В перерыве я подошел к Червоненко. Едва я начал «Степан Васильевич…», как он замахал рукой:
— Все знаю. Надо же немного растормошить аудиторию. А то уже спать начали.
494. Классовая солидарность
По требованию Международного валютного фонда тунисское правительство подняло цены на хлеб. В стране начался бунт.
В это время к нам с инспекцией прибыл мой непосредственный начальник, заместитель заведующего отделом ЦК КПСС Г. Фенопетов.
Я повез его в коллектив советских строителей, и по дороге нас остановила толпа. В мерседес полетели камни. Опытный шофер смог выскочить в переулок. К счастью, я хорошо знал дорогу, и мы добрались до моего дома.
К тому времени толпа захватила находившийся напротив торговый центр, и мы боялись, что она ринется к нашему дому.
Наконец прибыли полицейские, и началась драка.
Наблюдая из окна за происходящим, Фенопетов качал головой:
— Классовая солидарность заставляет меня быть на стороне бунтующих, но мои-то симпатии на стороне полицейских. Почему так?
И сам ответил:
— Потому что мы давно уже не левая партия, а партия, защищающая интересы имущих.
К счастью, победили полицейские.
495. Четыре шустрых практикантки
В кабинет впорхнули четыре девушки, студентки одного из факультетов МГУ, которые проходили годичную практику в тунисском университете.
Одна их этих девиц, Ира, так покорила декана тунисского университета своей ученостью и уступчивостью, что он предложил ей остаться еще на год и написать научную работу. Ира посоветовалась со мной и объяснила ученому мужу, что речь может идти только обо всех четырех практикантках сразу и не в ущерб плану обмена студентами. Он согласился, и ко мне пришло соответствующее письмо, которое я отправил в Москву. В том, что оно встретит благожелательный отклик, я не сомневался, ибо решать вопрос должен был дядюшка другой девушки, Лены, декан факультета, студентками которого были все четверо. Что он и сделал незамедлительно. Проблемы с выездной комиссией я исключал, ибо папа третьей, Люси, был генералом, одним из руководителей парткома КГБ.
Но возникло неожиданное препятствие. В августе общежитие, где жили практикантки, предоставлялось абитуриентам, и жить нашим девицам целый месяц было негде. Я предложил выход из положения. Я знал, что четвертая девушка, Нора, сожительствует с очень-очень богатым ливанцем, который ради нее прилетел в Тунис. Чекисты об этом знали тоже и меня неоднократно информировали, но никаких санкций применять не собирались, ибо бросать тень на группу, членом которой была дочь самого… не хотели. И я предложил Норе попросить своего знакомого оплатить гостиницу для всех четверых на один месяц.
Теперь они весело докладывали мне, что все в порядке: Норин «друг» оплатит всем девушкам по люксу в роскошной гостинице на берегу моря.
— А вот этого я не позволю, — строго возразил я. — Только одна комната на четверых. Разврата не потерплю.
Девицы притихли. А я добавил:
— Но я не могу запретить гражданину Ливана снять для себя апартамент из четырех комнат.
Дружески поцеловав меня, будущие научные дамы удалились.
496. Свободная страна
Я уж не помню, по какой причине из соседнего с Тунисом Алжира не хотели выпускать русскую гражданку. Режим в Алжире, как всегда, был жесткий. Посольство требовало, алжирцы отказывались. И наконец разрешили. Ее довезли до границы с Тунисом. Показали на тунисский пропускной пункт и сказали: «Иди». Решение по ее высылке много раз изменяли, и она до последнего момента не верила, что ей удастся выбраться из Алжира. Поэтому она побежала. До тунисского пропускного пункта было метров сто пятьдесят. Добежав, она уткнулась в тунисского офицера.
— Это Тунис? — спросила она.
— Да, мадам, — ответил офицер.
— И я могу ругать алжирского президента?
— Да, мадам. Мы можете ругать алжирского президента, можете ругать нашего президента. Можете ругать вашего президента. У нас свободная страна, мадам.
497. Янычар подносит салат оливье
На письма следовало реагировать. Особенно если это не анонимка и подписались несколько человек. Именно так обстояло дело с письмами о директоре Советского культурного центра в Тунисе Игоре Молчанове. Парня явно занесло. Сначала он загнал всех своих сотрудников в одну комнату, а из их кабинетов сделал себе «комнату отдыха» странной треугольной формы. Сотрудники написали письмо, я побеседовал с Молчановым, но особо настаивать не стал. Но когда он нанял официанта, купил тому красную ливрею, тюрбан и красные сапоги и тот начал обслуживать его и его супругу на дому, кроме писем начались выступления на собраниях. Игнорировать это было нельзя, так как оплачивался этот янычар за счет культурного центра. А это уже было нарушением финансовой дисциплины, причем из ряда вон выходящим.
Но у Молчанова нашелся защитник — супруга посла. Иногда Молчанов одалживал ей янычара. За жену вступился посол. Он написал личное письмо председателю комитета по культурным связям Валентине Терешковой, и та его поддержала. Отдел ЦК повлиять на нее не мог.
Решила дело с Молчановым поэтесса Римма Козакова. Она была у нас, посетила Молчанова, янычар подал ей салат оливье и борщ, а по приезде в Москву она явилась к Терешковой. На следующий день Молчанов был уволен.
Поистине, в России поэт — больше чем поэт.
498. Оплата счета в ноль долларов
Выписка товаров из каталогов составляла важный элемент жизни всех сотрудников советских посольств в Африке.
Одним из наиболее распространенных каталогов был голландский «Петер Юстенсен». Однажды я получил из Голландии письмо с требованием уплатить 0 долларов и 00 центов. Я не ответил. Получил еще письмо. Тоже не ответил. Через месяц пришла бумага в адрес посла, где писалось, что «наш замечательный клиент, а ваш замечательный сотрудник по рассеянности забыл оплатить счет». Посол взбесился: «Делай что хочешь». И я послал в фирму письмо, где написал: «Ввиду небольшой суммы прилагаю ее наличными» — и, естественно, ничего не приложил. Через неделю пришел ответ: «Спасибо за оплату».
499. Прелестная Марина
Для переговоров с клиентами в Тунис прибыл племянник владельца фирмы «Петер Юстенсен». К его приезду я приготовил психологическую атаку. Называлась она Марина Суховерхова, наша заведующая канцелярией.
Племянник оказался невзрачным типом лет 30-ти, щуплым и плешивым. Я пригласил его в свой кабинет и по телефону попросил Марину принести кофе.
И через пару минут появилась она: высокая, стройная, белокурые волосы до плеч и большие голубые глаза. Увидав такое, племянник встал. Лучезарно улыбаясь, Марина разлила кофе по чашкам, поставила чашки на стол, несколько раз подходила к нему почти вплотную. Он замер и стоял до тех пор, пока она не ушла. От подобного потрясения отошел он нескоро, и за то время, пока он приходил в себя, я убедил его подписать договор, по которому фирма соглашалась поставлять нам товары в кредит.
К сожалению, договором воспользоваться нам не удалось, так как через пару месяцев фирма обанкротилась. А с Марины я потом написал героиню своей повести «Тень наркома».
500. Разнузданная секретарша
На третий день моего пребывания в Тунисе ко мне явился экономсоветник Александр Масько. Официально его должность называлась «советник посольства по экономическим вопросам», но на деле напрямую посольству он не подчинялся. Был в то время Государственный комитет по экономическому сотрудничеству. Он руководил техническими контактами со странами третьего мира. И Масько был его представителем. Под его началом в Тунисе работало больше сотни специалистов, что делало его влиятельной фигурой.
— У нас большая неприятность! — ошеломил он меня.
— Что случилось?
— Заведующая моей канцелярией сожительствует с проверяющим из Москвы. Они устраивают страстные вечера. Да так шумно, что их сосед, наш старший экономист Шумков, просто не может спать.
Когда я работал секретарем райкома комсомола в Москве и сидел на приеме граждан, ко мне часто приходили с подобного рода «сигналами». Поэтому, как поступать в таких случаях, я знал и начал:
— Мимо этого нельзя проходить! Надо примерно наказать! Но вот только… — я сделал вид, что засомневался. — Нужно только, чтобы Шумков написал письменную докладную.
— Зачем? — удивился Масько.
— Знаете, какие теперь люди! Потом ведь начнут доказывать, что ничего не было. А нам с вами отвечать!
Масько удивленно разводил руками, а я продолжал:
— Предупредите его, что, если он не приведет конкретных доказательств, его могут обвинить в клевете. За это он может получить до пяти лет тюрьмы.
Так в райкоме я успокаивал «борцов за нравственность». После таких слов они обычно задумывались и со словами «охота мне из-за этих (неприличное слово) в тюрьме сидеть» исчезали.
