событий, я привожу свои записи в их первоначальном виде, дополнив несколькими эпизодами. Надеюсь, что они напомнят читателю об одной странице участия нашей нации в Отечественной войне. В те дни я пережил действительно немало.
На фронте я находился в марте-апреле 1943 года. Из Москвы отправился на фронт вместе с Антанасом Снечкусом и Мечисом Гедвиласом, а на фронте особенно тесно общался со старшим лейтенантом Красной Армии Йонасом Марцинкявичюсом, с которым мы позднее вернулись в Москву.
Москва просыпалась. На улицах, золотых от утренней зари, раздавались гудки автомашин. Залязгали трамваи, они везли тысячи рабочих на утреннюю смену. У Красной площади из серебристого ночного тумана вынырнули высокие, мощные стены Кремля, башни, Мавзолей Ленина.
Под землей снова засверкали яркие светильники, задвигались эскалаторы, опуская тысячные толпы в светлые мраморные станции метро. После ночного перерыва пришли в движение светлые, удобные поезда, сверкающие стеклом и алюминием. По улицам шагали красноармейцы, и трамваи, троллейбусы, автобусы спешили: быстрее, быстрее! Дорог каждый час, каждая минута! Был будничный день Отечественной войны, и сегодня надо было изготовить больше, чем вчера, — больше танков, самолетов, пушек, пулеметов. На предприятиях кончалась ночная смена, людей ожидала работа в учреждениях, магазинах, театрах, школах.
И вот поезд въезжает на станцию. Я прощаюсь с летчиками, с которыми ехал последнюю ночь, и, пройдя проверку, вхожу в Москву. Я снова в сердце мира. Я снова в городе, к которому рвались закованные в железо дивизии врага и, столкнувшись с несокрушимой силой, рассыпались в прах у стен Москвы. Я снова в городе, который никто не может победить, где каждый человек нашей великой Отчизны — литовец, латыш, русский, узбек, татарин, киргиз, грузин — чувствует себя полноправным хозяином. И я счастлив от мысли, что моя великая страна непобедима, что не побеждена, непобедима и моя Литва. Я видел войну вблизи. Такую страну нельзя поработить — ни бомбами, ни минами, ни жестокостью, превосходящей человеческое воображение.
Я вернулся к повседневной работе. И когда сел за письменный стол и взял в руки перо — задумался: смогу ли хоть приблизительно показать то, что видел за эти несколько недель на фронте? Сумею ли передать хоть частицу тех ужасов, которые принес на нашу землю фашизм? Сумею ли отобразить кровь и грязь и нечеловеческое напряжение, которого требует борьба с нацизмом? Удастся ли мне показать хоть малую частицу героизма, выдержки, самопожертвования, отваги, которые проявили на полях сражений простые люди — литовцы? Перед моими глазами снова движутся картины фронтовой жизни — сожженные немцами деревни, ограбленные люди, гул артиллерии, разрывы мин, треск пулеметов. И я вижу бойцов, тех самых бойцов, которые делились со мной жесткой фронтовой постелью, с которыми я ел из одного котелка, которых видел уходящими в бой и во время боя, видел на отдыхе.
Вся наша любовь, все тепло наших сердец посвящены им — героям, исполинам духа, которые своей кровью прокладывают дорогу к победе и к свободе всего мира.
ИЗ ВОЕННОГО БЛОКНОТА
ПУТЬ НА ФРОНТ
Когда машина выезжает из Москвы, еще в пригородах видны противотанковые рвы, выкопанные между домами, и «ежи» — скрещенные металлические балки, торчащие из земли. Так Москва готовилась к встрече с врагом. Но сейчас враг оттеснен от столицы, и только разрушенные бомбами дома, вырытые во дворах убежища да заколоченные досками окна говорят, что Москва пережила опасные и напряженные дни.
В свете погожего мартовского дня белеет снег на полях. Холмы, долины, перелески поразительно напоминают Литву, — подчас просто забываешь, что едешь по Подмосковью. Кажется — вот-вот вынырнут башни знакомого костела и, остановившись в городке, встретишь знакомых: ведь нет в Литве места, где бы не жили твои товарищи по гимназии, университету, люди, с которыми работал в одной редакции, с которыми жил в одном городе или встречался хоть раз…
Но мимо ползут незнакомые деревни и городки. И чем дальше едешь, тем отчетливей бросается в глаза, что неподалеку проходила передовая. Поля изрезаны противотанковыми рвами и окопами, все больше сожженных или разрушенных домов, все больше домов с заколоченными окнами. Вокруг — безмолвие полей. Бесшумно скользят навстречу сани; идут тепло одетые женщины и старики — молодежь на фронте. Изредка встретишь легковушку или грузовик, иногда остановит регулировщица — юная серьезная девушка в военной форме. Она тщательно проверяет документы, потом, приложив руку к шапке, говорит: «Можете ехать!»
Вот новый мост через реку. Старый был взорван, когда немцы рвались к Москве. А может, его разрушили вражеские бомбы? Может, взорвали партизаны, когда эти места были под оккупантами? Саперы быстро восстанавливают разрушенные мосты, и по ним снова движутся сани и машины — одни в сторону фронта, другие обратно, в Москву.
Мы проезжаем Серпухов и Тулу. Минуем Ясную Поляну. Машина катится все дальше, — нашим взорам открываются необозримые пространства, из которых уже выдворены захватчики. Видны дома с выбитыми окнами, сгоревшими крышами, тоскливо торчат из снега печные трубы, на лицах прохожих можно прочитать те страдания, которые выпали на их долю в фашистском рабстве. Оккупанты отобрали все — многие семьи остались без фунта хлеба, без единой картофелины. Людей разули, раздели — жители натянули на себя какие-то чудовищные лохмотья. Часто из семьи в живых остались один или двое. Встречаем десятилетнего мальчика. Он бредет по дороге — озябший, в лице ни кровинки. Тащит за собой салазки.
— Куда идешь?
— Не знаю.
— Откуда будешь?
— До моей деревни тридцать километров.
— А родители твои где?
— Фашисты застрелили. Я с бабушкой живу. Бабушка хворая, работать не может.
— А братья?
— Один в Красной Армии, а другого фашисты на каторгу увезли. И сестричку увезли.
Обычная история для мест, где побывали оккупанты. А люди здесь, как видно, жили раньше богато. Дома каменные, чистые и аккуратные, земля — плодородный чернозем. Здесь люди спокойно жили и трудились, не подозревая, что им уготована такая участь. И на нас наваливаются мысли, тяжелые и страшные. Может, и литовские дети бродят
