Я указал в сторону бородача:
— Это кто такой?
— А тебе зачем знать? — мрачно спросила Куба. — Всё шпионишь за нами, да?
— Нет, я не шпион. Просто интересно. Может он мне понравился?
— Мужиков любишь? Какая жалость, а я уж думала с тобой шуры-муры закрутить.
Как ни тяжело такое заявлять женщине, но я отыскал в себе силы:
— Знаете, что, уважаемая Куба? Когда смотрю на вас, действительно начинаю думать о мужчинах с симпатией.
— Ты мне зубы тут не заговаривай. Бобо, отведи шпиона назад. Попытается убежать, задуши и в канал скинь. А я тут с Лютым парой слов перекинусь. Скоро буду.
* * *
Старуха долго сверила меня своим самым коронным взглядом. Так долго, что я, глядя в ответ, не удержался и зевнул.
Это, наконец, подтолкнуло её к началу очередного разговора:
— Знаешь, что я сейчас хочу сделать?
— Наконец-то меня накормить?
Я всерьёз спросил. Есть хотелось так сильно, что вот-вот и взвою. А между тем вопрос с питанием так и оставался открытым, что волновало всё сильнее и сильнее.
Даже позапрошлой зимой, когда нас с Мелконогом хобгоблины загнали на обледенелую скалу, разбив перед этим до нулевой прочности все мои умертвия, я голодал не так долго. Сумели разобраться с проблемой за одну ночь и утро.
У меня молодой организм отягощённый горой навыков и атрибутов. Мне необходимо питаться полноценно.
Старуха покачала головой:
— Нет, Гер, я скорей гадюку своей пустой грудью покормлю, чем тебя, змеёныша ингарметовского. Как же хорошо нам жилось, пока знать не знала о твоём существовании. Вот и думаю: а может и правда тебя утопить? Воды в канале много, а Бобо хороший мальчик, он порадуется такому. Сафи только жаль, огорчится. Ты ей понравился. Она же помешана на Ингармете, а ты его шпион. Ну да, девочки, даже такие мелкие, головой думать не умеют. Вот повзрослеет и поймёт, что ты не человек, ты сама чума.
— Я не чума, я наоборот. Я даже доказать это могу.
— Что ты можешь доказать? Да ты хоть знаешь, что нам тебя даже топить не придётся? Подклановые шавки сильно интересуются, не видел ли кто в городе паренька на тебя похожего. Говорят, с корабля такой свалился. Как там его... С «Зелёной чайки». Мешок чёрного риса за него обещают дать. А мешок риса, это очень много риса. Сейчас время такое, что и за жменю убить могут, а уж за мешок-то...
Куба откровенно привирала. Сомневаюсь, что команда «Чайки» не поверила в мою смерть. Спектакль выглядел красиво и правдоподобно: тварь, вылетающая из воды; я на её пути; кровавый фонтан; и вот уже мы оба скрываемся в пучине морской. Искать после такого зрелища выжившего — это как-то чересчур оптимистично.
Разве что те, кто держат город, что-то заподозрили. Или сопоставили с отчётами стражи на стенах. Там ведь прекрасно видели, как красиво я на берег выбираюсь. Но это маловероятно, по-моему, они больше о пари думали, чем обо мне.
Старуха между тем продолжала:
— Я и сама не знаю, почему до сих пор тебя не сдала. Мы, живущие здесь, своих не выдаём. Но ты никакой не свой, ты чума залётная, а мешок риса, это мешок риса. Если поторговаться, если сказать, что шпион у нас живой сидит, может и добавят чего-нибудь. Вот почему ты до сих пор не у стражи? А? Я ведь и рис получу, и Лентам радостно будет, что тебя сдали. Почему ты ещё здесь? И почему сбежать не пытаешься? Тебя ведь не держали, ты сто раз мог уйти. Отвечай давай! И хватит уже мне честные глаза показывать, бесстыжее ты создание!
Да уж, серьёзно завелась, шуточками тут не отделаешься. Придётся отвечать серьёзно.
— Ну, вы же понимаете, что всё это время я не только вашей неземной красотой восхищался. Я интересовался, я слушал людей. Про вас может и немного узнал, но достаточно. Вы женщина неглупая, но вам не повезло с местом рождения. Да и со временем рождения тоже не повезло. Вы старились, как могли. Вы были отзывчивой. Вы заботились о детях, потерявших родных. Вас за это многие уважают. Вам помогают, чем могут. Но сейчас отзывчивым выживать трудно. У вас тут что-то вроде частного сиротского приюта. Соседи подкармливают, вы им тоже помогаете, да и сами кое-как о себе заботитесь. Не всегда законно, ну да не будем придираться к мелочам. Однако как вы ни стараетесь выкрутиться, а жизнь трудна и с каждый днём труднее. И просвета в ней вы не видите. И тут, внезапно, в ней оказываюсь я: уверенный в себе, много чего умеющий, что-то знающий, загадочный. Вы не просто умны, у вас женская интуиция работает. Да, она тоже ошибается. Например, в том, что я шпион. Но это тоже мелочи. Главное это то, что вы догадываетесь: я именно тот, кто способен обеспечить тот самый просвет в тяжкой жизни. И знаете что? В этом вы совершенно правы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Куба покачала головой:
— Тебя заносит. Даже не знаю, что делать: Бобо звать, или стражу...
— А может я, для начала, всё же докажу, что я не чума?
Старуха снова покачала головой:
— Да хоть голый срам показывай, меня уже давно ничем не удивишь. А срамом коротким так, тем более...
— Давайте поспорим на хороший обед, что я смогу вас удивить?
— Ну а когда не удивишь, чем расплатишься?
— Пойду в канал и сам утоплюсь. Или сдамся клановым за мешок риса. На ваш выбор.
Старуха кивнула:
— Утопить я и сама тебя могу, сдать тоже. Но раз утруждаться не придётся, валяй, договорились, удиви меня.
— У вас чертовски болят суставы. Вы смирились с этой болью, вы давно живёте с ней. Она стала частью вас. Каждый ваш шаг, это мучение. Да что там шаг, каждое движение пальца вызывает боль.
— Это ты меня так удивить вздумал? — невесело усмехнулась Куба.
— Нет, это я просто разминаюсь. А вот сейчас начинаю удивлять.
И я протянул руки.
Мои лекарские навыки, даже урезанные маскировочным амулетом, способны на многое. Да, чудес от них ждать не приходится, но если требуется оперативно снять боль — прекрасно справляются даже во многих запущенных случаях.
А этот случай явно запущен. Куча хронических болячек, которые никто и не думал лечить, или с ними пытались справиться дешёвыми, неэффективными методами.
Но я не дешёвка, я кое-что умею. Люди, с лекарским навыком приподнятым всего-то на пятёрку, для обитателей трущоб всё равно, что высшие силы.
Такие же недоступные, вызывающие шок, а то и ужас благоговейный. Ведь на развитие такой специальности приходится затратить столько, сколько весь этот нищенский район не стоит.
Но я здесь. Я доступен. И навыки у меня прилично выше даже в урезанном амулетом состоянии.
Спустя неполные три минуты я прекратил водить руками над многострадальным телом Кубы и, глядя в ошеломлённые глаза старухи, заявил тоном, не подразумевающим возражения:
— Пока что всё. Когда пообедаю, поговорим о ваших древностях. Только пожалуйста, ни слова больше о шпионах. Огорчусь.
Глава 27 Когда проясняется мрак
Глава 27
Когда проясняется мрак
Бородатого коротышку звали Дыроколом. После того, что я наблюдал этим утром, вряд ли когда-нибудь напутаю с его прозвищем.
Уж не знаю, на какие рычаги надавила Куба, но после предметного разговора именно любитель досок с гвоздями привёл человека, который, по её словам, в городе знал каждый камень и кирпич, независимо от размера и расположения. Если кому-то что-то известно по интересующей меня тематике, он стопроцентно в их числе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Дырокол появился далеко после полудня. Без церемоний зашёл в лачугу, красноречиво покосился в сторону замаскированного люка в подпол, и лаконично отчитался перед Кубой:
— Он здесь.
Та протянула ему жменю монет. Бородач их принял, но при этом заметил нехорошим голосом:
