Февральские заседания Исполнительного Комитета продолжались четыре дня в доме 25 по Вознесенскому проспекту. Александр Михайлов сумел во время суда 1882 года сумел написать и передать товарищам на воле свою историю партии: «Народная воля» получила чисто боевой характер. Для организационной деятельности не стало ни средств, ни денег, все дышало битвой, все приносилось в жертву террористам». Народовольцы понимали, что если они не уедут из страны, то их все равно замучают в равелинах или сгноят на каторге. В начале 1881 года программа партии, предусматривавшая, кроме террора, различные виды революционной борьбы, уж не могла быть выполнена оставшимися народовольцами, один из которых, член группы Перовской, позднее вспоминал: «Правительство всем своим режимом не только закрывало перед нами перспективы честной, открытой общественной деятельности, но своими жестокостями и казнями слишком задевало, раздражало и вызывало желание дать ему немедленный отпор. Те, у кого болела душа, шли к народовольцам, пример которых действовал очень решительно. Я не мог бы, например, сказать, кто именно на меня влиял. Влияли дух партии, и вся атмосфера жизни. Народовольцы слишком ярко выделялись на общем фоне равнодушия или добрых намерений. В их устах весь перечень хороших слов: служение народу и любовь к правде – получали могучую силу живых двигателей. В этом причина их личного влияния на молодежь, не знающую компромиссов, ищущую исхода своему непосредственному чувству общественности. Те, кого я знал, были люди трезвые, уравновешенные. В них не было ни экзальтации, ни преувеличенных надежд, но они считали своим долгом вести свою работу, не отступая. Из всех, кого я знал, я на замечал ни в ком такой ненависти, какая была у Михайлова и у Перовской. Первый и единственный раз я встретился с Михайловым незадолго до его ареста. Приготовление к катастрофе 1 марта уже началось. Михайлов сжал кулак и, опустив его мерным движением на стол, сказал: «Теперь мы, кажется, с ним покончим». В тоне голоса и в глазах, метнувших искры, вылилась вся сила его воли и бесповоротность в решениях. Александр Михайлов весь был поглощен своим делом и любил его. Такие люди останавливаются, выбирают, а затем идут, не сворачивая с раз намеченного пути. Та же ненависть, но с другим оттенком, более отличавшим женщину, была в Перовской, но она не выказывала ее так явно. Это чувство было заметно по ее движениям, по тому вниманию, с каким она следила за выездами государя. В Михайлове это было сильное, ровное чувство мужчины, в Перовской – более тонкое, острое, глубокое и в то же время порывистое чувство женщины. Она точно мстила Александру II за т о, что он оторвал ее от спокойной, мирной работы пропагандистки. Самым нервным был Исаев. В нем была, может быть, доля излишней возбудимости. Колодкевич, человек большой нравственной силы, оставил у меня впечатление человека в высшей степени благородного, и если с суровым характером, то только по отношению к себе. У Веры Фигнер всегда был бодрый, смелый вид. Гордость женщины соединялась в ней с гордостью бойца. Такого звучного, музыкального голоса, лившегося как музыка, как у нее, я никогда не слыхал. Низкие его тона сообщали характер особенного мужества и глубину всему ее существу. Баранников, красивый брюнет со смуглым цветом лица, с отливом в глазах, какой бывает у южан, роста выше среднего, гибкий и стройный, любил жизнь, которая давала ему сильные ощущения. Он был готов быть везде, где ощущалась опасность, к которой он относился очень просто, как к самой обычной вещи, не рисуясь нисколько своим пренебрежением к ней. Храбрость и отвага составляли его естественные, врожденные качества. Все члены центральной организации давно и хорошо знали друг друга. Нравственный подъем духа был таков, что все мелкое само собой исчезало и подавлялось. Всех, бывших между собой на «ты», соединяло чувство духовного братства».
Обстановка в подпольном Петербурге накалялась с каждым днем. Приехавшая из Москвы Ошанина позднее вспоминала: «Чувствовалось страшное напряжение нервов, некоторая усталость и развинченность. Все внимание было поглощено террором. Ему отдавалось столько сил, потому что иначе его бы вовсе не было». В вышедшем в начале февраля пятом номере газеты «Народная воля» Лев Тихомиров писал, что социально-революционная партия может стать силой только путем борьбы, только путем непрерывных схваток она получит в глазах народа обаяние силы. Вера Фигнер заявила на совете Исполнительного Комитета, что каждый крестьянин после покушения на Александра II спросит, кто и за что убил царя? Задача партии рассказать крестьянам, что царя ради народных чаяний убили народовольцы и это даст революционерам в народе такой авторитет, который они смогли бы достичь только десятками лет агитации и пропаганды. Если же крестьян обманут власти, сказав, что городские дворяне убили царя, чтобы вернуть крепостное право, то реакция народа возможна любая, самая непредсказуемая. Власти растеряются в любом случае, и либеральное общество должно потребовать у властей конституции и политических свобод. Сама «Народная воля» должна после цареубийства резко увеличить количество своих членов, больше всего за счет демократической молодежи.
Ситуация в России 1881 года была действительно напряженной. После русско-турецкой войны рублю стал стоить сорок копеек, положение населения ухудшалось, дороговизна в городах сопровождалась голодом во многих губерниях. Необходимый подданным хлеб продолжал вывозиться за рубеж, у крестьян постоянно росли долги из-за неуплаченных налогов, которые они выплачивали до 1917 года. Количество ежемесячных крестьянских волнений измерялось сотнями и постоянно росло, каждое пятое из них подавляли войска. Крестьяне говорили о черном, всеобщем переделе всей земли, а власти своими манифестами опровергали эти народные слухи: «Ни теперь, ни в будущем никаких дополнительных нарезок земли к крестьянским наделам не будет и быть не может». За пять лет деятельности «Земли и воли» и «Народной воли» официальная статистика зафиксировала более двадцати тысяч поджогов помещичьих имений в империи. За это же время произошло почти сто пятьдесят рабочих стачек, в которых работники уже не только просили, но и требовали повышения заработков и улучшения условий работы. Вызванные «Временными правилами» студенческие волнения сопровождались столкновениями с полицией и даже казаками. 8 февраля 1881 года во время ежегодного торжественного акта в Петербургском университете студенты, поддержанные «Народной волей», открыто протестовали против действий властей в области просвещения. О Петербургском университете второй половины XIX века писал один из современников:
«В 80-х годах XIX столетия он стоял впереди всех русских университетов не только по обилию и значительности сосредоточенных в нем научных сил, но еще и выделялся среди них по характеру пронизывавшей всю его внутреннюю жизнь моральной атмосферы. Не только научные идеи и учения, проповедовавшиеся с его кафедры, но и вся совокупность отношений университета к студентам была проникнута духом гуманности и либерализма, бывшим в полном противоречии с университетским уставом, инструкциями и правилами, регулировавшими студенческую жизнь. «Земля и воля», «Черный передел», «Народная воля» имели, конечно, тесную связь с университетом. В университете, как и в других высших учебных заведениях, существовало множество студенческих кружков – землячества, кружки самообразования и кружки, ставившие себе целью определенные общественные и политические задачи, которые образовывались по инициативе и под руководством «Черного передела» или «Народной воли». Студенты, вступившие членами в политическую организацию, постепенно расширяли свою деятельность за пределы учебных заведений, в деревню, в среду городских рабочих или даже сосредотачивались на террористической деятельности.
Желябов и Перовская в 1879 году создали в Петербургском университете центральный студенческий кружок во главе с П. Подбельским и Л. Коганом-Бернштейном. 8 февраля 1881 года во время ежегодного торжественного отчета в актовом зале Петербургского университета в присутствии четырех тысяч студентов члены кружка провели политическую акцию. После ректорского доклада студент Л. Коган-Бернштейн с хоров произнес речь, подготовленную совместно с Желябовым, присутствовавшим в зале. Тут же находившийся у трибуны студент П. Подбельский нанес пощечину присутствовавшему на торжественном акте министру народного просвещения Сабурову, а с хоров в зал полетели листовки. Через два дня газета «Народная воля» рассказала населению империи о произошедшем в Петербургском университете. Революционная молодежь читала слова Коган-Берштейна: «Господа! Из доклада ясно, что единодушные требования всех университетов оставлены без внимания. Нас выслушали для того, чтобы посмеяться над нами? Вместе с насилием нас хотят подавить хитростью. Но мы понимаем лживую политику правительства. Ему не удастся остановить движение русской мысли обманом! Мы не позволим издеваться над собой. Лживый и подлый Сабуров найдет в рядах интеллигенции своего мстителя!» В зале поднялся ужасный шум, Подбельский поднялся на сцену, дал пощечину Сабурову, спустился вниз и был окружен членами Центрального кружка, кричавшими: «Вон мерзавца, вон наглого лицемера Сабурова, вон негодяев!» С хоров летели листовки: «Правительство считает, что студенчество неспособно к гражданскому мужеству и политической жизни. Ко всем единодушным заявлениям высших учебных заведений оно отнеслось с пренебрежением. Студенческая среда не обезличена, в ней таится скрытая сила, страстная, могучая она не согнет своей шеи под игом железного деспотизма, перекрытого подачками и посулами. Она будет решительно защищать интересы студенчества. Эта сила вступает в открытую борьбу с Сабуровым, представителем чуждых студенчеству правительственных желаний. Студенчество клеймит позором немощь и убожество безнравственной политики правительства!»
