— Николаич, ты это… Кино американское видел, боевик чи шо? — я высунулся в окно и прикурил сигарету. Опять.
— Ну. А шо? Че стоим? — Вася был слегка недоволен, но не рычал, знал, что просто так я их бы не тормознул.
— Бо ща мы это кино еще раз можем посмотреть. А ля натюрель, так сказать. Из крейсера твоего соляра п.здует шо дурна, — я кивнул на ручей, лившийся откуда-то из дна маталыги и заливающий пыльную дорогу, и метко кинул в него сигарету. Сигарета пролетела положенные ей три метра, шлепнулась прямо в лужу и с шипением потухла.
— Хороший у нас соляр. Военный. — Вася задумчиво посмотрел на сигарету, на ручеек, на неумолимо приближающийся полдень и вздохнул. — Все. Ща нехай домой п.здует. Нема у нас брони.
— Словами «я же говорил» всего не передать, — я сказал это максимально мерзким тоном и улыбнулся. — И снова наш добрый паровозик к вашим услугам. Николаич, да садись ты, потом позвонишь и доложишь, с дороги, давай, а то войну без нас начнут.
— Не должны, — Вася запрыгнул в машину, снова ничем не зацепившись, и посмотрел на меня: — Ну, чего сидишь? Давай уже сигарету…
— Чуєш… Так ми шо, вже в Старогнатівку не поїдемо? — подал голос доселе молчавший Васюм.
— Ах, Васюм, друг мой… Если бы в нашей прекрасной роте был бы еще кто-то, хоть вполовину столь же рукастый, толковый и мастеровой… — ласково промурлыкал ротный и обернулся к Васюму, — то я бы обязательно, во что бы то ни стало, без промедленья та довго не вагаючись, взял бы… Конечно, тебя! Те Бя! Воин, мля! Не сцать! Все будет заебись!
— Та мені похєру, тіко ж футбол сьогодні… — пробормотал Вася и замолк.
Мы уставились друг на друга.
— Футбол, — сказал Вася.
— А-хре-неть, — ответил я.
— Коварен, как Локи.
— Клаузевиц! Маннергейм!
В окне показалась рука и снова требовательно защелкала пальцами.
— Від’їбіться від нас! — крикнул я в окно.
— Чого вы там трындите? Че не едем? — Президент попытался перевеситься через кабину и заглянуть в салон через лобовуху.
— Серега, — проникновенно сказал я, — сегодня футбол.
— И шо? Я його не люблю.
— Это фигня, шо ты не любишь. Главное, его любят сепары.
— И шо? — спросил Президент.
— Сережа. Не тупи. Мы заходим на захват новой посадки, отжимаем «серую» зону ровно в тот вечер, когда все в этой армии, ну и в той, в соседней, будут смотреть футбол.
— Бля. Охрененно. — Серега расцвел, и на перевернутом лице это смотрелось еще страшнее.
— Васяаааа… А мы ведь дебилы. Натуральные. Мобилизованные, — протянул я и тронулся с места.
Машина резко стартанула, оставив позади мотолыгу, ругающегося мехвода и расползающуюся лужу соляра.
— Сх.яли, мон колонель, — ротный попытался поудобнее устроиться на пыльном сиденье. — Мля, броник забыл снять.
— Потому что мы рассуждаем про броню для эвакуации. Маталыгу вон чуть не уграли… А на нашем терриконе остались две бэхи.
— Всего две.
— Целых две. На ходу. С прицелами. С двойным бэка.
— С тройным, — командир иронично на меня посмотрел, — шо я тебя, не знаю, ты наверняка от жадности нагреб неучтенки.
— Инсинуация это, Николаич! — я даже головой мотнул от возмущения. — И вообще! Если бы не моя некоторая эээ… запасливость, где бы мы были? Недостачу броников бы считали и за голову бы хватались? Не нужно голословных обвинений. Есть двойной бэка, как положено, и небольшая нычка на день Жо.
— Ясно. Исходя из витиеватых выражений — у нас не тройной, а четверной бэка. Не готов осуждать, всячески приветствую. Я… то есть, ты за меня про него расписывался?
— Пффф, — я всеми силами изобразил презрение к этой возможности, — все ровненько, лежат себе ящики и лежат. Я у шестой роты взял, они с бэх работают и бэка на них списывают. Поменялись мы.
— На что это, интересно? — подозрительно спросил ротный.
— На хорошее отношение. От шо ты выпытываешь? Нихто тебе не расскажет тонкостей армейских горизонтальных взаимовыгодных связей. Ты у нас кто? Командир, — я по привычке перешел на комбатскую манеру изъяснятся. — Твоё дело что? Правильно, командовать. Вот и командуй. И бэху тре с собой цеплять. С бэхой вообще ветер будет.
— Не будет ветра. Ты шо думаешь, я не прикинул этого варианта? Прикинул. Не выйдет.
— Разверни, а то я не понял. Туповат-с.
— Три причины. Номер раз, — ротный увидел валяющуюся в бардачке початую и мятую пачку «Прилук», тут же выдернул из нее сигарету, осмотрел ее на предмет следов грызунов и сунул в рот. Зачем-то начал хлопать себя по «Корсару» в поисках зажигалки. Я протянул красную дешевую запальничку и начал слушать дальше: — Бэхи по докам стоят на нашем ВОПе. О них знаю, рассчитывают, взять одну — это залет. Во-вторых, а если она заглохнет по пути?
— Дернем.
— Чем?
— Второй бэхой.
— То есть снять с позиции уже обе бэхи? Не, идея супер, в бригаде нас расстрелять не расстреляют, но того здоровья уже не будет. И ладно, первую бэху мы могли ночью с террикона спустить. А вот вторую пришлось бы уже днем. И за тридцать секунд она не съедет. Мы их прогревы даже слышим, значит и они — наши. Да только она из капонира дернется — у них уже расчет на птуре сидеть будет. Мы у них две бэхи прибили и жигуля, не считая всего остального. Они у нас — бусик заптурили. Мы ведем три-один, они злые как черти, и просто так нам спуск бэхи не подарят.
— Ладно. А шо — три?
— А три — это, друже мій Мартіне, возможность эту бэху потерять. Там. И этим очень круто подставить комбата. И всю операцию, которая планировалась две недели и план которой утверждался везде, где только можно. И там четко расписаны «сили та засоби». И если количество людей эээ… вариативно, то вся броня — четко и по пунктам. И никаких двух арендованных в семьдесятдвойке бэх-двоечек в этом плане ни хера нет.
— Хммм… А ведь можно ж было…
— И вот это и есть «в-четвертых» — прищурился Вася. — Да, именно так. По тебе ж видно. Две бэхи, вытянутые с позиций — это дикий соблазн поехать на них дальше в село.
— А чем плохо? Плюс километр — и «Белокаменка наша».
— Птур в борту «наш» и минометка из Новоласпы. Тоже наша. Никто этого не планировал. Не считал. Не думал. Мы, такие красивые, с ходу операцию менять собираемся? Так нельзя.
— Чего это так нельзя? — протянул я уже из чистого упрямства.
— Того это. Все это весело, конечно — мы, все такие невероятные, на двух бэхах, влетаем в Белокаменку… и мощно выгребаем звиздюлей. Не, взять-то мы ее возьмем, нахрапом… Но сколько мы людей потеряем?
— Мля. Ты такой благоразумный — аж противно. Через Бугас ехать или по дальней дороге?
— Через Бугас. Раньше приедем — раньше пожрем, — сказал Николаич старую военную мудрость. — Через низ погнали, кстати, в магазин заглянем.
— Пиво? Под футбол? — из меня опять попер очень-очень, вот прям невероятно смешной юмор. При слове «пиво» с заднего сиденья послышалось невнятное кряхтение.
— Очень смешно… Не, ты понял? Гигиии… Мотолыга теперь — это ты. Она ж в БРку вписана и закреплена за медицинской складовой нашого хаотичного воєнізованного движа.
— Мобилизированного, — поправил я. — Правильно говорить — «мобилизированного».
5
Я ржал и все никак не мог остановиться. Броник валялся в кузове пикапа, убакс я уже где-то и в чем-то выпачкал, а пистолет и пара магазинов плюс аптечка и еще один турникет — все это висело на поясе… Мммм… Я называл его «warbelt», по сути, это была рпс-ка, только без лямок. И этот самый «warbelt» сейчас трясся от смеха вместе со мной, я так скоро икать начну, оооох, аж слезы выступили… Вдох-выдох… Уууух.
Судьба-злодейка заглянула в добрые глаза ротного, когда мы пафосно заехали во двор штаба в Старогнатовке. Все было абсолютно спокойно, ничем не отличалось от предыдущих восьми месяцев, хотя… Вон на раздолбанном асфальте приткнулись две «таблетки» из медроты семьдесятдвойки, возле них с неподражаемым врачебным цинизмом курили медики. Наряд на шлагбауме посмотрел на нас осоловевшими от скуки глазами, поднял раскрашенное бревно и равнодушно отвернулся. Пикап приткнулся к хлебному фургончику, прямо под шикарную акацию, сверху заматерился Серега, въехавший в листву этой самой акации, мы выскочили из машины и завернули за угол. За углом под навесом, натянутым из брезента, обычно стояла военно-полевая кухня КП-130, на которой никто не готовил, рядом — сложенный из кирпича кривоватый квадрат, на котором бесконечно закипал безнадежно закопченный казан. На лавке, шатающейся возле КПшки, сидел комбат и лениво курил.
