почему? Если любишь, дождешься!
— Это я уже прошла! — отмахнулась вяло.
— За кого-то не отвечаю!
— Все вы одинаковы! — прижала платок к глазам,
— Мне надо уехать на время.
— Тебя хорошо убедила семья.
— Мои ни при чем! Иначе мне будет кисло.
— Тебе? Все только о себе! А я как? — глянула с упреком.
— Закончишь институт, встанешь на ноги…
— И на черта ты нужен будешь тогда мне? — вырвалось невольное.
— Как? А почему? — не врубился сразу.
— Да когда я сама всего добьюсь, зачем мне Боря? Иль ты не понял ни хрена?
— А почему я тебе после училища не нужен?
— Я не хочу распределяться в поселок, хочу после окончания института остаться в городе, а не отрабатывать диплом у черта на куличках. Но в городе оставляют лишь семейных. Остальных рассеивают по области как пыль.
