Прошло несколько месяцев, прежде чем Дика отправили на фронт; за это время он дважды навещал мать. Один из его приездов совпал с извещением о смерти Лала. В то утро, когда Салли вышла навстречу мальчишке-почтальону, она даже не знала еще, что Лал вернулся в свой полк, который был в то время в Палестине. В предыдущем письме он писал, что находится в офицерской школе и представлен к званию. Моррис придавал этому огромное значение. Прошло уже около года с тех пор, как Лал был ранен.
Салли сама приняла телеграмму у мальчишки, прикатившего на велосипеде с почты. Это был самый обыкновенный паренек с приисков — тощий и загорелый, с красной повязкой на рукаве. Она вскрыла телеграмму, нимало не подозревая, что этот юнец мог принести ей такое страшное известие.
Слова на телеграфном бланке ошеломили ее, и на минуту все поплыло у нее перед глазами. Потом эти страшные слова возникли снова перед нею, словно выжженные каленым железом: «С прискорбием извещаем о смерти лейтенанта Лоренса Фитц-Моррис Гауга, павшего в бою девятнадцатого апреля».
На кряк Салли — короткий, тотчас оборвавшийся вопль — приковылял Моррис. Можно было не объяснять ему, что произошло. Сколько народу в городе уже получило вот такие же телеграммы, разбивающие сердца. Все это время, пока Лал был на фронте, Салли вскрывала телеграммы, замирая от страха. Но когда он попал в госпиталь и стал понемногу оправляться от раны, она как-то успокоилась.
С криком: «Лал, Лал, родной мой!» — Салли упала в объятия Морриса. И так они стояли, приникнув друг к другу, в первом страшном приступе горя.
Они вошли в дом, и Моррис взял у Салли телеграмму и прочел ее. Он тяжело опустился на стул и припал головой к столу, вздрагивая от тяжких, неудержимых рыданий.
Нет таких слов, которые могли бы смягчить ее горе или горе Морриса, — Салли понимала это. Ей казалось даже, что Моррис страдает еще больше, чем она. Он так гордился Лалом, любил его больше всех своих сыновей. Когда Лал был еще крошкой, Моррис как бы решил про себя, что это будет «его» сын. И в самом деле, отец и Лал постоянно чем-нибудь занимались вместе. Между ними день ото дня росла и крепла особая нежность и взаимопонимание. Такие же узы соединяли Салли с Диком — больше, чем с Томом или Дэном, хоть она и упрекала себя за это.
Чаще всего именно Лал ходил с отцом на бокс или футбольные матчи. Моррис научил Лала недурно боксировать и играть в футбол. И Лал — один из всех сыновей — помогал отцу плотничать. Тогда она думала, что Лал занимается этим без особого усердия, но в общем относится к делу достаточно терпимо — почему бы не подработать, когда это не составляет особого труда? Он еще хвастался, что когда-нибудь сделает похоронное бюро весьма выгодным предприятием. Но потом она поняла, что Лалу это мрачное и тоскливое занятие было совсем не по душе. Военная служба показалась ему внезапно открывшейся дверью на волю.
Милый Лал, такой веселый и беспечный, он насладился лишь кратким мигом военной славы. Как он расхаживал, звеня шпорами, в своем красивом мундире и шляпе, украшенной развевающимися перьями эму!.. И вот всему пришел конец. Как? Как это было? Салли терзалась, думая об этом. Что чувствовал Лал — боль и отчаяние? Сознавал ли он, что все кончено? О чем он думал? Сжималось ли сердце его тоской по близким? Боролся ли он со смертью? Испытывал ли в последний миг страстную жажду жить, насладиться жизнью во всей ее полноте? Верил ли, что стоило сражаться и умереть?
Салли проклинала убийц — они стреляли в ее мальчика, словно в картонную мишень, и вот он убит. Или, быть может, его разнес на куски разорвавшийся снаряд? Ей представлялся Лал — то распростертый на изрытой снарядами земле, то где-нибудь на перевязочном пункте. Она видела его умирающим, мертвым; видела его застывшее бескровное лицо, изувеченное тело; мысли ее путались, горе и гнев душили ее.
Как могут женщины притерпеться к безумию войны? Как можно допустить, чтобы юношей в расцвете сил и красоты — все равно, будь то друзья или враги — превращали в кровавое месиво! Зачем женщины рожают сыновей, если их ждет такой конец? Зачем они растят их красивыми, сильными? Чтобы послать потом на убой? Зачем существуют войны? В чем их причины? Сквозь горе и жгучий гнев, вызванные смертью Лала, пробилось воспоминание о том, как Динни с Томом беседовали о причинах войн. Вспомнилось и то, что говорила об этом Надя.
Никого, кроме Салли и Морриса, не было дома, когда парнишка-почтальон привез телеграмму. Он укатил на своем велосипеде, беспечно насвистывая, — совсем как Лал еще так недавно.
Это было около полудня. И только в пять часов вернулся домой Том.
— Мы должны переносить горе так, как этого хотел бы Лал, — сказал он. — Не надо падать духом, отец.
— Если бы хоть знать, что с ним случилось, — пробормотал Моррис. — Как это было…
— Нам скоро напишут, — сказал Том.
Лал мертв, и ничто не может смягчить горечь этой утраты, но каждый из них понимал, что они должны утешить и поддержать друг друга. Том пошел отправить телеграмму Дику.
Дик приехал домой в субботу. Он крепко обнял мать; в глазах его стояли слезы.
— Не могу этому поверить, — сказал он. — Лал был так полон жизни. Казалось, с ним ничего не может случиться.
— Мы все так думали, — сказала Салли.
Хотя Том и Дик старались окружить заботой отца и мать, но Салли знала, что смерть брата была для них жестоким ударом. Потеря Лала пробила первую брешь в кругу семьи. Особые, крепчайшие узы дружбы связывали братьев. Тут даже она и Моррис оставались немного в стороне.
— Кто-нибудь сообщил Дэну? — спросил Дик.
— Я напишу ему сегодня вечером, — сказала Салли. Но Дик пообещал сделать это за нее.
Дик был в хаки, и от этого ей стало еще тяжелее. Благодаря постоянному пребыванию на свежем воздухе и физической тренировке он выглядел хорошо, загорел и окреп. Но грубая мешковатая форма, в которую он был облачен, вызывала у Салли такое ощущение, словно в этой жестокой войне жизнь Дика будет цениться еще меньше, чем жизнь Лала.
Она решила, что не поедет во Фримантл провожать сына. Это выше ее сил — видеть, как отходит военный транспорт, и знать, что Дик стал одной из маленьких, кишащих на палубе фигурок, на которых надели одинаковую, грубую, дурно пахнущую одежду и теперь посылают куда-то, чтобы убивать и быть убитыми. Когда уезжал Лал, было иначе — она не сомневалась, что он вернется. Но теперь, после смерти Лала, может ли она надеяться вновь увидеть Дика?
Глава XXXIII
В последующие месяцы Салли горевала не только о Лале, но и о тысячах своих соотечественников, мужчин и юношей, погибших на Галлиполи или в синих водах у берегов Эгейского моря.
Люди были потрясены известием об эвакуации войск с Галлиполи. В официальных сообщениях разъяснялось, что войска вели на полуострове позиционные бои, имевшие большое стратегическое значение, и воздавалось должное несравненной доблести австралийских и новозеландских солдат, которые штурмом взяли побережье и закрепились на своих позициях, но эти разъяснения не могли рассеять скорби о многих жизнях, напрасно принесенных в жертву. О галлипольской операции говорили как о непоправимой ошибке.
Салли поклялась, что никогда не простит этой ошибки. Но она чувствовала себя беспомощной в вихре военного безумия, охватившего страну. Австралийские войска дрались теперь в Палестине и во Франции. Дик уже отплыл за океан — по-видимому, во Францию. Каждый день над его головой будут с грохотом рваться снаряды и с визгом проноситься шрапнель. Он будет шагать по опустошенной стране, ползти по грязным окопам или укрываться в землянке, будет ходить в отчаянные штыковые атаки под ураганным огнем противника, как делал это Лал.
Порою мысли о дьявольской жестокости войны сводили Салли с ума. Она не могла без ужаса и отчаяния думать о том, что приходится переживать Дику, о том, как страдают вместе с нею тысячи матерей. Но ведь ни проклятиями, ни рыданиями горю не поможешь, думала Салли. Нужно быть твердой и нужно уяснить себе, что же это за бедствие, от которого страдает человечество, понять, есть ли действительно какая-то правда в том, что говорят Чарли О'Рейли, Динни и Том, будто можно прекратить эту войну и предотвратить возникновение войн в будущем.
После этих тяжелых раздумий и напряженных усилий разобраться в происходящем, Салли трудно было сидеть на собраниях Красного Креста — спокойно вязать или шить, выслушивая доводы в пользу всеобщей мобилизации.
А многие уже привыкли к тому, что где-то идет война, и даже газеты читали лишь от случая к случаю. Они читали о боях, в которых были ранены и убиты тысячи солдат, и это их почти не трогало. Они читали о подорвавшихся судах и разрушенных городах, и казалось, что никакие ужасы уже не способны произвести на них впечатление. Салли представлялось, что у таких людей мозги обросли как бы панцирем, от которого отскакивает все неприятное, не оставляя следа.
