Такагиси понимал, что близок к чрезвычайно важному открытию. А еще ему было страшно. Еле преодолевая желание спастись бегством, он обвел края площади лучом фонаря, надеясь найти объяснение внезапного исчезновения научной станции. Луч высветил металлическую пластинку метрах в тридцати или сорока ближе к центру площади. Инстинктивно Такагиси понял, что свет отражается от его приборов. Он поспешил к ним.
Встав на колени, японец разглядывал электронную схему. Видимых повреждений не было, и он уже вытащил свой радиоаппарат, чтобы по одному проверить отдельные узлы, когда заметил нечто вроде куска толстого каната около пятнадцати сантиметров в диаметре на краю освещенного круга. Подобрав фонарь, Такагиси подошел ближе к загадочному объекту. Покрытый черными и золотыми полосами, он тянулся метров на двенадцать в сторону странного вида металлического сооружения примерно трех метров высотой. Такагиси ощупал объект. Сверху он оказался мягким, даже пушистым. Но когда японец попытался прикоснуться снизу, объект шевельнулся. Такагиси мгновенно выронил странный предмет и только глазами следил, как тот медленно уползает к укрытию; его движение сопровождалось шорохом металлических щеток.
Доктор Такагиси мог уже слышать биение собственного сердца. И вновь нахлынуло желание бежать… Он вспомнил свои первые медитации в колледже — в саду наставника дзэн. Он не будет бояться. Такагиси велел своим ногам идти к укрытию.
Черно-золотая веревка исчезла, на всей площади воцарилось безмолвие. Такагиси приближался к металлическому навесу, посвечивая фонарем в то самое место, где исчез странный канат. Обойдя угол, он осветил фонариком внутреннюю часть навеса — и не смог поверить своим глазам: в лучах света извивался огромный ком переплетенных черно-золотых щупалец.
Тонкий визг вдруг словно взорвался в ушах. Глянув через левое плечо, доктор Такагиси застыл как громом пораженный. Глаза его выкатились, и вопль потонул в усиливавшемся шуме. Три щупальца ползли, чтобы схватить его. Тогда стенки сердца не выдержали, и он рухнул уже мертвым прямо на протянувшиеся конечности удивительного существа.
33. ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК
— Адмирал Хейльман?
— Да, генерал О'Тул?
— Вы один?
— Безусловно. Я только что проснулся — несколько минут назад. До встречи с доктором Брауном осталось более часа. Почему вы звоните так рано?
— Пока вы спали, я получил кодированное сообщение особой важности из военного командования Совета Объединенных Правительств (СОП). Речь идет о плане «Троица». Их интересует положение дел.
— Что именно интересует вас, генерал?
— Переговорная линия надежна, адмирал? Вы отключили автоматическую запись?
— Отключаю.
— Они задали нам два вопроса. Сообщил ли перед смертью Борзов кому-нибудь свой код? Знает ли о «Троице» еще кто-нибудь из экипажа?
— Вы знаете ответ на оба вопроса.
— Я хотел убедиться, что вы ничего не сообщили доктору Брауну. Они настаивали, чтобы я переговорил с вами, прежде чем кодировать ответ. Как вы полагаете, с чего бы все это?
— Не знаю, Майкл. Наверное, там, на Земле, уже начинают нервничать. Смерть Уилсона ужаснула всех.
— Меня, во всяком случае. Но не настолько, чтобы вспомнить о «Троице». Не проведала ли Земля о чем-то таком, чего мы не знаем?
— Может быть, скоро узнаем. Все официальные лица МКА настаивают на эвакуации экспедиции с Рамы при первой же возможности. Им не по вкусу пришлось даже то, что мы дали людям несколько часов на отдых. На этот раз, мне кажется, они не передумают.
— Адмирал, вы помните нашу совместную беседу с Борзовым во время полета об условиях, в которых следует активировать «Троицу»?
— Помню немного. А что такое?
— Вы все еще не согласны с проявленной им настойчивостью в том, что мы должны знать причины для задействования плана «Троица»? Тогда-то вы утверждали, что, если опасность грозит всей Земле, вам не обязательно досконально разбираться в причинах.
— Боюсь, я чего-то не понимаю, генерал. Почему вы задаете мне эти вопросы?
— С вашего позволения, Отто, я бы хотел запросить в этой шифровке у военного командования СОП причины их запроса о состоянии «Троицы». Если мы в опасности, это следует знать.
— Майкл, можете запросить дополнительную информацию, но, держу пари, подобный запрос является чисто рутинным.
Янош Табори проснулся, когда внутри Рамы было еще темно. Натягивая летный комбинезон, он в уме составлял последовательность действий, которые следовало бы предпринять, чтобы доставить захваченного краба на «Ньютон». Если приказ оставить Раму будет подтвержден, отправляться придется сразу же едва рассветет. Обратившись к методике эвакуации, записанной в его компьютере, Янош дополнил ее несколькими новыми данными, касающимися биота.
Он проверил часы: до рассвета оставалось только пятнадцать минут, если, конечно, в Раме действительно поддерживался правильный суточный цикл. Янош усмехнулся. Рама уже подарил людям столько сюрпризов — нельзя было надеяться, что свет будет включаться строго по графику. Но, если такое случится, Яношу хотелось бы видеть здешний «восход». А завтрак может пока подождать.
В сотне метров от его хижины в прозрачной клетке застыл пойманный краб, в этом положении он оставался с предыдущего дня, когда его оторвали от спутников. Посветив фонариком сквозь прочную прозрачную стенку, Янош убедился, что биот ночью не пошевелился. Установив это, он направился из лагеря «Бета» в сторону моря.
Ожидая вспышки света, он обнаружил, что возвратился мыслями к тому, чем закончился вчера их разговор с Николь. Что-то крылось за предложенным ею объяснением возможной причины приступа болей у генерала Борзова в ту ночь, когда он умер. Янош ясно помнил здоровый аппендикс; значит, нельзя было сомневаться в том, что первый диагноз оказался неверным. Но почему же Николь не переговорила с ним о возможном отравлении? Тем более, если она пыталась разобраться с причинами несчастья… Янош пришел к неизбежному выводу: или доктор де Жарден усомнилась в его способностях, или почему-то заподозрила, что это он мог дать Борзову какой-то препарат, не посоветовавшись с ней. В любом случае следовало узнать, что именно она о нем думает. В душу закралось странное чувство вины… Что, если Николь каким-то образом узнала о проекте Шмидта — Хагенеста и подозревает всю четверку?
И в первый раз Янош понял, что приступ у Борзова скорее всего не был вызван естественными причинами. Он вспомнил ту их бурную сходку, когда четверка собралась через два часа после того, как Дэвид Браун узнал, что не участвует в первой вылазке. «Отто, тебе нужно поговорить с ним, — сказал недовольный Браун адмиралу Хейльману. — Его следует переубедить».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
