памяти выпало никак не меньше недели жизни, но растерянности я не выказал.
— Благодарю, — сказал и забрался на задний диванчик, на коем предстояло ехать в одиночестве.
Поручик захлопнул дверцу, обежал автомобиль и устроился на переднем пассажирском сиденье рядом с водителем.
— Поехали, — скомандовал он, и боец с погонами ефрейтора, который держал двигатель работающим на холостом ходу, заставил машину тронуться с места.
Та выехала с лётного поля и запрыгала на разбитой дороге, подвеска оказалась чрезвычайно жёсткой, и меня начало кидать из стороны в сторону, пришлось ухватиться за потолочную ручку. Но тот факт, что вслед за нами на некотором удалении покатили броневик и два вездехода, я отметить не преминул.
— Как дела на фронте? — поинтересовался я в промежутке между рывками.
Сопровождающий сделал вид, будто вопроса не услышал.
— Господин поручик! — повысил я голос. — Так что на фронте?
Тот прекратил изображать внезапную глухоту и сказал:
— Я не уполномочен отвечать на вопросы.
Формулировка меня в заблуждение не ввела, и я скорее заявил утвердительно, нежели спросил:
— Говорить со мной запретили?
— Именно, — подтвердил поручик.
— А так бы рассказали?
— Так бы рассказал.
— Не секретно?
— Не секретно.
— Ефрейтор, — обратился я к шофёру, — тебе-то никто ничего не запрещал, поди? Что там на фронтах?
— Ломим, — коротко прозвучало в ответ.
— Зимск, Белый Камень?
— За нами.
Вот и поговорили.
Привезли меня в военную часть на окраине, сразу отвели в комнату без окон на втором этаже, где и оставили. Лязга засова расслышать не удалось, но запирать оператора — дурь несусветная; должны понимать это, если совсем уж не полные профаны. А даже если и профаны, советники из Отдельного научного корпуса непременно на сей счёт просветят.
Я сел на неудобный стул, упёрся локтями в столешницу, начал ждать. Сейчас опросят Перовского и Ледостава, потом и за меня примутся.
Время в допросной текло каким-то совсем уж непредсказуемым образом, затруднился бы сказать, просидел в одиночестве двадцать минут или все два часа. Ещё и в лёгкий транс погрузился, что объективному восприятию реальности нисколько не способствовало. Я даже приближение другого оператора уловил, лишь когда уже распахнулась дверь. Впрочем, оно и немудрено — потенциал тот удерживал даже по моим меркам мизерный и энергетических возмущений почти не вызывал.
Первым в допросную вошёл сопроводивший меня сюда крепыш, вслед за ним появился худощавый молодой человек в пехотной форме; на погонах — по просвету и две звезды, на груди — шеврон со стилизованным изображением схемы атома, на левом плече — угольник и вертикальная лычка.
Я глазам своим не поверил. И поразило даже не сочетание армейских знаков различия с нашивками ОНКОР, просто из плена сбегает оператор, а они присылают опросить его поручика и подпоручика, который только-только с военной кафедры кандидат-лейтенантом выпустился?! Ну как так-то?
Крепыш сел напротив, представился сам, представил спутника:
— Поручик Шатун, отдел контрразведки Особого восточного корпуса. Младший военный советник Соль, управление разведки. — Он глянул на меня: — А вы у нас…
— Пётр Сергеевич Линь, — сообщил я, после чего добавил: — И для протокола: в соответствии с установленной процедурой требую незамедлительно уведомить ОНКОР об операторе с учётным номером тридцать восемь дробь сорок пять семьдесят три…
Младший военный советник чуть на стуле не подпрыгнул, уставился на меня с нескрываемым удивлением.
— Что?!
Я повторил, и молодой человек какой-то совсем уж гражданской наружности даже хлопнул ладонью по столу.
— Да что ты такое несёте? Вы прошли инициацию в Джунго!
— Тридцать восемь дробь сорок пять семьдесят три. Запишите, — повторил я и улыбнулся. — Коллега, ну какая ещё инициация в Джунго? Я уже год в РИИФС отучился, на второй курс перешёл.
— Но… Мы… — Военный советник совладал с собой, скомкал испорченный кляксой лист и потребовал: — Расскажите обо всём по порядку!
— Всенепременно, — пообещал я. — Сразу, как только в соответствии с утверждённой процедурой информация обо мне уйдёт в ОНКОР.
— Нам поручено опросить вас, — заявил поручик Шатун.
— И всё же давайте не будем нарушать установленных правил.
Мой ответ контрразведчику по душе не пришёлся, и он выжидающе посмотрел на коллегу из управления разведки.
— Сначала вы ответите на вопросы, — заявил тот, сверля меня напряжённым взглядом.
Я ощутил нечто сродни давлению в висках, откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки.
— Сначала передайте сообщение. И не затягивайте с этим — не исключено, что мне понадобится медицинская помощь и наше общение придётся отложить.
Поручик нахмурился.
— Вы не в том положении, чтобы ставить условия!
Я указал на военного советника.
— Поглядите-ка на него и скажите, в том я положении или нет.
Оператор оставил попытку продавить меня ментально и прижал к носу платок.
— Одну минуту, — произнёс он и спешно покинул допросную, но почти сразу заглянул обратно и предупредил: — Мне придётся отлучиться.
Поручик с обречённым вздохом поднялся из-за стола и начал собирать письменные принадлежности.
— Чем раньше отправите сообщение в ОНКОР, тем быстрее продолжим наше общение, — счёл нужным отметить я, но ответа на своё замечание не получил и вновь остался в одиночестве.
Ну и ладно. Ну и не страшно. Я уместился поудобней на стуле и вновь погрузился в транс. Нет причин для беспокойства, главное — выбрался, остальное пустяки.
Вернулись представители отдела контрразведки и управления разведки нескоро, но уж как вернулись, мою благодушную расслабленность как рукой сняло. Просто младший военный советник принёс с собой небольшой кожаный кейс, из которого извлёк прекрасно знакомый мне стальной пенал.
Специалист по ментальному доминированию, спецпрепарат…
Я весь подобрался даже.
— Да вы издеваетесь!
— Держите себя в руках! — потребовал поручик Шатун. — Мы просто хотим установить вашу личность и прояснить все обстоятельства произошедшего.
— Уведомите обо мне ОНКОР! Немедленно!
— Уже уведомили, — заявил младший военный советник, отламывая кончик ампулы. — И даже успели получить ответ. Оператор с таким учётным номером пределов научной территории не покидал.
Сердце будто ледяная рука стиснула.
От меня открестились? Но почему?!
Я вернул самообладание, пристально уставился на оператора, затем перевёл взгляд на поручика.
— А ведь это он вас в заблуждение вводит! Не меня — вас!
Увы, вбить клин не вышло, контрразведчик мой возглас проигнорировал.
— Коллега, — обратился я тогда к оператору. — Применение спецпрепарата требует соответствующей санкции, сопряжено с возникновением разного рода осложнений и лишено смысла при допросе абсолюта.
— Санкция получена, вы не абсолют, а возможные осложнения в сложившейся ситуации сочтены допустимым риском, — заявил младший военный советник, наполнил шприц и стравил из него воздух. — Закатайте рукав.
Я вздохнул, пробормотал:
— Ну всё, понеслась звезда по кочкам… — И лёгким усилием воли утопил поршень шприца до упора, струйка
