нападению, с другой, осталась незыблемой»302.
Первоисточником слухов, по мнению автора Сообщения, был все тот же английский посол Стаффорд Криппс. 4 июня 1941 г. по его просьбе он был принят первым заместителем наркома иностранных дел А.Л. Вышинским. В ходе беседы Криппс сообщил, что «по вызову своего правительства он вылетает в пятницу 6 июня с. г. в Стокгольм, чтобы оттуда отправиться в Лондон для консультации со своим правительством…»303.
Беседа замнаркома иностранных дел и английского посла была разослана «т. Сталину, т. Молотову, т. Ворошилову, т. Кагановичу, т. Микояну, т. Лозовскому, т. Соболеву».
Отъезд Криппса совпал с эвакуацией работников британского посольства и их семей. Супруга английского посла уехала с мужем, а его дочь эвакуировалась в Тегеран.
Посол СССР в Великобритании И.М. Майский приписывал Черчиллю нарастающую лавину слухов, порожденных внезапным приездом Криппса в Лондон. «В письме к Идену он подтверждал, что коммюнике вызвано слухами о скорой войне, распространившимися после возвращения Криппса, «и особенно в связи с сообщением в прессе, будто в разговоре с премьер-министром сэр Стаффорд (Криппс. — М.А.) выразил мнение, что война между СССР и Германией неизбежна в ближайшем будущем». К такому выводу его привела встреча Черчилля с главными редакторами национальных ежедневных газет 7 июня. Атакуемый вопросами о военном курсе, Черчилль предложил: «Лучше всего следовать естественному ходу событий. Столкновение между Германией и Советским Союзом неизбежно. Сосредоточение германских сил на советской границе идет ускоренным темпом. Нам нужно подождать своего часа…» По мнению Майского, именно там и тогда Черчилль велел Даффу Куперу, министру информации, развернуть кампанию по поводу скорой войны. У Департамента новостей Форин Оффис от контактов с представителем ТАСС в Лондоне осталось четкое впечатление, что советское посольство подозревает правительство Его Величества в распространении слухов о грядущем конфликте как попытке подтолкнуть Советский Союз к войне. В Кремле уверенность, будто Черчилль в отчаянии изо всех сил стремится втянуть СССР в войну, господствовала до такой степени, что в меморандуме для служебного пользования Наркомата иностранных дел телеграммы Майского за весь год подверглись тщательному анализу, позволившему сделать ясный вывод о враждебности как руководящем принципе британской политики»304.
По указанию Форин-офис поверенный в делах Великобритании в СССР Г.Л. Баггалей с одним единственным вопросом «Почему именно Криппс упомянут в Сообщении ТАСС?», был принят 16 июня первым замнаркома иностранных дел А.Я. Вышинским, который ответил, что «сообщение ТАСС констатирует факты, как они есть. Факты таковы, что после прибытия Криппса в Лондон английская пресса особенно стала муссировать слухи о предстоящем нападении Германии на СССР»305.
Сталин был непоколебим в своей уверенности и совершенно справедливо, что англичане пытаются спровоцировать Советский Союз на нападение на Германию. В действительности это отвечало жизненным интересам Великобритании. Поэтому любой английский посол, находившийся в Москве, и не обязательно Криппс, должен был любой ценой препятствовать достижению соглашения о дальнейшем советско-германском сотрудничестве и стремиться подтолкнуть СССР к превентивному выступлению против Германии. Поэтому любые сведения, исходившие от Великобритании до 12 июня 1941 года (до этого срока у Лондона отсутствовали достоверные разведывательные данные о скором нападении на Советский Союз), обоснованно воспринимались как слухи и желание «втравить» Москву в войну с Берлином.
Как следует из перечня слухов, то, действительно, Германия так и не предъявила СССР ультиматум — «претензии территориального и экономического характера», о чем докладывала, в том числе и разведка. Ведь ранее Гитлер всегда действовал по одной схеме — сначала выдвигались требования, при последующем отказе — нападение. Гитлер эту схему поломал. Ультиматума не было. Шло лишь «прощупывание» Сталина на данный предмет (в т. ч. и через «Лицеиста»), которое на этом и ограничилось.
Советское руководство не могло принять ли отклонить эти претензии, так как они не были предъявлены. Именно это и вызывало беспокойство Москвы, которая недвусмысленно выражала готовность рассмотреть их, чтобы оттянуть время начала грядущей и неизбежной войны.
И, наконец, СССР, признав «проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры», поспешил объявить подготовку к войне с Германией «лживыми и провокационными» слухами.
Представляется, что Сообщение ТАСС от 14 июня отражала реальную позицию советского руководства.
Обращаясь к внешнему адресату, в сообщении ТАСС был упущен из виду внутренний потребитель. Нельзя не признать, что категорическое опровержение всех имевшихся данных о готовящемся вторжении гитлеровской армии могло оказать и оказало отрицательное влияние на боеготовность Красной Армии, на бдительность командного и политического состава.
Писатель К. Симонов в своей книге «Глазами человека моего поколения» писал о восприятии этого сообщения ТАСС: «Во многих воспоминаниях о первом периоде войны я читал о заявлении ТАСС от 14 июня 1941 года и о том дезориентирующем влиянии, которое оно имело. Так оно и вышло на деле. Хотя сейчас, перечитывая это заявление ТАСС, я думаю, что его можно рассматривать как документ, который, при других сопутствующих обстоятельствах (например: 1939 г проведение БУС (Большие учебные сборы306. — М.А.) — поход в Польшу), мог бы не только успокоить, но и насторожить. Думается, что Сталин хотел этим документом, во-первых, еще раз подчеркнуть, что мы не хотим войны с Германией и не собираемся вступать в нее по своей инициативе, во-вторых, что мы хорошо осведомлены о концентрации германских войск у наших границ и, очевидно, принимаем в связи с этим свои меры, а, в-третьих, мне лично кажется несомненным, что это официальное заявление государственного телеграфного агентства имело целью попробовать вынудить Гитлера в той или иной форме подтвердить свои предыдущие заявления о миролюбивых намерениях по отношению к нам и этим в какой-то мере дополнительно связать себя. Мне кажется, что разоружающее значение этого заявления ТАСС состояло не в самом факте его публикации, а в другом: если с дипломатической точки зрения появление такого документа считалось необходимым, то внутри страны ему должны были сопутствовать меры совершенно обратные тем, которые последовали. Если бы одновременно с появлением этого документа войска пограничных округов были приведены в боевую готовность, то он, даже без особых дополнительных разъяснений, был бы воспринят в армии как документ дипломатический, а не руководящий, как адресованный вовне, а не вовнутрь. Но этих мер не последовало»307.
Как следует из рукописного документа, хранившегося в Российском государственном военном архиве, начальник Генерального штаба Красной Армии Г.К. Жуков дал много лет спустя (не позднее 1965 г.) следующий комментарий на этот счет:
«Но тут Советское правительство в лице Сталина и Молотова вновь допустило ошибку, объявив 14 июня в печати и по радио заявление ТАСС о том, что нам нет никаких оснований опасаться вооруженного нападения Германии, с которой у нас имеется пакт о ненападении.
Такое
