И врата открылись для него. Альбион оказался больше, чем окрестности его деревни. Это был огромный мир, населённый тысячами и тысячами людей, живших в бесчисленных деревнях, похожих на его собственную. Этим миром правил непобедимый Дом Эллона из огромной деревни под ил званием Эрнестрад. Лидером эллонов был Деспот, чьи капризы и жестокость не имели границ. Так было всегда, но он единственный из всех слушателей певицы обратил внимание на важную деталь: ни в одной песне не говорилось, что так будет всегда.
Старая женщина прочла это на его лице и понимающе кивнула.
Его разум прошёл через заветные врата и почувствовал себя хорошо во внешнем мире. Первое, что он там увидел, были новые врата, которые старая певица осторожно приоткрыла перед ним. Он робко вошёл и обнаружил, что люди и местности могут иметь имена. В её песнях герои и героини не были описаны, как «…та, которая имела широкие плечи и широкие бёдра, у которой были длинные волосы и пышная грудь и которая родила четверых детей человеку с чёрным волосами и хромой ногой». У них были имена. Некоторые имена имели значение, другие — ничего не значили и только помогали отличать одних людей от других — сама идея отличия, ранее была неведома ему. Он тотчас стал давать имена людям, окружавшим его, и обнаружил, что может представлять себе их по этим именам, даже когда их не было рядом. Конечно, он сохранял всё придуманное в секрете, будучи по-детски твёрдо убеждённым, что совершает великий грех и немедленно будет наказан, если взрослые узнают об этом.
Новые врата открыли ещё более широкие просторы. Некоторые из людей, о которых пела певица, уже умерли. Смерть тоже оказалась совершенно новым понятием для него. Ведь жизнь длилась довольно долго, и с течением люди явно изменялись. По телу и лицу певицы было вид что она жила даже тогда, когда он сам ещё не родился, встречал нескольких людей, тела которых достигли этого состояния, и его, конечно, интересовало, что же станет с ними потом. Но он не мог вспомнить никого в деревне, кто бы перешёл через этот порог. А когда он смотрел через врата, в голове его созрел вопрос: «В деревне постоянно рождаются дети, но нас не становится больше. Может, это означает, что часть людей исчезает, чтобы освободить им место?» За этим тут же последовал ещё один вопрос. «Я — сын своих родителей, но они, безусловно, тоже имели родителей? Что же случилось с родителями родителей? Где они?»
Потом он спрашивал об этом многих взрослых, включая своих родителей, но они лишь с недоумением смотрели на него: было очевидно, что они считают этот вопрос совершенно бессмысленным, типа «почему яблоко?» или «где нигде?» Тогда он решил разыскать старую женщину и расспросить её об этом. И вдруг обнаружил, что она уже ждёт его. Пока он говорил, её пальцы легко и беззаботно перебирали струны арфы, а на высохших черепашьих губах играла улыбка.
— Ты певец, — сказала она, выслушав его. — Ты рождён быть певцом.
Вот тогда-то он и получил имя Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган, которое, как она объяснила, означало «маленький мальчик, удивившийся, что другие люди открыли для него врата», и добавила: если он хочет узнать, что находится за другими вратами, он должен приучить себя использовать полное имя лишь для формальных целей и даже думать о себе, используя лишь один из его элементов. Он выбрал наугад последнее слово — Реган, и она вновь улыбнулась.
— Да, — сказала она, — Ты настоящий певец. Ты назвал себя «вратами, которые открывают другие люди». В своей жизни ты сам будешь открывать врата — врата для певцов, которые пойдут за тобой.
Спустя несколько периодов бодрствования она ушла из деревни и Реган ушёл вместе с ней как её ученик. Она так и не сказала ему своего имени, а он и не просил, он думал, что если ему позволено называть себя лишь частью имени то самые великие певцы не только умеют давать себе имена, но также научились не упоминать их, что было значительно сложнее. К тому же он понял: ему не требуется её имя, ведь она всегда знала, когда он обращается именно к ней.
Она показала ему, как сделать флейту, но не учила играть на ней: этому, говорила она, ты должен научиться сам — что, хотя и с большим трудом, у него получилось. Она также выучила его игре на своей арфе, которая, как она сказала, будет принадлежать ему после её смерти. Они вдвоём шли от деревни к деревне, играли и пели песни для крестьян, видевших в них маленький островок яркой реальности среди сплошных неопределённостей и серых одинаковых будней. Так же, как и старуха, Реган научился открывать в себе новые возможности и время от времени чувствовал прилив энтузиазма, за которым неизбежно следовало разочарование. И вот однажды, когда он был подростком, начинающим взрослеть, она умерла. Ушла она тихо, сообщив ему за несколько часов, что время её пребывания в Альбионе подходит к концу. Она легла под деревом и попросила оставить её там, среди травы и цветов, а затем закрыла глаза.
Чувствуя благоговение и совсем не чувствуя печали, он оставил её тело на этом месте, но закопал арфу. Ему казалось, что он сохраняет её душу — частично в похороненном инструменте, а частично в себе. С того момента, куда бы он не шёл, он чувствовал её невидимое присутствие, которое приободряло его. Иногда, когда он играл на своей флейте или пел какую-нибудь древнюю песню с малопонятными словами, ему казалось, он слышит где-то далеко, но вполне различимо, звуки её арфы — только звуки эти были мелодичнее и мелодия удачнее сочеталась с трелями его флейты, чем раньше.
Она первая назвала его настоящим певцом, с тех пор и другие говорили о нём так же. Некоторые из них тоже были певцами, которых он встречал в своих бесконечных путешествиях; попадались и деревенские девки, чьё музыкальное восприятие необычно обострялось благодаря его физическому напряжению.
«Настоящий певец, — думал Реган, сидя на склоне оврага, — и мёртвый певец, если я не буду осторожнее».
Ему показалось, что уровень воды в потоке постепенно повышается. Он в тысячный раз посмотрел наверх и в тысячный раз решил для себя, что по скользкому, глиняному, почти вертикальному склону взобраться было почти невозможно, а если он упадёт вниз, придётся довериться сумасшедшему потоку воды.
«А поток этот, — подумал он, мрачно поглядев вниз, — не оставляет больших надежд на будущее».
Регану очень хотелось, чтобы дождь побыстрее кончился. Даже перспектива смерти в мутном потоке по сравнению с сидением под проливным дождём не казалась такой уж страшной.
— Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган! — закричал вдруг кто-то сверху.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
