Из-за облаков выглянул край солнечного каравая и осветил на горизонте по правому борту темную скалистую громаду.
— Это остров Медвежий, — сказал доктор. — Смотрите, смотрите, его редко бывает видно: здесь всегда гуляют туманы и пурга. Остров был открыт в тысяча пятьсот девяносто шестом году голландским мореплавателем Виллемом Баренцем. Здесь он убил белого медведя и назвал остров Медвежьим. В этом море корабль Баренца затерло льдами, голландцы пересели в лодки и пустились в обратный путь. По дороге Виллем умер. В его честь море было названо Баренцевым. Остров Шпицберген тоже был открыт Баренцем.
— Но вы забыли сказать, мистер Чарльз, что Баренц нашел на этих островах покинутые жилища русских поморов и что поморы спасли остатки голландской экспедиции, — заметила Елизавета Карповна.
— Знание географических открытий делает вам честь, миссис Элизабет, — процедил сквозь зубы доктор. — Русские поморы забыли дать названия этим островам, иначе первооткрывателями в историю вошли бы они.
— Ошибаетесь, русские называли остров Грумландом, а это уже голландцы дали ему название Шпицберген.
Антошка радовалась, что мама сумела осадить самоуверенного доктора. Антошка не могла ему простить обиды, нанесенной Улафу, когда он сказал, что за кока сам бог велел пить сидя.
На скалы острова Медвежьего опустились тяжелые тучи, словно прикрывая его от непогоды, и снова в воздухе замелькали белые мухи, превратившиеся в ледяную пургу.
К обеду в кают-компанию неожиданно явился командир эсминца мистер Паррот в сопровождении капитана Эндрю и доктора Чарльза.
Все встали со своих мест, приветствуя военного командира. Капитан Эндрю пригласил Паррота занять место рядом с ним, и все стояли в ожидании, пока Паррот не спеша сел и кивком головы пригласил всех к столу.
Разговор завял. Капитан учтиво осведомился о состоянии здоровья и метнул взгляд на Улафа, чтобы тот живо подал прибор для командира.
Паррот был хмур и неразговорчив, ел мало и скептически оглядывал облезлые переборки и более чем скромное убранство кают-компании. В отличие от блеска и чистоты военных кораблей, английские торговые корабли славились грязью и запущенностью, что не преминул отметить про себя Паррот.
Антошка сжалась и чувствовала себя неуютно. Ее беспокоило, что под столом у ее ног сидел Пикквик: он мог вскинуть передние лапы на колени Паррота, чтобы обнюхать и познакомиться с новым человеком. Она старалась не отпускать ноги от теплого бока Пикквика. Но щенок почувствовал посторонний запах и пошел на него. Ткнулся мордой в ногу и стал скрестись лапами по брюкам. Паррот сидел неподвижно, словно прислушивался, затем отвернул все еще забинтованной рукой скатерть и заглянул под стол. «Сейчас будет скандал», — похолодела Антошка. Но Паррот вдруг весь преобразился:
— Какая прелесть! Поднимите, пожалуйста, этого чудного скотча, посадите его рядом со мной.
Мистер Джофри проворно подставил стул и водворил на него Пикквика. Щенку это понравилось, он положил передние лапы на стол и озирался по сторонам. Сунул свой замшевый черный нос в тарелку Паррота и лизнул соус.
— Роскошный экземпляр, редкостный парень! — гладил щенка Паррот рукой в толстой марлевой варежке.
— Пикквик, фу! — крикнула Антошка, возмущенная, что щенок залез ногами на стол и мордой в тарелку.
Но это никого не шокировало, тем более Паррота. Он спокойно ухватил рукой вилку и ел мясо из той же тарелки.
Вот этого Антошка понять не могла. Посадить за общий стол кока считалось непристойным, а позволить щенку забраться на стол и есть из тарелки… Но ведь он только что лизал башмаки Паррота! Было какое-то непонятное чувство обиды за Пикквика.
— Извините, — сказала Антошка, — я должна прогулять его на палубе.
Она схватила щенка под мышку и выскользнула из каюты.
— Пикквик, никогда не подходи к этому человеку, — шептала Антошка, — он считает, что женщина на корабле приносит несчастье, он не признает за человека нашего Улафа. Ты не будешь есть из его тарелки? Да?
Пикквик устремился к борту, ему всегда хотелось заглянуть вниз, может быть, хотелось поплавать. Антошка прицепила поводок.
Над водой рваными клочьями плыл туман, словно облака спустились на воду. В гул моря вплетались какие-то посторонние звуки, и вдруг зазвенели длинные, тревожные звонки.
Колокола громкого боя! Надрывные звонки слились с выстрелами. По палубе забегали матросы, с пушек поспешно сдирали чехлы. Гул нарастал. Антошка подняла голову и увидела в небе черные силуэты самолетов. Они летели высоко. Вот от одного из них отделилась продолговатая черная капля и стремительно понеслась вниз. Раздался звук лопнувшей электрической лампочки, и из воды взметнулся фонтан воды. Вот от другого самолета летит такая же черная капля, она падает уже ближе, падает, как разбитое яйцо на раскаленную сковородку.
— Антошка! — схватила дочь за плечо Елизавета Карповна. — Воздушное нападение! Пойдем! — Мать втолкнула Антошку в пустую кают-компанию и, крикнув: — Сиди здесь, я при-несу Джонни, — убежала.
Гул самолетов, взрывы бомб и оглушительная стрельба усиливались.
В каюту заглянул стюард:
— Не бойтесь, мисс, сейчас прилетят советские истребители, и «юнкерсы» закувыркаются, пойдут на дно моря кормить акул.
— Но бомба может попасть в наш пароход? — опасливо осведомилась Антошка.
— Нет, нет! Они высоко летают, боятся наших зенитных пушек, — успокаивал Мэтью. — Вот смотрите. — Стюард вынул из кармана спичечный коробок и положил его на пол. — Это будет наш корабль. — Он отломил головку от спички. — А это бомба. Смотрите! — Старик встал на стул, высоко поднял руку, прицелился и бросил спичечную головку. Она упала далеко от коробка. — Попал? — спросил он.
— Нет, нет.
— Еще раз постараемся поразить цель. — Мэтью много раз прицеливался, но головка падала далеко от цели. — Вот так и бомбы, — заключил он. — Раньше германские самолеты пикировали прямо на корабль, а теперь боятся. Чуют свой конец. Вылетят в море, покидают бомбы куда попало и обратно на базу.
Мэтью, как всегда во время боевой тревоги, был суетлив, говорлив, и Антошка поняла, что он сам не верит, что все это так безопасно. Погладив по голове девочку, он убежал.
Елизавета Карповна, запыхавшись, внесла Джонни; он таращил глаза, хныкал и никак не мог очнуться от сна. Пикквик шел следом и при каждом взрыве сердито гавкал.
В переговорной трубке щелкнуло, и раздался голос капитана:
— Миссис Элизабет, прошу вас пройти в лазарет, нужна ваша помощь.
И снова Елизавета Карповна, прижав на мгновение к себе дочь, уходит.
Джонни куксится. Он не выспался, и его пугают взрывы, пальба из пушек, от которых в каюте стоит сплошной грохот и все содрогается.
— Это не опасно, Джонни! — кричит Антошка. — Я тебе сейчас покажу. — Она вынимает спичку, отламывает головку, взбирается на стул и пытается попасть в коробку, но спичечная головка падает каждый раз далеко от коробки, как бы тщательно ни прицеливалась Антошка. Это упражнение совсем ее успокоило. — Не попадут, — уверенно сказала она.
— Мэм, мэм, — капризничает Джонни, и Антошка понимает, что он хочет есть: время кормить его.
Она решительно забирает на одну руку Джонни, под другую руку Пикквика и спускается в камбуз. Надо приготовить Джонни кашу, да и Пикквик не особенно насытился из тарелки Паррота. Щенком только позабавились и не позаботились покормить.
В камбузе Антошка включила электроплиту, вскрыла банку со сгущенным молоком, влила в кастрюльку воды, положила туда две ложки сгущенки и поставила кипятить. А пароход качнуло — то ли он менял курс, то ли волна стала круче, — и Джонни растянулся на полу.
— Ну, ну, не плачь, — подняла его Антошка. — Куда же тебя пристроить?
В углу стоит пустой бочонок из-под рыбы, но внутри он залеплен чешуей. Антошка тряпкой обмахнула чешую и водворила туда Джонни. Малыш держался руками за край бочонка: ему это понравилось. Пикквик прыгал вокруг и старался лизнуть мальчика в лицо.
— Вот я и тебя туда посажу, чтобы ты не мешал мне. — Антошка сунула в бочонок и щенка.
Теперь оба малыша выглядывали из бочонка и оба смеялись. Джонни показывал свои жемчужные зубы, а Пикквик смеялся от уха до уха, обнажая целую коллекцию белоснежных зубов всех размеров.
Каша закипела.
А где-то наверху слышен рев моторов, стрельба.
— Слышите, какой идет бой, — приговаривает Антошка, помешивая кашу. — Это наши советские самолеты сбивают фашистские «юнкерсы».
Джонни хочет есть, он нетерпеливо требует каши, и Пикквик, почуяв запах молока, тоже скулит, и оба голодными глазами смотрят на нее, свою кормилицу. Антошка балансирует у плиты, мешает кашу, громко приговаривает, стараясь заглушить внутренний страх.
