Вечером, отправив Алексея кататься на новенькой парусной бригантине в сопровождении его тёзки-Бровкина и португальца Памбурга, Пётр велел Егору:
– Давай, Алексашка, созови всех дельных людей – через час, в избу адмирала Апраксина. Посовещаемся, послушаем дьяка Возницына (настоящего!), он только что вернулся из Карловиц на Дунае, с очередных переговоров о мире. Выпьем, заодно, по-человечески, поболтаем о мирском…
Для начала успешного разговора они слегка перекусили – пищей обычной, корабельной: серый ржаной хлеб, солонина, щедро нашпигованная чесноком, холодная жареная поросятина, копчёные говяжьи языки, квашеная капуста и редька, ранние яблоки. Да и напитки были простыми, но крепкими: зубровка, анисовка, ром ямайский. Окошки в адмиральской (Начальника Адмиралтейства) избе были маленькие, наполовину даже слюдяные, поэтому сидели при свечах. Было достаточно жарко, вследствие чего все приглашённые сняли свои сюртуки, развесили на вбитых в бревенчатые стенки гвоздях шляпы и парики.
Пётр, предварительно махнув правой рукой, мол: «Сидите уж!», неторопливо поднялся со скамьи:
– Ну, други мои, теперь немного послушаем нашего дипломата славного, занимающегося делами турецкими, Прокофия Возницына, всем вам известного!
Царь снова уселся на своё место, многие, знающие, под какой личиной Пётр Алексеевич путешествовал по Европе, слегка хмыкнули, но тихонько так, чтобы не навлечь на себя неудовольствия царского.
Дьяк Возницын, поправив на носу свои очки, оснащённые большими круглыми стёклами, встал так, чтобы быть видимым всем присутствующим, принялся бойко и доходчиво излагать:
– Переговорил я тайно в Карловицах с турецкими послами: рейс-эфенди Рами и тайным советником Маврокордато – о возможностях замирения временного. Нашли понимание, на день сегодняшний у нас с Османской Империей – временное перемирие. А вот с соглашением о мире прочном, на несколько лет – вышла закавыка… Дипломатия восточная – она особая. Требует переговоров долгих, пышности разнообразной…
– Нет у нас времени на переговоры долгие и пышность всякую! – перебил царь. – Ты, дьяк, предлагай, как нам быстро сладить то дело мирное! Хотя бы лет на пять, а ещё лучше – на семь…
– Удивить надо османов! – уверенно заявил Возницын. – Если их сильно поразить, то они на всё готовы! Восток – дело тонкое… А мир с Россией очень сейчас важен для Турции. Они даже и с поляками мириться готовы. Больно сильно их потрепал маршал Венский, принц Евгений Савойский: земель отнял много, городов и деревень. И в венгерских краях, и в семиградских, и в морейских… Османская Империя сейчас мыслит только об одном: вернуть назад те потери срамные. Но всё равно – надо проявить напор и настойчивость… И ещё одно. Надо, чтобы при этих решительных переговорах с османами рядом не было бы других дипломатов: цесарских, польских, французских, английских… Тогда всё и сладится…
– Понятно, Прокофий! – милостиво кивнул дьяку Пётр, после чего хитро посмотрел на Егора и спросил – с лёгкой ехидцей: – А что думает по вопросу турецкому наш второй Великий Посол?
Егор вставать со скамьи не стал (генерал-майор всё же!), лихо махнул очередную чарку зубровки и спросил у Возницына:
– Если мы солидной эскадрой нагрянем прямо в Константинополь: с салютом пушечным, флагами развевающимися, музыкой, прочим шумом великим? Будет то для османов удивительным и поразительным?
Дьяк, сам удивлённый таким неожиданным вариантом, радостно закивал головой:
– Это было бы действенно! Турки до сих пор не верят, что на реке, удалённой от моря на тысячи вёрст можно построить настоящий и крепкий флот, способный смело и успешно бороздить моря…
– Вот мой ответ, государь! – обратился Егор к Петру. – Незамедлительно плыть эскадрой солидной к Константинополю турецкому! А для переговоров у меня припасена ещё одна шутка знатная. Понравится она туркам, всенепременно…
Часа через два после восхода солнца «Крепость», шедший первым, войдя в Дон, произвёл залп (холостой, конечно же) всеми восемнадцатью пушками правого борта, приветствуя великую русскую реку и одновременно подавая знак остальным судам эскадры неукоснительно следовать за собой.
А эскадра получилась знатной, за «Крепостью» следовало: двадцать двухпалубных кораблей, тридцать галиотов, двадцать пять бригантин и порядка пятидесяти каторг, яхт и галер. Это не считая шестисот стругов, заполненных бородатыми казаками (казакам – всех званий – царь отдельным Указом разрешил не брить бороды).
Зелёновато-изумрудные, бескрайние степи, тревожно и остро пахнущие чуть горьковатой полынью, густые прибрежные дубовые и буковые рощи, красивейшие пойменные озёра, заросшие цветными камышами.
– Красиво-то как! – без устали восхищался царевич Алексей, с любопытством вертя во все стороны своей кудрявой головой. – А вы ещё не хотели меня брать с собой, зануды!
Пётр виновато подмигнул Егору, мол: «Извини, брат, не смог отказать ребёнку!»
– Дядь Саша! – предложил жизнелюбивый и подвижный Алексей. – А чего время терять зазря? Давай карате займёмся!
– Прямо здесь?
– А что? Места тут хватает…
Егор, царевич и Алёшка Бровкин переоделись в кимоно, пошитые преображенскими швеями-мастерицами и предусмотрительно захваченные с собой, приступили к занятиям экзотическим под восхищёнными и удивлёнными взглядами матросов, офицеров, адмиралов, Петра и прочей разношерстной публики.
– Молодцы! – подбадривал царь. – Покажите им всем, что русские умеют!
Каждый вечер перед красивейшим южным закатом с «Крепости» (адмиральского корабля) стреляла носовая пушка – громко, на всю реку, потом били склянки – звоном хрустальным. Вся эскадра дружно убирала паруса, слышались звонкие всплески – от падения тяжёлых якорей в тёмную речную воду.
Когда ночи были тёплыми, без дождей, то на берегу разжигали костры, долго сидели вокруг них, болтали – иногда до самого рассвета. Царевичу Алексею эти рассветы и нравились больше всего. Как заворожённый, мальчишка сидел по-турецки на берегу реки, почти не дыша, смотрел немигающими глазами на восток, где всеми оттенками розового и алого разгоралась юная степная заря…
Егор и Пётр понимающе переглядывались между собой: будет из паренька толк, обязательно будет!
Эскадра плыла мимо жёлтых обрывистых берегов, на которых стояли сторожевые казачьи городки, обнесённые земляными валами и высокими плетёными изгородями.
Иногда по берегу эскадру сопровождали отряды конных казаков и башкир.
Наконец, впереди показались элегантные и светлые бастионы Азовской крепости, река начала разделяться на отдельные рукава.
– Отдать якоря, лентяи! – с чудовищным акцентом, по-русски приказал Корнелий Крейс.
– Зачем остановка сия? – тут же забеспокоился Пётр. – До моря-то – рукой подать…
Адмирал флегматично пожал плечами, ответил уже на голландском языке:
– Казак-лоцман говорит, что здесь судоходное русло Дона постоянно перемещается – из стороны в сторону. Необходимы тщательные промеры всех рукавов устья, иначе двухпалубные корабли могут крепко сесть на мель.
Старательно промерили Кутюрму – один из самых широких рукавов Дона.
– Есть маршрут! – обрадовал адмирал Крейс. – Только придётся разгрузить все большие корабли: освободить их трюмы от балласта и всех прочих грузов, включая продовольствие, питьевую воду и порох. Хлопотно это, но придётся сделать…
Двое суток – всё светлое дневное время – казаки загружали на гребные струги всё, что только можно было убрать из корабельных трюмов, и старательно гребли к Таганрогу. На третье утро адмирал решил, что можно начинать спуск к морю.
– Авось – прорвёмся! – заявил Крейс по-русски, ну и ещё добавил несколько солёных русских словечек, до которых был всегда охоч.
Порядка семидесяти гребных стругов и каторг медленно тронулись вперёд, ведя за собой на толстых канатах, словно собачонку на поводке, громоздкого «Крепость». Через час за адмиральским судном проследовали и остальные: «Воронеж», «Азов», «Гут Драгерс», «Апостол Пётр», другие… Вся эскадра встала на рейде Таганрога, спрятавшись от морских волн за высоким молом, началась обратная загрузка в трюмы балласта, пороха и всего прочего. Заодно конопатили рассохшиеся за время долгого плавания борта кораблей, наспех обмазывали их разогретой смолой.
Царевич Алексей предпринял очередную попытку уговорить отца взять его с собой в Константинополь.
Пётр, обычно грубый и решительный, перед мальчишкой только бледнел и мычал что-то неразборчивое, бросая на Егора умоляющие взгляды. Пришлось под благовидным предлогом залучить Алексея на самый край мола и поговорить с ним «как мужчина с мужчиной», наобещать чёрт-те чего, польстить, приврать, напустить разного цветного тумана…
– Ладно, я всё понял! – сдался, в конце концов, царевич. – Поеду с подполковниками Волковым и Соколовым обратно, на Москву. Тёте Александре и дяде Францу передам все секретные указания, присмотрю тайно за князем-кесарем – чтобы дров не наломал…
