Ильмоч пояснил Джону:
– На острове нет волков и гнуса. Поэтому и олени здесь такие. Никакой шаманской хитрости тут нет.
Пастухи ловко накидывали арканы на облюбованных животных, валили их на землю и вонзали в сердца стальные ножи.
С высоты своего положения Армагиргин покрикивал на пастухов.
Туши ободрали тут же, на снегу, и погрузили на нарты.
Путники переночевали в яранге Армагиргина. Для них освободили один полог, выгнав оттуда женщин. Кряхтя, Ильмоч снимал торбаса и жаловался попутчику:
– Хитро живет старик! Погляди, сколько у него жен! Не сосчитать! О, он еще долго проживет! Для мужчины главное – молодая жена, чтобы было откуда брать тепло для своей крови. Чем моложе жена, тем моложе и мужчина, сколько бы ему лет ни было. А когда столько молодых женщин – живи себе! Думаешь, ноги не ходят У старика? Да он просто бережет силы к ночи!
Потух жирник, и полог погрузился во тьму, а Ильмоч еще долго ворчал, понося хозяина острова Айон.
– Смотрю я, – перебил Джон, – не так уж он чуждается нового. И ружья есть, и железные котлы, и цепи… А то, что кет у него чая и дурной веселящей воды, так, может быть, это и вправду лучше?
– Все в жизни зависит от того, как посмотреть, – после недолгого раздумья ответил Ильмоч. – Тому, кто никогда не пробовал, может, и хорошо. А тот, кто отведал, того будут мучить воспоминания… Вот и я сейчас думаю – не вернуться ли мне к Большеносому? Наверное, у него в трюме найдется что-нибудь для нового друга. Только знаю – рановато еще. Чуть попозже, когда он по мне соскучится. В дружбе тоже надо быть терпеливым, и для новой встречи надо выбирать такое время, когда твой друг соскучился.
За стенами из оленьих шкур слышался негромкий разговор, приглушенный шум жилья, иногда отчетливо можно было разобрать голос Армагиргина, пронзительный, как его маленькие глазки.
Когда Джон открыл глаза, в чоттапше уже слышалась утренняя возня и громкий треск горящих дров. Запах дыма проникал сквозь тщательно привернутый полог и обещал сытный завтрак.
Джон дожидался, пока проснется Ильмоч, и думал о том, как спокойно живется Армагиргину на его острове. Никто к нему не приезжает, никто не задает ему вопросов, почему он здесь.
Собаки были хорошо накормлены еще с вечера, нарты приготовлены, полозья навойданы. Груз тщательно упакован и увязан. Оставалось только попрощаться с хозяином, который уже восседал на своем верном парне и щурился на свет, отраженный белым снегом.
Джон и Ильмоч учтиво поблагодарили старика и уселись на нарты. Армагиргин ничего не сказал, только заметил, что, пожалуй, если гости захотят опять навестить его, так не найдут его здесь – он собирается откочевать.
Остров долго оставался в поле зрения. Даже когда собаки ступили на материковый берег и полозья черкнули по галечным обнажениям, он еще лежал на горизонте темной тучей.
– А ты понравился старику, – сказал Ильмоч, когда остановились, чтобы возобновить стершийся слой льда на полозьях.
– Почему ты так думаешь?
– Рассказывают, что иных он гонит ружейными выстрелами, не подпуская к острову, или же напускает на упряжки своих собак – помесь волка с лайкой с острова Имэлин. О, псы у него злющие! Видел их? Все время на цепи держал.
– А он мне не понравился, – сказал Джон. – Зажал людей так, что они даже разговаривать не могут! Разве так можно жить? И как они только терпят?
Ильмоч перестал водить по полозу куском шкурки и оглянулся на Джона.
– А почему бы людям острова Айон не взять и не отобрать у старика его стадо и самим распоряжаться оленями? Почему он должен стоять над ними? – продолжал Джон. – Да еще верхом на людях ездить?
– Э, да ты разговариваешь, как те самые большевики в Анадыре! – с удивлением заметил Ильмоч. – То же самое и они твердят, когда по стойбищам ездят – отобрать оленей, вельботы и раздать бедным людям.
– А разве это не справедливо? – возразил Джон.
– Как же я могу отдать мое собственное? – удивился Ильмоч. – Да и кто согласится? Бедный – он бедным и останется, сколько ему ни давай.
– Почему же? – спросил Джон.
– Потому, что ленивый, – ответил Ильмоч. – От лености и беден.
Ильмоч всем своим видом показывал, что не одобряет сказанное Джоном. Он перевернул нарту на полозья, уселся и поехал впереди, продолжая что-то ворчать себе под нос и о бедных, и о тех, кто ведет разговоры о том, что надо отбирать оленей. В его ворчании часто слышалось слово «большевик».
Джон ехал за ним, и перед его глазами стоял восседавший верхом Армагиргин, хозяин острова Айон, его маленькие острые глаза и ноги в белых камусовых штанах, обвившие шею молодого чукчи.
4
В Энмыне жизнь шла своим чередом. Иногда приходили вести от капитана Амундсена. Проездом в Уэлен остановились Хансен, Вистинг и Теннесен. Они ночевали в яранге Джона.
Пыльмау, привыкшая встречать гостей, наловчилась готовить всякие вкусные вещи, особенно лепешки, жаренные на нерпичьем жиру.
Хансен рассказывал, как несколько раз приезжал на «Мод» Ильмоч и привозил оленей. Амундсен быстро догадался, что нужно старику. Сначала он давал ему немного водки, но когда старик обнаглел и стал требовать больше, напирая на то, что он друг, капитан попросил его больше не приезжать. Осыпая Амундсена страшными проклятиями, которых тот, к счастью, не понимал, Ильмоч отбыл в свое стойбище и отогнал оленей так далеко, что на корабле стал ощущаться недостаток в оленьем мясе.
– Можно подумать, что все олени этого побережья принадлежат одному Ильмочу! – удивлялся Хансен.
– Да это так и есть, – ответил Джон. – А вы не пробовали обратиться к вашему соседу, хозяину острова Айон Армагиргину?
– Пытались, – ответил Хансен. – С большим трудом мы нашли яранги, но ружейный огонь не дал нам подойти близко. Капитан приказал отступить и больше не делать попыток завязать отношения с этим сумасшедшим. Вообще мы здесь находимся в странном положении: никто толком не знает, кому принадлежит власть на Чукотке. Одни называют верховного правителя Сибири адмирала Колчака, другие говорят, что весь Дальний Восток, Камчатка и Чукотка находятся под юрисдикцией японских и американских экспедиционных войск, а третьи утверждают, что хозяева всей России – большевики во главе с Лениным… В случае серьезных затруднений мы даже не знаем, к кому обратиться.
Готфред Хансен произвел на Джона приятное впечатление.
Несмотря на то что у Джона утвердилось собственное отношение к человечеству, точнее – собственный взгляд, он понял, что было бы слишком просто делить человеческий род на плохих и хороших людей. У каждого, даже самого отъявленного негодяя, всегда найдется крупица человечности, какая-то симпатичная черточка, которая вызывает к нему снисхождение.
Вот Ильмоч. Казалось бы, отношения с ним сложились у Джона так, что оленевода не стоило больше пускать в ярангу. Но не тут-то было! Ильмоч являлся к Джону с таким видом, словно между ними были прежние приятельские отношения. Одно было новым в поведении оленевода – он был уже не таким наглым и голос свой понизил до того, что иной раз даже спрашивал совета у Джона.
После отъезда Готфреда Хансена в Энмын приехал Ильмоч. Сначала он проехал в другой конец селения, к яранге Орво, потом вдруг круто развернулся и притормозил у входа в жилище Джона Макленнана.
Оленевод долго отряхивался, словно он приехал сквозь пургу, хотя на дворе была ясная и безветренная погода, которая бывает в середине зимы, в пору тревожных сполохов полярного сияния.
Наконец, избавившись от последней снежинки, Ильмоч вполз в полог и молча принял из рук Пыльмау чашку с горячим чаем. Потом так же молча и долго строгал ножом кусочек промерзшего до каменной твердости нерпичьего мяса, снова пил чай и лишь изредка бросал на Джона молчаливые и пытливые взгляды.
Насытившись, Ильмоч как-то дернулся, звякнув стеклянной посудой, вынул бутылку из-за пазухи и сделал прямо из горлышка большой глоток.
– Будешь? – спросил он, протягивая Джону обслюнявленное горлышко.
Джон молча помотал головой.
Скользнув взглядом по детишкам, которые строили «жилище» из тюленьих зубов в дальнем углу полога, Ильмоч спросил:
– Почему вы такие?
Он в упор смотрел на Джона, и в глубине его узких глазенок таилась ненависть, словно нарисованная тушью на самом дне зрачка.
– Какие? – зябко передернул плечами Джон.
– А вот такие! – громко сказал Ильмоч, заставив детей оглянуться на него. – Почему вы всегда так смотрите на меня? Чем я хуже вас?.. Я понимаю – есть люди, которые недостойны того, чтобы сидеть рядом с тобой, рядом со мной, рядом с капитаном Большеносым… Но я же Ильмоч! Я человек, достойный уважения! Если не хотите уважать меня как человека, то убирайтесь с нашей земли!
– Что же случилось? – спросил наконец Джон, улучив момент, когда разгневанный Ильмоч остановился передохнуть.
