Элинор приподнялась на локте и, склонившись над ним, нежно поцеловала его в губы, потом в шею и легонько укусила за мочку уха. Ее свободная рука ласкала его тело, играя на нем, как опытный менестрель касается струн арфы. Сай-мон был не молод, и Элинор приходилось выдумать множество трюков, способных возбудить и направить его страсть. Когда Иэн начал изгибаться и тянуться к ней, она оторвала рот от его тела и прошептала:
— Спокойно. Лежи спокойно. Если будешь вести себя хорошо, получишь больше удовольствия.
Он вытаращил глаза и открыл рот, глотая воздух, когда она взобралась на него. Но и тут она продолжала ласкать его, пока он не застонал вслух и прошептал: «Пожалуйста, оставь!», но Элинор знала — он хочет, чтобы эта сладкая мука никогда не кончалась. Он мог завершить свои страдания в любой момент, обхватив Элинор и взяв инициативу на себя. Вместо этого он просил о пощаде, но лежал неподвижно. Однако это не могло длиться вечно. Страсть иссушала не только Иэна, но и росла в самой Элинор. Наконец подошел момент, когда она уже не могла больше думать о нем. Неописуемое удовольствие оргазма охватило ее. Она оседлала его, забыв обо всем, вцепившись в его волосы, крича вслух.
На этот раз первым заговорил Иэн, когда немного перевел дух.
— Хватит, — прошептал он, слабо улыбаясь. — Если ты сделаешь такое еще раз, ты убьешь меня. Твоя взяла — я кричу: «Хватит!»
13.
— Я говорил тебе когда-нибудь, что ты самая красивая женщина из всех, кого я видел в своей жизни?
Задернув занавески вокруг кровати, Элинор обернулась.
— Нет, не говорил, — ответила она колюче, — и правильно делал, потому что я серьезно усомнилась бы в твоей честности. Возможно, я и красива, но мне далеко до королевы Изабеллы, да и до многих других.
Иэн улыбнулся и покачал головой.
— Красоту создают не только идеальные черты. Возможно, если бы вы были статуями. Изабелла показалась бы более красивой, но статуи меня не интересуют. Иди ко мне.
Он снова рассмеялся, наблюдая за отразившейся на ее лице борьбой чувств. Там было и удовольствие от его предложения, и воспламенившееся желание, и беспокойство о том, какой уже поздний час и сколько еще дел нужно переделать.
— Прости, если разочарую тебя, — продолжал он, — но у меня нет горячих намерений. Вообще-то есть, но я должен преодолеть их. У меня к тебе есть разговор, а я не знаю, где и когда еще смогу уединиться с тобой.
— Про Ирландию? — понимающе спросила Элинор, натягивая халат и садясь рядом с мужем на постель.
— В общем, да, но пока речь не об этом. Это может подождать. Первое дело: знает ли Адам свою роль в сегодняшней церемонии?
— Разумеется. Я прозанималась с ним достаточно долго, и его меч и доспехи готовы. Разве только, не приведи господь, в него вселится бес и он испортится, но не думаю. Он слишком гордится своей значительностью.
Лицо Иэна смягчилось от умиления.
— Даже когда он становится чертенком, его невозможно не любить. Но я должен предупредить тебя, что Адам вполне способен доставить нам проблемы. Он так очаровал Лес-тера, Оксфорда и Солсбери, что, мне кажется, они все трое предложат взять его к себе на воспитание.
— Пресвятая Богородица, смилуйся! — воскликнула Элинор. — Как я смогу отказать кому-нибудь из них? Они придут ко мне сегодня?
— Не знаю. Я пытался вытянуть это из них. Я объяснил им — что они и сами знали, — что мальчик еще очень мал, и сказал напрямую, что хочу узнать реакцию короля на наш брак прежде, чем нагружу одного из них нашим ребенком. То есть я хочу сказать…
Элинор коснулась его руки.
— Говори так, как тебе хочется. Если Саймон слышит тебя, ему доставит только удовольствие узнать, что ты чувствуешь.
Иэна беспокоило вовсе не отношение Саймона. Элинор переменилась с тех пор, как они в последний раз разговаривали о детях в этом смысле. И слава Богу, подумал Иэн. Он понимал, что был идиотом. За те бесплодные недели ожидания грабителей или просто ожидания, когда он не мог думать ни о чем, кроме Элинор, и исходился терзаниями, любит ли она его, сможет ли полюбить или нет, он все продумал насчет «своих» детей.
Он иногда звал их так, даже когда Саймон был жив, но теперь это уже вошло в привычку. Если бы Элинор восприняла это болезненно, все было бы намного сложнее. «Не будь дураком, — напомнил себе Иэн. — Только потому, что она сейчас не впала в ярость из-за этого и ласково обошлась с тобой, не стоит слишком поспешно бросаться вперед».
— Иэн, — продолжала Элинор после минуты задумчивого молчания. — Он еще слишком мал, но, может быть, было бы лучше пообещать его кому-нибудь, против кого король не осмелится возражать. Когда вассалы и кастеляны примут присягу перед ним, он должен будет присягнуть Джону, или ты должен будешь присягнуть за него. И как только он попадет в поле зрения короля…
— Значит, ты тоже об этом подумала. Я не хотел говорить, чтобы не беспокоить тебя заранее. Однако Джон; — это все-таки еще не воплощение зла. Он никогда, например, не ругает детей Пемброка и относится к ним с любовью.
— Может быть, и так, но они старше Адама. К тому же я не хочу, чтобы Адам попал в свиту короля. Мне не нравится то, что я слышу о людях, окружающих Джона. У меня были разногласия и с дедом, и с Саймоном насчет чести и долга, но, когда все уже сказано и сделано, я знаю, что без них человек — это не более чем двуногое животное. Адам…
— Ты несправедлива к своему сыну, — горячо прервал ее Иэн. — Он очень гордый, и в его душе нет зла. То, что он немного озорник, это ничего. Он храбрый, даже когда знает, что будет выпорот за свой поступок.
— Да, потому что ему было привито понятие чести. Он видел перед собой только такие примеры, как Саймон и ты, — даже Бьорн обладает чувством чести, хоть и грубоватым. Возможно, ты прав, и было бы чрезмерной поспешностью отдавать его так рано в учение. Но зачем возлагать дополнительный груз на ребенка, зачем травмировать его душу? Зачем заставлять его стыдиться господина, которому придется служить? Есть и другой вопрос: земли Саймона куплены и освоены сравнительно недавно, и имя Леманя еще не успело завоевать проверенной временем лояльности. Адам должен постичь искусство войны и знать хорошо. Ему придется заставлять вассалов подчиняться, прежде чем их преданность станет абсолютной.
— А за кого ты меня принимаешь? — вспыхнул в ярости Иэн. — Неужели я позволю кому-то отвергать права моего сына?
— Иэн! Иэн! — Элинор обняла его лицо ладонями и поцеловала. — Ты же не можешь защищать его вечно. Однажды ему придется все-таки защищать свои права самому, раз Бог создал его мужчиной. Когда он наденет свои шпоры, ему придется сражаться в своих собственных битвах. Ты не сможешь пойти с ним даже в качестве советчика, потому что иначе люди станут доверять тебе, а он превратится в их глазах в ничтожество.
