весталки всегда предвещал ликтор. Сейчас ликтора не было. Корнелия сама подготавливала свой выход.
Неторопливо, с достоинством откинула покрывало. Была женщиной и явно наслаждалась произведенным впечатлением.
Лицо Элиана выцвело. На всех торжествах начальник гвардии сопровождал императора. Сотни раз видел священных дев Весты вблизи. Элиана нельзя было обмануть рассуждениями о внешнем сходстве, уверить, будто сестра Максима до странности похожа на согрешившую весталку, только чуть полнее, да выше ростом, да оттенок волос не столь ярок…
Начальник гвардии узнал весталку мгновенно, сразу. Отшатнулся. Вообразил, что видит призрак. Потом опомнился. Осознал: перед ним — обыкновенная женщина. Амата Корнелия, заживо погребенная весталка. Она смотрела на Элиана, едва приметно улыбаясь. Смотрела с бесстрашием человека, побывавшего на том свете и вернувшегося в мир живых.
На лбу Элиана выступили капли пота. Он вообразил погребальное шествие. Безмолвных горожан, выстроившихся вдоль дороги. Весталку, обмотанную покрывалами, привязанную к носилкам. Услышал молитвы жрецов-понтификов, скрежет каменной плиты, закрывшей могилу.
Весталка была погребена.
И вышла из могилы невредимой. Не задохнулась в склепе, не исчахла от голода и жажды, не умерла от ужаса. Вышла из могилы живой.
Вышла? Нет! Ее спасли!
Взгляд Элиана заметался от Корнелии к Марцеллу, от Марцелла к Сервии и остановился на Максиме.
Мгновение начальник гвардии смотрел на императорского секретаря, словно на могущественного чародея. Но тот-час холодный ум римлянина взял верх. Элиан живо представил, как можно было освободить весталку. Дождаться ночи, подкупить или перехитрить часового, вскрыть склеп…
Возле могилы стоял единственный часовой. Домициан позволил снять стражу, но Элиан одного-таки часового оставил. Просто для порядка. Вообразить не мог, что кто-то осмелится…
Осмелился! Чужеземец! Ни один римлянин и помыслить бы не дерзнул… Чужеземец помыслил. Увлек остальных.
И теперь Амата Корнелия смотрела в глаза начальнику гвардии.
По левую руку от нее стоял Максим, по правую — Марцелл. Чуть далее — Сервия. Спасители весталки.
Ослушники императора.
Преступники.
Начальник гвардии обязан их наказать.
Светлые волосы Элиана прилипли ко лбу. Лицо было залито потом. Он не чувствовал порывов холодного ветра.
Домициан приказал казнить весталку. И что же? Домициан убит, а весталка Корнелия — жива!
Солдаты, не знавшие Амату Корнелию в лицо, удивленно посматривали на командира.
Элиан не был трусом, но в тот миг испугался. Воля чужеземца превосходила его собственную, как и волю императора Домициана. Такого человека не одолеть. Даже в потасовке. Пусть у самого Элиана и у солдат — мечи, тогда как у Марцелла — кинжал, а чужеземец и вовсе безоружен. Дело не в оружии.
Просто чужеземец защищает не себя. Труднее убить солдата, когда за его спиной жена и дети, родной город, родная земля. Того, кто пошел в бой за других, победить труднее.
Элиан был воином. Привык уважать силу и отвагу. Поэтому чужеземец был ему по душе. Однако начальник гвардии обязан исполнять приказы.
Элиан провел рукой по влажному лбу. Чьи приказы? Император Нерва беспомощен, а цезарь Домициан убит.
Вина Аматы Корнелии не доказана. Возможно, чужеземец спас невиновную? Такова была воля богини? Только поэтому на Рим не обрушились всяческие беды?
Элиан ухватился за спасительную мысль.
Максим, слышавший монолог начальника гвардии так же ясно, как если бы тот говорил вслух, дружелюбно спросил:
— Нравится ли тебе моя сестра Игнема?
— Она… кого-то напоминает, — ответил Элиан, не принявший еще окончательного решения.
— Говорят, похожа на весталку Корнелию, — бросил вызов Марцелл.
Элиан уклонился от боя.
— Весталку Корнелию? Твоя жена красивее.
— Благодарю, — Игнема сердечно смотрела на Элиана. — Благодарю тебя.
— Неужели не замечаешь сходства? — допытывался Марцелл.
— Я не приглядывался к весталке, — парировал Элиан.
Обернулся к змеекосой:
— Ты служила Амате Корнелии. Ответь, разве Игнема Максима похожа на нее?
Лицо змееглазой покрылось пятнами. Глаза бегали. Губы беззвучно шевелились. Элиан, опасаясь доноса, заставлял ее подтвердить: Игнема на Корнелию не похожа.
Вольноотпущенница исходила ненавистью, но ничего не могла поделать. Вздумай она воспротивиться, расправа последует незамедлительно. Искать защиту не у кого.
— Ни малейшего сходства, — прошипела она сквозь зубы.
— Ступай прочь, — велел Элиан.
Ясно было: на этом его милости закончились. Змееглазой лучше о себе не напоминать. Элиан не простит того, что пережил по ее вине.
Вольноотпущенница бросилась прочь. Ушел и Элиан — небрежно простившись. Солдаты безропотно зашагали следом. Догадывались: что-то случилось (что именно — оставалось загадкой), но понимали — ответа доискиваться не стоит.
Ветер усилился. Дул резко, порывами бросал пыль в лицо. Вихрем пролетел огненно-алый шарф, сорванный с плеч какой-то модницы. В доме напротив приоткрылось окно, выглянула молодая женщина и тотчас недовольно сморщившись, захлопнула ставни.
Игнема, засмеявшись, подставила ветру лицо. Вытянула руки, ликующе вскрикнула — ветер трепал ее спутанные волосы.
Максим повернулся и посмотрел на Сервию. За считанные минуты она осунулась так, словно месяц голодала.
— Зачем? — спросил Максим. — Игнема, зачем ты показалась этой… доносчице?
— Я не могла… — горячо воскликнула Игнема. — Не могла от нее прятаться. Не смеет она думать, что победила!
— Подлость не должна торжествовать, — веско уронил Марцелл.
Тут над головами громыхнуло с новой силой. Ветер стих. Крупные и тяжелые, упали первые дождевые капли. Блеснула молния, озарив дома на другой стороне улицы, и тотчас все погрузилось во мрак. Вода низвергалась стеной, по мостовой бежал пенный поток. Молнии вспыхивали поминутно, раскаты грома не смолкали — невозможно было услышать ни слова.
Терраса дворца Калигулы защищала от ледяных струй. Сервия оперлась на руку Максима. Как завороженные они смотрели на струи дождя, на пузыри в лужах.
Постепенно гроза удалялась: молнии сверкали все реже, гром затихал. Начало светлеть, воздух сделался холодным и свежим. Игнема плотнее закуталась в покрывало. Дождь прекратился.
Какой-то человек мчался по Спуску. Он промок насквозь, летел не разбирая дороги, прямо по лужам. Размахивал руками. Максим узнал бестиария. И тот его узнал, завопил во всю мощь легких:
— Лавия родила сына!
Тут все засмеялись, заговорили разом, принялись поздравлять новоявленного отца. Женщины решили немедленно отправиться домой, навестить роженицу. Максим удержал Сервию за руку.
— Позволь задать один вопрос. Давно меня мучает.
Сервия вскинула глаза. Максим смотрел поверх ее головы.
— Почему ты рассталась с Элианом? Разве он хуже меня? Хороший человек.
Взгляд Сервии сделался холоден.
— Да, неплохой, — ответила она раздумчиво. — По собственной прихоти никого не обидит. Но, исполняя волю Домициана, казнил бы Марцелла, Амату Корнелию и меня. Ты же, вопреки воле Домициана, спас Марцелла, Амату Корнелию и меня. Вот и вся разница.
* * *
О женитьбе сенатора Марцелла судачил весь Рим. Женщины презрительно поджимали губы: «Года не прошло, как казнили весталку, а сенатор Марцелл
