Но убо дивный Филофей. и Божий человек, и ме–доточный язык, вь таковомь истомлени[и] и болезнех нестерпимых, славословя и благодаря Бога не преста. И по лете усну сномь блаженным, душу же в руце Бога живаго предасть. И причьтен бысть лику патриаршьску, их же и житию поревнова. Царь же, озлобивый его, царство напрасно погуби. [822] Макарий же, иже от него поставленьный, судомь Божиим сборне изметается и извержению, яко злославен, и заточению предан бываеть. На томь же убо сборе и аз с иными святители бых, в томь же свитце изверьжениа его подписах.
Пребых же убо в оное время в Константинеграде тринадесят месяць. Ни бо ми мошно бяше изыти, велику неустроению и нужи належаши тогда на Царьствующий град. Море убо латиною дръжимое, земля же и суша обладаема безбожными туркы. И в таковомь убо затворе сушу ми, болезни неудобьстерпимыа нападоша на мя, яко еле ми живу быти. Но едва яко в себе преидох, и призвах на помошь святаго святителя Петра, глаголя сице: «Рабе Божий и угодниче Спасов! Вем, яко дръзъновение велие имееши кь Богу и можеши напастуемым и болным помощи, иде же аще хошеши. И аще убо угольно есть тебе твоего ми престола дойти и гробу твоему поклонитися, дай же помощь и болезни облегчение». Веруйте же ми, яко от оного часа болезни оны нестерпимыя престаша. И в малых днех Царствуюшаго града изыдох и, Божиим поспешениемь и угодника его, приидох и поклонихся гробу его чюдо–творивому, внегда убо прият нас [с] радостию и честию великою благоверный великый князь всея Руси Дмитрей. сын великаго князя Иоана, внука Александрова.
Такова убо великаго сего святителя и чюдотворца исправлениа. Сипевы того труды и поты, ими же изъмлада и от самыя уности Богу угоди и их же ради Бог того въспрослави, въздарие ему даровав.
Се тебе от нас слово похвално, елико по силе нашей грубой, изрядный в святителех, о них же потекл еси, яко безътруден апостол, о стаде порученомь ти, словесных овцах Христовых, их же своею кровию искупи конечным милосердиемь и благостию. И ты убо сице веру съблюде, по великому апостолу, и течение сверши, яснейше наслажаешися невечерняго и Троичнаго света, яко, небеснаа мудрьствовав, възлете благоуправлен. Нас же, молим тя, назирай и управляй свыше. Веси бо, колику тяжесть имат житие се. В томь бо и ты некогда трудился еси. Но убо понеже тебе предстателя Русьскаа земля стяжа, славный же град Москва честныа твоя мощи, яко же некое съкровище, честно съблюдает, и. яко же тебе живу, на всякый день православнии и светлии наши князи сь теплою верою покланяются и благословение приемлють с всеми православными, въздаюше хвалу живоначалней Троици, ею же буди всем нам получити о самом Христосе, о господи нашем, ему же подобаеть слава, честь и дръжава с без–началнымь Отиомь, всесвятым и благым и животворяшиимь Духом ныне и вь бесконечныя векы, аминь.
Византия лавирует [823] Соборное определение патриарха Нила о незаконном поставлении Киприана в митрополита киевского и об усвоении этого титула новопоставленному митрополиту Великой Руси Пимену. [824]
…спустя немного времени скончался великий князь московский и всея Руси [Иоанн], который, перед своей смертию, не только оставил на попечение тому митрополиту [Алексию] своего сына, нынешнего великого князя всея Руси Димитрия, но и поручил управление и охрану всего княжества, не доверяя никому другому в виду множества врагов — внешних, готовых к нападению со всех сторон, и внутренних, которые завидовали его власти и искали удобного времени захватить ее. [825] Когда таким образом митрополит прилагал все старания, чтобы сохранить дитя и удержать за ним страну и власть, одни предпочитали оставаться в покое и соблюдать мир. а литовский князь, огнепоклонник, всегда готовый сделать опустошительное нападение на всякую чужую страну и покорить себе всякий город, но не находивший никакого доступа в Великую Русь, не хотел оставаться в покое, но задышал огнем [вражды] на митрополита, стараясь наносить ему самые тяжкие оскорбления…
[Следует рассказ, очень враждебный Ольгерду, о поставлении Романа и о событиях 1355–1375 гг.]
По этому поводу сплетены были [разные] обвинения против митрополита, и святейший приснопамятный патриарх кир Филофей, не подозревая злого умысла и обмана, посылает нынешнего митрополита Литвы и Малой Руси Киприана судьею [тамошних] дел, с тем, чтобы он. как и должно, действовал посреднически между обеими сторонами и, как требует справедливость, примирил их. Но он, забыв наказ пославшего, весь предался мысли, как бы самому овладеть тою церковью, и делал все, что находил нужным для сокрытия своего замысла; прежде всего, удалил от себя посланного с ним отсюда сотрудника, или, пожалуй, наблюдателя, опасаясь, чтобы сей последний не узнал о его происках; потом сближается с литовским князем и со всеми его [советниками], вступает с ними в столь тесный союз, что они стали смотреть на него, как на второго Романа. И вот шлется от них грамота с просьбою поставить его в митрополиты и с угрозою, что если он не будет поставлен, то они возьмут другого от латинской церкви, — грамота, которой он сам был не только составителем, но и подателем. Уверив митрополита Алексия в том, что будет действовать в его пользу, и уговорив его оставаться дома и не ожидать себе никакой неприятности, так как он [Кипри–ан] взял на себя всю заботу о нем, на самом деле показал другое: вместо друга, обязанного благодарностью за все полученное от него добро, явил себя злейшим врагом его, составил на него ябеду, наполненную множеством обвинительных пунктов, и задумал так или иначе низложить его. После всех этих постыдных деяний, тайком [от Алексия] рукополагается в митрополита киевского и литовскаго, и таким образом выполняет свой замысел — овладевает одною частию церкви, еще при жизни митрополита, своего друга, и сверх того получает такое соборное деяние, чтобы ему не упустить и другой части; он домогается даже совершенного низложения престарелого того митрополита, благо — все были обмануты и поверили его вымыслам…
[Следует рассказ об отчете византийских сановников, неблагоприятном Киприану]
Сильное негодование и не малое волнение и смятение народное, возбужденное [этим делом] по всей русской земле, утишено было непрестанными внушениями и советами митрополита Алексия, обращенными и ко всем вообще и к каждому порознь. Отправлены грамоты и к нашей святейшей Великой Церкви Божией, с жалобою на облако печали, покрывшее их очи, вследствие поставления митрополита Киприана, и с просьбою к божественному собору о сочувствии, сострадании и справедливой помощи против постигшего их незаслуженного оскорбления. То же самое донесли собору и возвратившиеся оттуда наши церковные послы, и это донесение вполне подтверждено было согласными показаниями многих других пришедших оттуда людей. Между тем митрополит Киприан не оставался без дела, но употреблял все усилия, чтобы войти в Великую Русь и овладеть ею, в особенности когда митрополит Алексий в глубокой старости преставился к Богу. Но как он, несмотря на все свои домогательства, не имел успеха и не был там принят, то пускается в путь, ведущий к нам, и прибегает к священному собору при бывшем пред нами патриархе, прося помощи в том, чтобы занять великорусскую митрополию; а так как и здесь он нашел обстоятельства неблагоприятными для достижения своей цели, то оставался в ожидании, питаясь тщетными надеждами. Спустя немного времени пришли из Великой Руси послы с грамотами, прося поставить им в митрополита прибывшего вместе с ними благоговейнейшаго иеромонаха и архимандрита Пимена и жалуясь на неканоническое поставление Киприана. Послы эти, лишь только мерность наша, божественными судьбами, вошла на высокий патриарший престол, обратились и к нам и вручили грамоты, излагающие мысль и желание пославшего их великого князя всея Руси Димитрия, настаивая, чтобы их просьба была исполнена. А как и митрополит Киприан явился с просьбою о предоставлении ему, вместе с Киевом, и Великой Руси, то мерность наша, признав просьбу великорусских послов справедливою, а поставление Киприана, как совершенное еще при жизни митрополита Алексия, считая неканоническим, поставила подвергнуть все дело о нем тщательному каноническому суду и расследованию, и если окажется, что оно состоялось канонически и законно, то все оставить в прежнем положении и не делать ничего более; в противном случае, лишить Киприана и того, что он имел. При этом он просил, в свое оправдание, рассмотреть какие–то [документы] [826] и чрез несколько дней, прийдя в священный собор, заявил, что он пришел не для суда, а для того только, чтобы искать и получить, что назначил ему собор своим письменным деянием, если это окажется правильным; в противном случае, он готов довольствоваться тою только частию [русской митрополии], в которую поставлен, а от прочего уже отказался. Так он сказал и по–видимому, не ожидая для себя никакой пользы, если в его присутствии будет разбираться вопрос: что должно сделать по просьбе послов из Великой Руси? — тайно убежал, ни с кем не простившись. После этого происходило расследование сперва от том, правильно ли было бы поставить Пимена в митрополита Великой Руси, не назвав его вместе и киевским, то есть, по имени города, который искони был митрополиею всея Руси? После многих прений об этом на соборе, признано было необходимым и справедливым не презирать справедливой просьбы толикаго народа, но, совершив наречение, дать им в архиереи, кого они желают. Приглашен был чрез честнейшего великого хартофилакса и преосвященный митрополит никейский, находившийся в царствующем граде, но не могший присутствовать на соборе по болезни, — дать свой отзыв по этому делу; но он отказался, говоря, что держится соборного деяния о митрополите Киприане и находит оное правильным.
