— Ты помнишь, как он выглядел? — тихо спросил Збрхл, ставя кубок перед Лендой. — Может, герб? Украшение шлема?
— А… зачем тебе?
Он осушил кубок, затем долго держал его на уровне плеча, словно удивленный тем, что держит что-то в руке. Потом, поразив всех, саданул глиняным сосудом по камину с такой силой, какой не постыдился бы и взбешенный грифон.
— Я их, сукиных сынов, поубиваю!!! — рявкнул он, мгновенно делаясь краснее свеклы. — Ноги из их гвардейских жоп повыдергаю! Одну за другой! На мелкие кусочки порублю! Выпотрошу!
— Збрхл! — вскочил с лавки Дебрен. — Успокойся!
— Я спокоен, дерьмо и вонь! — выкрикнул ротмистр, хватая другую лавку и одним ударом о столб превращая ее в щепы. — Ты что, не слышишь? Я спрашиваю, который сукин сын ее не убил!!! Потому что его я хочу быстро и безболезненно обезглавить остро наточенным топором!
Еще одна лавка описала полукруг, понеслась к камельку. Збрхл, все еще не разрядивший заряда эмоций, схватился за табурет.
— Вот он — истинный мужик, — тихо проговорила Петунка немного ворчливо, но настолько спокойно, что это прозвучало почти обиженно. — Отомстит, изрубит, ноги из задницы повыдергает. Что, надо понимать, не оставит ему времени на крушение остальной мебели. А потом, когда вернется, по макушку кровью и кишками измазанный, удивится, почему это дама не бросается ему с благодарностью на шею. А она, понимаете, от сидения на голом полу волчанку подхватила и ревматизм, а самостоятельно ремонтируя лавки, взяла и сама себе полступни отрубила. Таковы они, Ленда. Дурные, непрактичные и обременительные, словно дети. Так что не очень-то огорчайся, что у тебя волосы медленно отрастают. Малое количество волос тоже бывает полезным. Не надо, понимаешь, с разными кретинами лаяться.
Збрхл застыл и выронил табурет. Дебрен с опозданием заметил, что Ленда тоже стоит. Раскинув руки, прикрывая собой картину. А Дроп на нетопыриный манер висит высоко под бревенчатым потолком, встопорщенный, вцепившийся коготками в край выбитой грифоновыми бомбами дыры. Один Йежин не отреагировал на крики и упорно передвигал сундуки, пытаясь найти зеленый платок.
— То… то есть как? — неуверенно пробормотал Збрхл.
— Остыл? — сладко улыбаясь, спросила трактирщица. — А если еще нет, то вон там бочка стоит. Чересчур много-то пива в ней, правда, не осталось, но все равно обидно будет, если ты и ее о стену раздолбаешь. И сразу все мы себя лучше почувствуем. Особенно я. Потому что дурой была, двадцать лет убеждая себя, что ничего особенного не случилось. Что жить с этим можно и даже, как знать, может, и счастливой стать. Из-за чего сама себя держала во мраке несознательности. Ибо действительно это же счастье сидеть здесь, новые лавки тесать и прислушиваться, не едет ли какой путник, которого можно было бы расспросить, не обезглавили ли уже господина Збрхла палачи на бельницком рынке. И красиво ли смотрится его голова, торчащая на шесте перед воротами замка. Или не дрыгал ли он сам потешно ногами, когда его на кол насаживали. — Только теперь она решительно погасила улыбку. И покраснела. — Ты кретин!!! Я лично тебе в зад кол вобью, если немедленно не возьмешь свои слова обратно. — Непонятно как она оказалась рядом с ним, схватила за край кольчужного капюшона. — Слышать не хочу ни о какой мести! Понял?! Откажись от сказанного или убирайся отсюда и никогда не возвращайся! Никогда, слышишь?!
Збрхл не мог не слышать, но даже самого мимолетного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, насколько он возбужден. Однако Петунка встряхнула его с такой силой, что ротмистр, лишь немногим более легкий, чем наполненная пивом бочка, вынужден был семенить ногами, чтобы удержать равновесие. Только теперь Дебрен заметил, какой слабой, худенькой и молоденькой выглядит рядом с ним трактирщица.
— Но… но, Петунка! — Збрхл боялся пошевелить рукой. — Ты что?!
— Петунка права, — ответила вместо нее Ленда, стоявшая перед картиной, обхватив себя руками так, будто сильно озябла. — Ты к нему даже не подойдешь.
— К нему? — Пожалуй, все заметили, что она употребила единственное число, но только Петунка отважилась переспросить. Дебрен предпочитал ругаться про себя.
— Говорить уже можно только об одном, — тихо сказала Ленда. — К тому же о том, на ком меньше всего подозрений. Я его не защищаю. Отнюдь… Просто не думаю, что именно он Петунку… Бельница невелика, некоторые вещи невозможно скрывать годами. Люди знают, кто дуреет при виде юбки. Он никогда не проявлял себя с этой стороны. Как, например, Бурибор из Правина, который спровоцировал три пограничных инцидента, гоняясь за девками на морвацкой стороне. К девкам он ухитрился причислить и вдову, собирающую хворост в лесу. Никто ни разу не сказал, что Бурибор неловок в искусстве насилования. Значит, это не он.
— Ты говоришь… — Збрхлу пришлось откашляться, — ты говоришь о дворцовых гвардейцах? Из самых знатных?
Дебрен глянул на Петунку. Ее глаза горели на бледном лице, как пара сапфиров, брошенных на простыню. Ей спрашивать не было нужды. Она уже знала ответ.
— Гвардия, — тихо сказала Ленда, — не носит столбомужей. Так этот герб называется: «Столбомуж». — Она глянула на Петунку и, кажется, испугавшись увиденного, принялась объяснять, чтобы выиграть время: — История рода уходит во времена, когда в Лелонии еще только создавалось государство, а первые колеса, устанавливаемые при дорогах, приходилось огораживать заборами, потому что темный люд, погрязший в язычестве, принимал их за запчасти для телег, ниспосланные добрым божеством Трактовидом. Короче говоря, все происходило во времена Дагоша Первого. В Бельницкую низину тогда прибыл самый младший брат Дагоша. Имя его, увы, не сохранилось, потому что во всей стране, от гор до моря, только два грамотных человека было. Из них один вечно пьяный и плохо знающий лелонский язык монах, а второй — пазраилит, который, кажется, шпионил в Виплане в пользу теммозан из Ирбии. Никто почему-то не заинтересовался младшим братом Дагоша, поэтому в историю он вошел под именем Безымянного. Но у нас, в Бельнице, его помнят. В легенды он попал как основатель стольного града. Хотя вначале-то это должен был быть не город, а лишь небольшой лелонский пограничный форт.
— Граница шла через теперешнюю Бельницу? — удивился Дебрен. — Посереди низины?
— Это одна из причин, по которым бельницкие князья не выставляют напоказ свой герб, — криво улыбнулась она. — Народ по сей день славит юношу за щедрость и фантазию. То есть за классические свойства пьяницы. А он пил. Был неисправимым алкоголиком. Довольно частый недугу младших сыновей плодовитых владык, а не надо забывать, что отец Дагоша был закоренелым язычником и жен у него было — не счесть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
