— Куда ты идешь?
— За вашей одеждой, господин. Гертруда сказала зайти за одеждой к ней.
— А, ладно, только не входи в спальню. Леди Элинор там одевается.
Мальчик покраснел и торопливо вышел за дверь. Иэн приподнял бровь. Если Джеффри все так же невинен, как кажется, его следовало бы немного просветить в нужном направлении. Оуэн помог своему хозяину надеть халат и затем подвел к стулу возле разожженного очага. Словно по сигналу вошел брадобрей. Оуэн подошел к Джеффри, чтобы помочь ему принести доспехи Иэна, все еще тяжеловатые для мальчика.
К тому времени, как брадобрей закончил свою работу, Джеффри уже вернулся. Он натянул на ноги своего хозяина темно-бордовые штаны. Иэн улыбнулся, почувствовав прикосновение тонкой шерстяной ткани, более подходящей для выходного наряда. Элинор явно стремилась произвести впечатление на вассалов и кастелянов. Даже будучи готовым к этому, он присвистнул, когда дело дошло до шелковой рубашки и нижней туники. Она хорошо сочеталась со штанами. Он указал пальцем на расшитый драгоценными камнями воротник.
— Это уж слишком, — запротестовал он. — Я задохнусь, если попытаюсь натянуть его на голову.
— Но вы же не будете сражаться сегодня, зато как это красиво. — Голос Джеффри задрожал от волнения.
Иэн улыбнулся и не стал больше спорить. Это действительно так. Сегодня он должен изображать величественного лорда, а не боевого командира. Кольчуга, последовавшая далее, снова заставила Иэна рассмеяться и шутливо прикрыть рукой глаза. Она была вычищена до такой степени, что сверкала серебром в свете камина. Каждое стальное колечко было вымыто, вычищено и отполировано от ржавчины, крови, грязи и копоти, которые накопились на ней за недели, проведенные им в открытом поле.
— Настоящее произведение искусства, — похвалил он. — Это же только подумать, сколько часов пришлось провести за этой работой. Кого я должен благодарить?
— Леди Элинор, я полагаю, — сказал Оуэн, улыбаясь. — Она приходила и следила за тем, чтобы кольчуга была вычищена как следует. Нам пришлось три раза возвращаться и доделывать. А если вы имеете в виду, чьи пальцы и ногти царапали и терли каждое звено, то это делали мы, по очереди, главным образом Джеффри и я, но и Джейми помогал, и даже Бьорн.
Изн почувствовал такой прилив тепла и нежности, что не мог больше ничего сказать. Он достиг того, что было для него почти раем. Пылкое внимание Элинор к каждой детали этого великолепного костюма не только свидетельствовало о том, какая она хорошая жена, но и показывало, что она сама не собиралась затмевать его нарядами, что могла бы сделать чрезвычайно искусно. Это долг его оруженосцев, безусловно, чистить его доспехи, но, шутил или нет Оуэн насчет трижды возвращенной кольчуги, этот долг был исполнен с тщанием и любовью. К тому же любовь к нему и гордость за него прямо-таки светились на лицах мальчиков в это утро.
И превыше всего было то, что Джейми и Бьорн тоже помогали выполнять эту работу, хотя это явно не входило в их обязанности, и Элинор не могла попросить их делать это. Они действовали просто по зову сердца. Все то, что обрушилось на Иэна до того, как он попал к Саймону, излечилось любовью. Сейчас точно так же любовь окружила его, и на несколько мгновений он испытал такую радость, что лишился дара речи.
От этих счастливых мыслей его отвлек шепот Оуэна, обращенный к Джеффри:
— Сделай это сам. У тебя руки легче.
Может быть, и так, подумал Иэн, сообразив, что процесс его одевания дошел до подвязок и Оуэн опасался нарваться на неприятности. Было одно удовольствие смотреть, как Джеффри нерешительно потянул за алые шнурки, увидеть, как быстро, но доверчиво моргнули его глаза, когда он предупредил:
— Скажите, если будет больно, господин. «Все правильно, — решил Иэн. — Он любит меня, я — его, и мы оба любим Джоанну. Надо бы как-то Элинор убедить, насколько ценной была бы такая крепкая кровная связь».
— Позвольте мне помочь вам встать, господин, — попросил Оуэн.
— Господи ты Боже мой! — воскликнул Иэн, когда Джеффри подал его верхнюю тунику. — Мне осталось только окружить голову нимбом, и я стану похож на одну из тех картинок, которыми завешаны все церкви на Святой Земле.
Наряд был действительно великолепен: алый бархат, вышитый золотом и украшенный — Иэн поднес кайму поближе к глазам — жемчугом, который — он готов был поклясться — был добавлен позднее. Тут ему в голову пришла мысль, от которой губы уже сложились, чтобы снова присвистнуть, но звук не сорвался с его уст, потому что в этот момент в комнату вошла Элинор.
— Два сапога пара, — оценивающе произнес он, уста-вясь на нее.
Элинор улыбнулась его быстрой реакции. Она действительно так и рассчитывала создать впечатление, словно они были зеркальным отражением друг друга. Платье Элинор вполне соответствовало тунике и штанам Иэна, а ее туника подходила к его верхней одежде. Вышивка на обоих костюмах имела одинаковый рисунок, а ряды жемчужин на ее платье — свадебный подарок Иэна — были родными сестрами жемчугу, сверкавшему на воротнике и кайме наряда Иэна.
— Быстренько, — сказала она, открывая сундук, — возьми эту золотую цепь с топазом и надень ее. Это будет последний штрих. Подожди. Посмотри еще, нет ли здесь колец, которые подойдут к твоим пальцам.
— Чьи они? — грустно спросил Иэн.
Те немногие драгоценности и золото, которые он имел, остались в его северном замке. А все, что было у него при себе, ушло в уплату за жемчуг для Элинор.
— Кто знает, — ответила Элинор. — Мои, наверное, если ты спрашиваешь, кто ими владеет сейчас. Я подозреваю, что они остались от моего отца. Дед вообще никогда не носил такого, и Саймон тоже. И они были совершенно правы, конечно — кольца шли им как корове седло. Хотя я всегда считала большим расточительством то, что они лежат здесь без движения. Как приятно видеть их на тебе, Иэн. Ты оказываешь им честь.
— Но Элинор, — возразил Иэн, — одевать меня в заимствованные перья…
— Заимствованные, у кого? Они твои, пока мы с тобой живы. Когда мы умрем, их поделят между собой наши дети.
Иэн открыл было рот для дальнейших возражений, но был прерван голосом Джоанны, попросившей из-за двери разрешения войти.
— Да, входи, — сказал он и тут же воскликнул: — Святая Мария! Джоанна, какая ты красавица!
При всей ее незрелости легко было представить женщину, какой она станет. Она была одета в такое же темно-красное платье, как и ее мать, и Иэн изумился, как хорошо шел им обеим этот цвет. Темные волосы Элинор были скрыты под золотистым платком; и мать, и дочь имели одинаково белую кожу, но темно-красный цвет, казалось, придавал глазам Элинор золотой оттенок, а серые глаза Джоанны оживлял до ярко-синих.
