себя почти сносно. Настолько, что готов был сходить на кухню и сварить себе кофе.
Через несколько минут он сидел на кухне и, уже достаточно стряхнув с себя сон, пил кофе.
«Ведь все же было нормально, – думал капитан. – Но в какой-то момент все пошло наперекосяк».
Он вспомнил вкус болотной жижи, которую попробовал во сне.
«Все эти сны – всего лишь результат пережитого стресса», – объяснил себе Отоев.
«Да, с Маргаритой я, конечно, погорячился. Но все можно объяснить. Ведь она довела меня до состояния аффекта. А насчет Ирины… – он задумался и ухватился за мелькнувшую спасительную мысль, – кто же мог подумать, что тридцатидевятилетняя женщина умрет от обморока?»
Капитан вспомнил, как жена со страхом смотрела на него, и глубоко задумался, пытаясь объяснить этот страх.
«Скорее всего, она кого-то ждала, – решил он. – Иначе чего бы ей было так пугаться? Но в таком случае почему никто не пришел?»
«Ну и вопросы я задаю себе в три часа ночи, – совершенно неожиданно для себя Отоев усмехнулся. – Не заводить же мне дело на покойную жену? Бог с ней».
Он встал, открыл холодильник, достал оттуда яйца и масло, поджарил себе яичницу и с аппетитом съел.
Спать капитану больше не хотелось. Но он все равно вернулся в спальню. Высоко подняв подушки, как это делала Ирина, когда хотела посмотреть лежа в постели телевизор, лег на кровать и взял в руки пульт.
По одному из каналов показывали «Ведьму» – тот же самый «Вий», только на манер американского ужастика. Актриса, играющая главную роль, Отоеву понравилась. Особенно впечатлил его ее вид в гробу. И тут капитан снова почувствовал возбуждение.
Он зарылся лицом в подушки и застонал. Потом перекатился на половину жены, открыл нижний ящик в ее тумбочке и вытащил оттуда упаковку «Тозепама». Выдавил три таблетки, забросил их в рот и запил остатками теплого пива из открытой банки.
Через двадцать минут, натянув простыню до подбородка, Отоев забылся тяжелым беспокойным сном, который продолжался до полудня.
Проснувшись, он почувствовал себя опустошенным и равнодушным ко всему на свете. Несколько минут он сидел в постели, пытаясь собраться с мыслями и взвесить все, что произошло за последнее время.
«Во-первых, надо перестать врать самому себе и делать вид, что жизнь моя только начинает двигаться в гору, – решил он, закуривая сигарету. – Она уже процентов на пятьдесят закончилась. Сливки я уже слопал, – ухмыльнулся он. – Вернее, то, что я считал сливками».
Мысль эта была довольно категоричной, и все-таки Отоев поймал себя на том, что кое-чего недоговаривает.
«Чего суетиться? Посмотрю, как будет развиваться ситуация, – попытался он уйти от этого «кое-чего», успокаивая себя. – Не такое уж у меня и критическое положение. Бывали дни и похуже».
Под «днями похуже» капитан подразумевал смерть офицера-подводника во время проводимого им лично допроса. Уж очень тот внешне походил на рецидивиста Нагаева, которого тогда разыскивало не только УБОП, но и ФСБ. Желание получить звездочку на погоны у Отоева тогда было настолько сильным, что он не считался в средствах и допрашивал моряка с пристрастием до тех пор, пока тот не скончался. За это дело Отоев был обвинен в халатности и получил дисциплинарное взыскание. Было еще пару скандалов, в которых он был замешан. Связано это было с перевалочными базами, с которых на столичные рынки поступал контрабандный ширпотреб, и несколькими подпольными цехами по производству контрафакта. Но их также удалось замять. Правда, после катастрофы перегруженного тем самым ширпотребом Ил-76 на Чкаловском прокуратура снова начала копать это дело.
– Шиш вам, – Отоев показал фигу воображаемым противникам. – Не сегодня!
И он знал, что говорил. Цирюльников, которого он знал давно и который занимался этим делом, был человеком надежным и опытным в таких делах.
– Можете познакомить ваши губы с его задницей, – улыбнулся капитан, вспомнив, сколько афер провернули они с Цирюльниковым.
И тут зазвонил мобильный.
– Вы дома, Игорь Валерьянович? – раздался тихий вкрадчивый голос Хомякова.
– Дома, – насторожился Отоев. – А кто это?
– Хомяков Егор Артемович, – представился звонивший, и в мобильном раздался такой звук, словно говоривший сглотнул слюну, переполнившую его рот.
Отоева с Хомяковым в свое время познакомил Цирюльников. И капитан знал, что у них были какие-то общие дела. Но это все. С такого рода людишками, как Хомяков, Отоев дел не имел и иметь не желал.
– Что нужно? – грубо спросил он.
– Не телефонный разговор, – голос по-прежнему был тихим и вкрадчивым. – Нужно увидеться.
– Приезжай, – вздохнул Отоев и назвал свой адрес.
– Я знаю.
Услышав такой ответ, капитан вошел в ступор. Но связь и без того оборвалась.
Через две минуты раздался стук в дверь.
– Ты что, под дверью стоял? – с угрюмым видом спросил Отоев осторожно «просачивающегося» в прихожую бизнесмена.
– Почти, – ответил тот, одергивая на солидном пивном животике пиджак. – Я тут узнал: горе у вас…
– Ты что с соболезнованиями пришел?! – взревел капитан, захлопывая дверь.
– Нет-нет, – поспешил успокоить его гость, согнув руки в локтях и выставив ладони перед собой. – Но и это, конечно, тоже… Цирюльников убит, – выдохнул он, отбросив приличия и резко переменив тему.
– Что? – Отоев застыл, глядя расширенными глазами на Хомякова. – Кто? Что случилось? – наконец спросил он.
– История непонятная, – вздохнул Егор Артемович. – По предварительной версии, вроде как они с бухгалтером друг в друга стреляли в офисе.
– Зачем?
– В том-то и дело, что незачем, – снова вздохнул Хомяков. – Что-то здесь не то. Вот я и решил к вам.
– Я следственными делами на дому не занимаюсь, – сухо произнес Отоев, хорошо понимая, что если Хомяков пришел к нему в дом, то, значит, их дела как-то связаны.
– И вот еще что? – взгляд Егора Артемовича оживился. – Тут такое странное стечение обстоятельств.
Он на минуту замялся.
– Видите ли, я пиво очень люблю. Одно в жизни счастье, – тонко захихикал бизнесмен. – И, в общем, в бар один пивной каждый день заглядываю. И никогда в жизни там одного человека не видел. А в тот день, когда убили Цирюльникова, он вдруг туда заявился. И визитку мне
