Что касается почетной гостьи, то она явно получала удовольствие от происходящего. Она действительно предстала перед подругами «во всем блеске», ее веснушчатое лицо сияло в свете свечей.
— Он архитектор-реставратор, — объявила она с гордостью.
Это сообщение впечатлило даже Марту:
— Правда? Обожаю архитекторов. Это хороший знак. Надо полагать, он умен и образован, а, как известно, ребенок наследует умственные способности родителя с более высоким уровнем интеллекта.
«Да заткнись ты», — подумала Джесси. Остальные посмотрели на Марту.
— А что в этом плохого? — недоуменно спросила та, заметив взгляды подруг.
Затем последовала фраза, которую все они выучили наизусть еще много лет назад, в «Тереза-хаусе», когда Сью Кэрол представляла убойные пародии на Марту:
— Я что-то не то сказала?
Все прыснули.
— Ты опоздаешь, и Дональду придется поедать свой ужин в одиночестве, — напомнила Джесси.
— Вот дослушаю и пойду, — заявила Марта.
— Он реставрирует Акрополь, — пояснила Клер.
Джесси почувствовала, что преследовавшая ее неясная тревога улетучилась.
— Знаешь, а он мне уже нравится, — сказала она Клер.
— Отличный парень, — поддержала ее Сью Кэрол.
— Гм, художник, — пробормотала Лисбет. — Стив тоже художник.
— Да все они… художники, — буркнула Нина.
Впрочем, она сразу же пожалела, что ее интонация была такой горькой. Нина ощущала какой-то металлический привкус во рту и не могла понять: то ли это любитель экзотических чаев оставил такое послевкусие, то ли она наконец достигла желанного, хотя и странного метаболического состояния, именуемого кетозис?[69] Кулинарные ароматы вызывали у нее повышенное слюноотделение (никто не чувствует запах еды так остро, как человек, сидящий на диете). Нина ощутила себя ищейкой: из всего богатства ароматов она могла вычленить нотку какой-то отдельной приправы, например кервеля. Рассказ о бурной любовной связи, который ей предстояло услышать, тоже будил аппетит. Таким образом, урчание в Нинином животе объяснялось и голодом, и отчаянием.
«Ладно, не трави себе душу, — приказала сама себе Нина. — Судя по всему, приключение Клер закончилось благополучно».
— Он реставрирует античные вещи, — продолжала Клер. — Он может работать часами, днями, неделями, а иногда и годами, чтобы извлечь из-под обломков и возродить к жизни какую-нибудь изящную деталь.
— И когда он планирует закончить? — нетерпеливо спросила Марта.
— Но это же Акрополь — его вряд ли вообще закончат, — возразила Джесси. — Реставрация будет идти еще много лет, правда?
— Да, Акрополь — это навсегда, — мечтательно согласилась Лисбет.
— Ага, значит, долгострой, — сделала вывод Марта. — Думаю, твой реставратор сознательно тянет резину… — Она открыто перешла в нападение: — Выходит, к родам его можно не ждать?
Клер поглядела на нее.
— Я не знаю, Марта. — Она пристально смотрела на нее и говорила тихим спокойным голосом. — Не знаю, стоит ли нам встречаться вновь. Возможно, наши чувства изменятся. Все это так загадочно. У нас была потрясающая ночь…
— Всего одна? — в голосе Марты звучало такое разочарование, как будто у Клер все было даже хуже, чем она, Марта, могла предполагать.
— Зато какая!
Клер просияла. Стоит ли ей в подробностях рассказывать им о той ночи — о Ночи Ночей? Она еще никогда не говорила о ней вслух, но про себя уже тысячу раз ее вспоминала. О да, это была ее лучшая ночь — воистину, Ночь Ночей.
Перед тем как начать повествование, Клер решила слегка помучить подруг:
— Мы так выдохлись, что наутро у нас было одно желание — бежать друг от друга куда глаза глядят. А какие у нас на бедрах были ожоги от ковра…
— Ожоги от ковра? — не поняла Марта.
— Это бывает, когда люди занимаются любовью на ковре, — пояснила Нина.
Марта захлопала ресницами, силясь представить себе, как это может быть.
— Иногда после такой близости лучше просто разойтись.
— Конечно — такая страсть… — понимающе прошептала Лисбет. — Вы были единым целым и испугались, что в этом единении потеряете самих себя.
«О да, — мысленно согласилась Джесси. — Можно потерять себя, можно совсем исчезнуть…» Она быстро взглянула на плиту, чтобы разглядеть время на таймере. Без десяти восемь. Джесси показалось, что все ее внутренние органы напряглись в неистовом ожидании звонка.
— Эй, — напомнила о себе Сью Кэрол.
Она сидела на полу, привалившись к дивану, и, как заметила Джесси, все время пила (она завладела одной из бутылок шираза, предназначенных для обеда, и поставила ее возле себя). «Надо проследить, — сказала себе Джесси, — чтобы она не назюзюкалась». А Сью Кэрол действительно наполняла свой бокал каждую минуту, что могло привести к непредсказуемым последствиям: перебрав, она вела себя довольно странно. С другой — практической — стороны, Джесси беспокоилась, что хорошего вина просто не хватит, если подруга и дальше не сбавит темп.
— Эй, — повторила Сью Кэрол, — а как насчет самого интересного?
— Так ты влюбилась в него, правда? Ты бы, наверное, не оставила ребенка, если бы не влюбилась? — спросила Лисбет.
Джесси покосилась на бокал Лисбет и с облегчением и удивлением заметила, что там все еще оставалась водка. Правда, в следующую секунду у Джесси появился новый повод для волнения: подруга выложила на кофейный столик пачку «Голуаз» и свою любимую голубую зажигалку. Неужели она собралась закурить?
— Так игра стоила свеч? — поинтересовалась Нина.
Достаточно было взглянуть на Клер, чтобы узнать ответ. Ее лицо смягчилось прямо на глазах. «О да, — поняла Джесси, — она влюбилась…»
— Ладно, я влюбилась, — подтвердила Клер, — и поэтому решила оставить ребенка. Кто знает, когда я еще влюблюсь? Может, только через много лет…
— А к тому моменту уже не сможешь иметь детей, — подытожила Марта.
Потом она выдала свою формулу того, как правильно завести ребенка, — четырехгодичный «план Марты»: два года, чтобы найти идеального партнера, год, чтобы выяснить, совместимы вы с ним или нет…
Остальные прыснули: все это они много раз слышали, к тому же «план Марты» совсем не подходил Клер. Не то чтобы у Клер был свой план — просто все ее поступки совершались под властью минуты, и у нее вообще не было никакого плана. Так, по крайней мере, считали подруги.
И вот Клер открыла им тайну Ночи Ночей. Здесь, в этой комнате, при звуках негромкой музыки и отдаленном завывании ветра за окном, в колеблющемся свете свечей, она откинулась на спинку дивана и наслаждалась воспоминаниями.
