Самая жесткая (и ставшая самой известной) стычка произошла в Детройте, в сердце Среднего Запада и в штаб-квартире Радиопастыря отца Кофлина с его юдо-фобским Христианским фронтом, не говоря уж о потакающем низменным инстинктам толпы преподобном Джералде Л. К. Смите, по прозвищу Отец Жидомор, из проповедей которого вытекло, что христианский характер представляет собой подлинный базис истинного американизма. А кроме того, Детройт был, разумеется, родиной американского автомобилестроения, а значит, и пожилого министра внутренних дел в линдберговской администрации Генри Форда, еще в двадцатые годы издававшего, наряду с прочим, антисемитский листок «Дирборнская независимая», всецело посвященный, как значилось в выходных данных самой газеты, уголовному расследованию еврейского вопроса. Впоследствии Форд репринтно переиздал «Независимую» в четырех томах, насчитывающих в общей сложности тысячу страниц, — и в этом четырехтомнике под общим названием «Космополитическое еврейство» утверждалось, что Америке необходима чистка от космополитического еврейства и его прихвостней, представляющих собой в своем двуединстве заклятого врага англо-саксонской цивилизации и, следовательно, лишенных права надеяться на пощаду.
Следовало ожидать, что такие общественные организации, как Американский союз защиты гражданских свобод, и общепризнанных столпов либеральной журналистики, вроде Джона Гюнтера и Дороти Томпсон, непременно возмутят детройтские события и они не преминут публично выразить собственное негодование, — и точно так же поступят многие рядовые представители среднего класса, которые, даже находя Уолтера Уинчелла и его речи омерзительными и полагая, что он сам напрашивается на неприятности, будут возмущены свидетельствами очевидцев о начале волнений на первой же остановке кандидата в президенты в Хэмтрамке (жилом районе, заселенном в основном рабочими автозавода и их семьями и слывущем крупнейшей в мире польской коммуной, кроме Варшавы), с настораживающей стремительностью перекинувшихся на 12-ю улицу, на Линвуд и далее — на Декстер-авеню. А уже здесь, в месте массового проживания детройтских евреев, произошел самый настоящий погром: разбивали витрины, грабили магазины, валили наземь и избивали высунувшихся на улицу евреев, поджигали облитые керосином деревянные кресты и у оград шикарных особняков по Чикагскому бульвару, и перед фасадами скромных двухквартирных домиков на Уэббе и в Такседо, в которых обитали маляры, водопроводчики, мясники, булочники, бакалейщики и мусорщики, и даже возле убогих лачуг еврейской голытьбы на Пингри и в Юклиде. Посреди бела дня, всего за несколько минут до окончания уроков, в актовый зал начальной школы в Уинтерхалтере, где половина учеников была еврейского происхождения, бросили зажигательную бомбу; еще одна взорвалась в актовом зале средней школы, девяносто пять процентов учеников которой были евреями; а третью бросили в окно здания Института Шолома-Алейхема — культурной организации, которую преподобный Кофлин, без малейших на то оснований, считал коммунистической; тогда как четвертая вспыхнула у еще одной коммунистической мишени из черного списка Кофлина — у здания Еврейского рабочего профсоюза. Затем начались налеты на синагоги. Здесь не только били стекла и оскверняли непристойными надписями стены (что произошло примерно в половине из тридцати с лишним синагог города) — непосредственно перед началом вечернего богослужения взрыв прогремел на крыльце престижной синагоги «Шаарей Цедек». Взрыв нанес существенный ущерб выдержанному в мавританском стиле фронтону здания работы архитектора Альберта Кана — трем массивным аркам расположенных последовательно ворот, — что на подсознательном уровне воспринималось рабочим людом как нечто специфически восточное, а значит, не- и антиамериканское. Пятеро прохожих (ни один из которых не был евреем) оказались ранены разлетевшимися во все стороны обломками фасада, однако в остальном обошлось без жертв.
К ночи несколько сот человек из тридцатитысячного еврейского населения Детройта бежали через реку Детройт в Виндзор, штат Онтарио, а в исторические анналы Америки оказался внесен первый за время существования страны крупномасштабный еврейский погром, причем это спонтанное волеизъявление народных масс было скопировано под кальку с немецкой «Хрустальной ночи» — побоища, которое нацисты спланировали и провели четырьмя годами ранее, что преподобный Кофлин в своем еженедельнике «Социальная справедливость» назвал законной реакцией немецкого народа на «инспирируемый евреями коммунизм». Аналогичным образом пытались обелить детройтскую хрустальную ночь в редакционной колонке «Детройт таймс»: мы столкнулись в данном случае с огорчительной, но, увы, неизбежной и в целом понятной реакцией на злонамеренную деятельность смутьяна, которого газета назвала еврейским демагогом, с самого начала поставившим перед собой цель возбудить предательской мышиной возней законную ярость всей патриотически настроенной Америки.
В течение недели после сентябрьского покушения на детройтских евреев — на которое не отреагировали официальным образом ни губернатор штата Мичиган, ни мэр города, в котором прошел погром, — новая волна насилия обрушилась на еврейские дома, лавки и молельни в Кливленде, Цинциннати, Индианаполисе и Сент-Луисе, — и противники Уинчелла винили во всем его собственное бескомпромиссное появление в означенных городах уже после того катаклизма, каким обернулся его визит в Детройт. Причем сам Уинчелл, лишь чудом избежав гибели в Индианаполисе, где булыжником, брошенным с крыши, размозжили голову оказавшемуся рядом с ним телохранителю, продолжал, в свою очередь, говорить о климате ненависти, насаждаемом Белым домом.
Наша улица в Ньюарке находилась в нескольких сотнях миль от Декстер-авеню в Детройте; никто из наших знакомых ни разу не был в этом городе; и до самого сентября 1942 года мальчишки моего возраста знали о Детройте лишь, что там живет и играет единственный еврей-бейсболист во всей профессиональной лиге — первый отбивающий тамошних «Тигров» Хэнк Гринберг. Но тут начались волнения, связанные с Уинчеллом, — и вот уже любой мальчик из нашей округи мог перечислить наизусть названия тамошних улиц, по которым прошли орды погромщиков. Повторяя услышанное от старших, мы спорили о том, герой Уолтер Уинчелл или, наоборот, провокатор, мудрец или глупец, и противостоит ли он и впрямь Линдбергу, или всего лишь подыгрывает ему, позволяя неевреям утверждать, будто евреи сами виноваты в собственных несчастьях. Спорили и о том, что было бы лучше: уйди Уинчелл еще до прокатившихся по всей стране погромов в тень и предоставь евреям в спокойной обстановке налаживать нормальные отношения с остальными американцами, — или продолжи он в долгосрочной перспективе бить в набат, будя не только евреев, но и совестливых христиан — и заставляя и тех, и других ужасаться разгулу насильственного антисемитизма. По дороге в школу, на пустыре после уроков, в школьных коридорах во время большой перемены, самые головастые школьники — и парни возраста Сэнди, и мальчики не старше меня — стояли небольшими группками, отчаянно дебатируя на тему о том, хороши или плохи для евреев разъезды Уолтера Уинчелла по стране с переносной дощатой трибуной в багажнике, оборачивающиеся непрерывными разоблачениями членов Общества германо-американской дружбы, последователей преподобного Кофлина, куклуксклановцев, серебрянорубашечников, членов партии «Америка прежде всего» и Черного легиона и Национал-социалистической партии США; хорошо или плохо для евреев постоянное подстрекательство этих организованных антисемитов и тысяч их пока неявных симпатизантов к тому, чтобы они выставили себя во всей красе, — и себя, и, главное, своего президента, главнокомандующего вооруженными силами и начальника Национальной гвардии, не усматривающего в происходящем ни малейших признаков чрезвычайного положения, не говоря уж о том, чтобы дать отпор погромщикам силой оружия. Хорошо это для евреев или плохо?
После Детройта ньюаркские евреи, насчитывающие примерно пятьдесят тысяч человек в городе с более чем полумиллионным населением, принялись готовиться к серьезным вспышкам насилия на тамошних улицах, которые вполне могли начаться то ли в связи с ожидающимся приездом в Нью-Джерси Уинчелла на обратном пути на север, то ли потому, что погромы неизбежно прокатывались теперь по всем крупным городам, в которых евреи жили плотной массой в окружении ирландского, итальянского, немецкого или славянского рабочего люда, готового при первом удобном случае на них наброситься. При этом исходили из предположения, согласно которому людям требовалась всего-навсего какая-нибудь малость, чтобы превратиться в слепо крушащую все на своем пути толпу, — особенно когда, как в Детройте, ими тайно руководят американские приспешники немецких нацистов.
