— Ну и хрен с ними! — вошел Герасим на кухню. Он все слышал и радовался. Он не понимал нынешнюю молодежь. Раскованность в их отношениях переплелась с откровенным распутством. Едва успев познакомиться, тут же прыгают друг на дружку, даже не дождавшись ночи. Щупаются на глазах у всех. А о чем говорить, как одеваются? Куда делась — иль в ужасе убежала от людей — совсем недавняя стыдливая, робкая любовь? Тогда умели ухаживать, ценили в девушках гордость и недоступность. Нынешние о том понятия не имеют. А ну заведи им вальс! Никто не пойдет танцевать, не умеют. Зато мелодии джунглей, с пещерным воем и визгами, со слоновым топотом, обезьяньими прыжками, слышны и видны у каждого окна.
Как-то зашел Герасим на дискотеку, хотел Борьку найти. Но тут же его окружили малолетки. В кольцо взяли и в зал вытеснили, стали перед ним дергаться. Ногами дрыгают, ручонки вразнос, кто ими сучит, другая манит, третья задницей крутит как колесом. На руках и головах стоят кверху неприличностями, им мало оглушающего грохота музыки, они сами подвывают, орут так, что Герасим оглох.
— Чё, дядя, стоишь усравшись? Шевелись, копоть, хиппуй, плесень! Дергайся во все стороны! — тормошили малолетки, ощупав у Герасима не только все карманы, но и интимное. Он вылетел с дискотеки под хохот обкуренной пацанвы, им было от одиннадцати до пятнадцати. В его время таких даже близко не подпускали к танцплощадкам. Дети веселились на катке, снежных горках, вокруг елок. И ни в коем случае среди взрослых или позже девяти вечера. За такое дома можно было получить по ушам, по соплям, по заднице. Здесь же сплошное бесовство. Герасим своими глазами увидел, как на дискотеке, никого не боясь и не прячась, колется подрастающая свора. Другие сношаются в полутемных углах, забыв всякий стыд и границы допустимого. В сизом тумане безликие лица тонут. Где тут найти Борьку? Вырвать бы его отсюда живым!
Страшно стало Герасиму. Что ждать от мальчишки, если будет приходить сюда часто?
«Нет, кранты! Выдирать его надо отсюда! Меня, старого, словили! Каково ему уцелеть?» Купил на следующий день 'компьютер, а Наталье приказал потерпеть с обновами:
— Хочешь сына сберечь, погоди с покупками для себя. Давай ему давно обещанное привезем.
И приволок компьютер. Новехонький. Со всей атрибутикой. Даже стол и стул специальные приобрел и, затащив все в комнату Борьки, радовался, что тот уже не пойдет на дискотеку.
И Герасим не просчитался. Борис увлекся компьютером и даже к друзьям на улицу выходил крайне редко.
— Знаешь, сынок, в наше время тоже всего и всяких хватало. Но хоть как-то прятали грязь. Я помню, как однажды мать застала на чердаке Никиту и Женьку с девками. Полезла проверить, чем они там занимаются так долго. В то время уроки детвора готовила вместе, кучей. Так оно быстрей и надежней, двоечников не было, хотя занимались при свечах. Ну, так-то она пошла и смотрит — дверь на чердаке приоткрыта. Приостановилась мамка и слышит: «Откройте мне веки! Не вижу!» Да таким могильным, загробным голосом это было сказано, что у мамки ноги отказали. Вцепилась она в лестницу и слышит, как на чердаке кто-то зашелся от страха и заплакал. А девчонки давай успокаивать: «Не вой! Это ж сказка про Вия. Ее Гоголь написал, придумал все. На самом деле такого нет… А ты уже обоссался!» — выдали пацана.
— Ох, Боря, неловко мне сделалось, — вступила в разговор Степановна. — Кое-как я слезла с той лестницы и домой пошла. Зарок себе дала за детями больше не подсматривать. Они чистыми росли. Без порока и гнили. Хоть было им в ту пору по пятнадцать годов. А как родниковая вода… Ничем не замутились. И уже когда подросли, женихаться начали, не забижали девчат. И с кем в детстве хороводились, так и нынче знаются. Помогают, коль где надо. Вон уж скольких детей в городе пристроили! Все — детва друзей, подружек. Никого не оттолкнули от себя и не забыли.
— Никита с Женькой даже между собой в детстве не дрались. Дружили. И друг друга никогда не выдавали ни дома, ни в школе. А уж как выручали. Особо на экзаменах, мне ли это не помнить? Может, потому не было у них проблем и в семьях. С детсада своих жен знали. Их проверять не стоило. И мамка не беспокоилась. Знала, кого в невестки ей ждать. Никогда не изменяли женам, да и мысли такой не было.
— А ты сам-то с Катериной видишься? С первой любовью своей? — глянула Степановна поверх очков на Герасима.
— Мам! С Катей все закончено. Еще до Натальи встретились мы с ней. Она уже без ребенка осталась, выпивать начала. Попытался остановить, но бесполезно. Слишком глубоко влезла баба, потребовались бы годы, да и то где гарантия? А жизнь не бесконечна. У меня на тот момент на себя сил не хватало. А вот сорваться мог. Испугался грех на душу взять. К чему мне? Так и расстались после первой и последней встречи. Никто никому ничем не обязан..
— А ведь любил ты ее…
— Не знаю. Теперь уж не уверен. По молодости увлечений много. Всякое ли стоит называть любовью? Да и Катерина не сохла по мне.
— Это верно, сынок! Тебе себя упрекнуть не в чем! — кивнула Степановна.
— Боря! Тебя к телефону! — позвала мать.
— Кто там? — удивился Борис, глянув на часы.
— Девушка! — ответила Наталья и передала сыну трубку.
— Алло! Я слушаю…
— Борис! Это я, Светлана! Не бросай трубку, выслушай, что хочу сказать! Я виновата перед тобой. Ты надолго уезжаешь. А я все тебе испортила. Настроение сбила. Прости меня, но известие об отъезде было слишком неожиданным для меня. Я сначала не поверила, думала, что решил проверить или пошутил. Я наговорила тебе кучу глупостей. Прости, пожалуйста! Давай расстанемся друзьями, без обид и плохой памяти! Друзьями, какими были раньше.
— Ты просишь или требуешь?
— Мне хочется этого…
— А не слишком много?
— Сколько сможешь, прости. Я понимаю, как все глупо с моей стороны. Сначала душу перевернула, теперь прошу прощения. Но не хочу расстаться во врагах с тобой. Как бы ни повернула. жизнь, мы не должны забывать и втоптать в грязь недавнее. Я не прошу тебя остаться, хотя мне без тебя будет очень тяжело, — Заплакала в трубку, парень молчал, сбитый с толку. — Ну чего молчишь?
— Я не пойму, чего ты хочешь?
— Неужели ничего не понял, Боря?
— Не врубился! — признался честно.
— Я люблю тебя! — сорвалось в трубку на крике.
— Свет! Успокойся! Иди покури. Мне надо собраться в дорогу.
— Можно, я приду проводить тебя?
— Зачем?
— Ты не хочешь видеть меня?.
— Светка! Теперь меня послушай! И не перебивай!
Присел к окну и заговорил спокойным, ровным голосом:
— Знаешь, любовь — она особая! Это не игрушка, чтоб сегодня подарить, а завтра отнять. Когда натешился иль сломал игрушку, снова подарить. Такое в детстве бывало. Но я с такими порывал сразу еще тогда, в пацановстве. Здесь все иначе. И если ты считаешь меня зеленым мальчишкой, то очень ошибаешься. Я не умею скакать по чувствам — с горы в пропасть! А потом обратно на вершину. Не слишком ли крутой вираж? Ты сама попробуй. Уцелеет ли голова на плечах? Может, я и поверил бы, если б ты не раскрылась полностью. Но сказано все, слов не вернуть. И я не верю тебе. Ты снова хочешь что-то затеять. Опоздала. По спешке вылепила всю свою суть. Я не знал тебя, спасибо ситуации, проучила. Прощаю. Но на том все! Большего не требуй. Мы никогда не вернем утраченное. Ты меня слышишь?
— Да, — прошептала трубка, всхлипнув.
— Прощай, Светка!
— Подожди секунду. Мне очень нужно увидеть тебя.
— Зачем?
— Хочу проститься…
— Мы уже попрощались, не стоит напрягаться. Да если честно, нет времени и желания видеться. Ты все сказала еще в кафе. Зачем возвращаться к теме. Меня успокаивать не стоит, я не ребенок. И на твои уловки не клюну. Открыла глаза, теперь уж не слепой. Но и говорить нам не о чем.
— Борь! Ты не хочешь увидеться?
— Правильно поняла. Давай не отнимать друг у друга время. У меня много дел.
— Борис! В спешке не выплесни главное. Потом рад будешь вернуть, да поздно…
— Не пугай! Что остается позади, то не мое. Мне уже нечего бояться! Прощай, Светлана! Будь счастлива, но без меня! — Положил трубку и, оглянувшись, увидел Герасима, он сидел на диване, делал вид, что смотрит фильм, на самом деле слушал разговор.
