По свидетельству Геринга, «Борман был доверенным лицом Гитлера даже в делах сугубо личных. Зачастую важнейшие проблемы решались во время ночных [358] чаепитий в присутствии Бормана и одного-двух личных адъютантов». Такое доверие само не приходит: его надо ежедневно заслуживать-завоевывать-оправдывать, неустанно доказывать заново свою незаменимость и верность. Один из помощников Розенберга, Вернер Кеппен, которого Борман с помощью интриг в конце концов выжил из ставки «Вольфшанце», отмечал, что рейхсляйтер НСДАП неизменно находится рядом с Гитлером и, едва фюрер высказывает какую-то мысль, Борман тут же облекает ее в форму приказа.
Борман всегда держал себя в руках, не допуская ни малейшего промаха в личных отношениях с Гитлером. Заядлый курильщик, он никогда не доставал сигарету в присутствии фюрера; если совещания затягивались, он выходил покурить в мужской туалет во время перерывов. Борман любил шнапс — и порой крепко выпивал, — но не брал в рот ни капли, если в ближайшее время его могли призвать дела служебные. Ни одно дело Мартин не считал пустяковым. Несмотря на невообразимую массу дел государственных, он сам составлял отзывы на книги; сам постоянно контролировал поставку продуктов для специальной диеты фюрера; сам ведал финансированием работ по созданию фильма о Бисмарке (одно из пожеланий фюрера), вышедшего на широкий экран в 1942 году и заслужившего высокую оценку Геббельса; сам уволил шефа офицерской столовой в «Вольфшанце», который принял ящики с вином в кладовую, не проверив их на наличие взрывчатки.
Ганс Зиглер, покровительствовавший Борману в Веймаре, с гордостью следил за карьерой своего бывшего протеже и полагал, что важнейшим достижением рейхсляйтера НСДАП стало принятие им на себя руководства не только над гауляйтерами, но и над «двенадцатью паладинами» (то есть рейхсляйтерами). По мнению Зиглера, своим «самоотверженным [359] трудом Борман дал фюреру возможность вздохнуть свободнее и уберечь нервную систему от перегрузки».
Шпееру ситуация виделась в ином свете: Борман разогнал помощников-паладинов и изолировал фюрера сверх меры. Тем не менее в разговорах с ним Гитлер не раз отмечал, что в это трудное время очень рад возможности работать в уединении и благодарен стражу, удерживавшему всех на достаточном удалении от него. Право Бормана определять, кого допустить к фюреру, а кого лишить такой возможности, Гитлер воспринимал как совершенно естественную часть сделки.
Мартин считал своей обязанностью оберегать хрупкий гений «фюрера германского народа» от колючих ветров реальности. Неприятные известия от Гитлера скрывали, в частности сведения о результатах мощных авиационных налетов на города Германии. Делалось все необходимое, чтобы тревожные сообщения не нарушали сомнамбулического существования фюрера. Благодаря этому Гитлер до самого конца не усомнился в своем высоком предназначении, в том, что самим провидением ему была уготована особая великая миссия. Он не видел разрушенных бомбежками городов, не общался, как часто бывало прежде, с людьми на улицах, не присутствовал даже на партийных съездах последних лет.
Как Борман мог добиться огромной власти, лишь тщательно скрываясь в тени фюрера, так и Гитлер нуждался в слуге, способном оградить его от всего, что он не желал видеть и знать.
Не используй рейхсляйтер НСДАП такую ситуацию в собственных интересах, он мог бы служить образцом бескорыстности. Но на самом деле таковым Борман не был. С 1942 года министерство внутренних дел лишилось непосредственных контактов с фюрером, включая переписку и телефонную связь. Геббельс [360] сдавал свои еженедельные обзоры Борману, который впоследствии представлял их на суд диктатора — естественно, с собственными комментариями. Рейхсляйтер НСДАП не смог подавить довольную улыбку, когда Гитлер разочарованно согласился с его заключением о том, что Геббельсу не стоит составлять обращения к войскам, поскольку речь человека сугубо гражданского сильно отличается от обыденного языка солдат.
Министр финансов имел последнюю личную беседу с фюрером в 1942 году и не без оснований подозревал (он уговорил Ламмерса информировать его о ситуации в ставке), что отчеты и прогнозы министерства вообще не появляются на рабочем столе Гитлера. Рейхсминистр экономики Вальтер Функ жаловался, что невозможно вести аргументированную беседу с фюрером, поскольку Борман постоянно прерывает выступление гостя и вмешивается в разговор.
По указанию фюрера Борман собирал анекдоты о высших лицах государства и от его же имени отсылал им эти коллекции. А бывшего министра экономики Шахта Гитлер даже лишил ветеранского золотого партийного значка — месть Мартина одному из тех, кто некогда относился к нему пренебрежительно.
* * *
В конце 1942 года возможности Бормана расширились вследствие... провала немецкого наступления на Кавказе. Генералы предъявили фюреру претензии в том, что он отдает взаимоисключающие приказы. «Величайший стратег всех времен» обиделся и уединился в своем бункере. Через два дня он распорядился, чтобы на совещаниях военных присутствовали стенографисты — фюрер хотел на будущее заручиться письменным свидетельством своего «алиби». Естественно, дело поручили Борману. Он привез стенографистов [361] из Берлина, привел их к присяге и взял с них расписки в том, что они будут записывать только политическое и общее тактическое содержание совещаний, не упоминая конкретных номеров воинских соединений и частей. Нет необходимости пояснять, что стенограммы попадали на стол рейхсляйтера НСДАП, таким образом получившего доступ в тот сектор ставки, который прежде был закрыт для него.
В конце 1942 года Борман оказался вовлеченным в склоку между недавно назначенным министром юстиции Отто Тираком и высшим лицом в полицейской иерархии Гиммлером. Вражда вспыхнула вследствие недовольства Гитлера действиями юристов, недостаточно щедрых на смертные приговоры. Новый министр был полон решимости «исправить» положение, но Гиммлеру сама процедура суда, даже упрощенная до абсурда, казалась совершенно излишней. Соответствовавшее новой процедуре, которую собирались ввести на оккупированных территориях, «специальное полицейское расследование» могло если не сорвать гиммлеровскую программу массового уничтожения заключенных концентрационных лагерей, то лишить ее завесы секретности. Гиммлер сообщил о возникших трудностях Борману и предложил оставить осуществление правосудия на восточных территориях в ведении полиции. Следовательно, вопрос стоял так: Тираку или Гиммлеру быть высшим арбитром третьего рейха?
Противники встретились в полевой ставке Гиммлера в Житомире. Следуя советам Бормана, после пяти часов переговоров они достигли соглашений по основным вопросам. Гиммлер получил право «ликвидировать посредством усиленного труда» немцев и чехов, приговоренных к восьми и более годам тюрьмы. Для прочих этот срок ограничивался всего тремя годами. Борман требовал прежде всего преодолеть медлительность и неэффективность суда — вот и соответствующий [362] результат. Кроме того, Тирак и Гиммлер просили, чтобы в случае возникновения спорных ситуаций окончательное решение принимал Борман. Однако последний не собирался брать на себя ответственность за непосредственное вынесение приговоров и отказался под предлогом чрезмерной загруженности.
В 1942 году шеф партийной канцелярии стал играть активную роль и в ряде важнейших вопросов, прежде находившихся исключительно в ведении правительства. Так, Гитлер пожелал сохранить наследное владение семейством Круппа заводов по производству вооружений в Эссене. Борман дважды гостил на вилле президента кампании, занимался налоговыми проблемами промышленного клана и, в частности, налогами с наследства. Главной целью было создание особых условий, благоприятных для дальнейшего увеличения мощи этого клана и расширения производства вооружений. Переписка свидетельствует о добрых отношениях, установившихся между Борманом и Круппами. Совместно они подготовили проект закона о льготах для концерна. Гитлер почему-то медлил и подписал его лишь в ноябре 1943 года. Впрочем, эта задержка была на руку Борману: постоянный контакт с крупнейшими промышленными воротилами позволял наладить важные связи и усилить свое влияние в экономике страны. О реальном экономическом могуществе он мечтал еще в двадцатые годы, но предпочел более быструю партийную карьеру. Теперь же с высоты нынешнего положения в иерархии НСДАП он мог штурмовать и вершины экономики. В его руках уже находились финансовые рычаги партии и государства, но чрезвычайно мощные ведущие банковские и промышленные компании частного сектора, превратившиеся в крупнейшие международные корпорации, оставались вне его досягаемости. Именно они сохраняли за собой главные роли в экономике [363] и стояли над политикой, ибо их будущее не зависело даже от исхода войны. Равноправное сотрудничество с ними — а рейхсляйтеру НСДАП было под силу выступить достойным партнером — сулило радужные перспективы и Борману.
