– Здесь вонять. Валить эвакзона. Брать рекрут,– распоряжается.
Нас снова хватают за ноги и грубо волокут. Голова больно бьется о неровности пола. Со стуком падает с каменного порога. Скользит по грязи небольшой лужицы в проходе между домами. Триста двадцатый гасит боль. Я чувствую себя безвольным истуканом с кое-как пришитыми болтающимися руками.
«Чувствительность нервных центров будет восстановлена через две минуты».
Я молчу. Странное оцепенение, кажется, коснулось даже мыслей.
«Ответ отрицательный. Мозговая активность не нарушена»,– не прекращает игру в солдатики мой помощник.
Нас вытаскивают на тесную площадь. Кладут рядом с еще двумя лежащими в ступоре парнями. У одного из них кровь на лице. Он то и дело шмыгает разбитым носом. Хмурые люди толпятся в проходах. Офицер в такой же черной униформе стоит в окружении трех высоких бойцов. Верно мне их описывали. На людей они не похожи вовсе. Стоят, не шевелясь, и каждый поверх ствола смотрит. Каждый в свою сторону. И внутри у них холодно, как в кладке каменной. Откуда-то тащат еще одно бесчувственное тело. Солдаты собираются кучкой у одной из стен. Почти неразличимые в тусклом свете слюдяного окна. Только очки и блестят. Карманы и подсумки топорщатся от собранных «сувениров». Драгомир с кучкой опытных воинов стоит напротив. Каменное молчание висит над бородатой группой. Глаза, не мигая, будто прицеливаются, рассматривают нежданных гостей. Постепенно собираются люди. Приходят женщины. Дети стоят впереди матерей. Мальчишки глядят, набычившись.
– Житель Беляница! – начинает офицер через свою маску. Принимает гордую позу. Отставляет одну ногу. Закладывает руки за спину.– Этот люди есть план мобилизаций. Я есть забирать его служить Президент. Президент есть справедлив и мудр. Говорить: местный люди помогать защищать себя от враг. Ваш люди защищать вас. Стать солдат. Такой, как этот храбрый парень.
Офицер показывает на стоящих неподвижно зомби с винтовками наперевес.
– Командующий округ, третий экспедиционный эскадра, говорить – больше платить за люди. Люди есть ценность. Мой оставлять железо и лампа для теплица. Ультрафиолет давать. Много хлеб есть. Адмирал Дранг есть щедр. Говорить мне: лейтенант, платить за люди даже по план. Мы есть храбро защищать ваш. Ваш давать хлеб и люди. Есть честно.
– Лейтенант, мы отдавать ваш три парней тот месяц. Если вы есть забирать так много люди, дети перестать делать. Некому быть,– веско говорит Драгомир.– Ваш план, сказать сколько людей есть?
– План есть утверждать командующий округ. Каждый месяц делать,– недовольно щурится офицер.– Твой не помогать, мэр, да. Нет сознательность. Власть и армия ЮС – один вместе быть.
– Лейтенант, сказать мне, сколько люди мой план есть? – еще больше мрачнеет мэр.
– Мой сказать. Твой нет сознательность. Этот люди – план. Мой оставлять товар. Уходить. Ты хорошо работать. Следить порядок,– строго выговаривает лейтенант, наливаясь значительностью от своих слов.
Люди ропщут. Мальчишки плюют себе под ноги, демонстрируя солдатам и взрослым свою храбрость. Женщины тревожно переглядываются. Одна из них подбегает к безвольным телам. Берет за руки парня с разбитым лицом, что лежит рядом со мной. Пытается оттащить его в сторону.
– Мой сын. Не дать,– плача, выкрикивает она.
Офицер делает знак. Двое солдат отделяются от стены и хватают женщину. Отбрасывают ее в сторону. Подхватывают парня. Волокут его к выходу на поверхность. Женщина снова бросается на тело. Падает сверху. Исступленно обнимает.
– Не дать! Мой сын! Не пустить!
Толпа уже открыто ропщет. Офицер медленно отступает к выходу под защитой стволов. Солдаты разбирают оставшихся рекрутов. Двое пятятся спинами вперед, поводя перед собой парализаторами. Патрульный резко бьет женщину прикладом. Плач ее превращается в булькающий хрип. Обмякшее тело отталкивают в сторону.
– Уйти, животный,– глухо доносится из-под маски.
Кто-то из воинов не выдерживает. Арбалетный болт навылет прошибает горло солдата. Обливаясь кровью, тот валится на тело женщины.
Дальше все как в тумане. Плохо помню, потому что действовал так быстро, как никогда до этого.
«Боевой режим!»
«Выполняю!»
Щелчки парализаторов. Люди валятся на землю как подрубленные. Очередь в толпу. Брызги плоти на стенах. Залп из арбалетов, как дождь. Оглушенные, с перебитыми руками и ногами, солдаты образуют вопящую от боли кучу-малу. Я с хрустом суставов вскакиваю на ноги. Тяжело бью стреляющего в толпу человека в черном. Его тело летит навстречу набегающим пятнам лиц. Бурлящий людской поток поглощает его. Офицер подносит к губам коммуникатор. Открывает рот. Губы его как замороженные черви. Медленно шевелятся над съехавшей маской. Стальная рука-бревно касается его живота. Переломившись от боли, с выпученными глазами, он катится под ноги пары солдат-истуканов. Те сосредоточенно бьют короткими очередями, выкашивая разбегающихся кричащих людей. Их товарищ бессильно скребет пальцами камень, пронзенный несколькими болтами, не в силах дотянуться до выпавшей из рук винтовки. В следующий миг я-торнадо обрушиваюсь на стрелков. Даже умирая, изломанные, как сухие ветви, они сжимают свое оружие. Я делаю три быстрых размашистых шага. Склоняюсь над хрипящим у стены офицером. Я выхожу из боевого режима.
«Рекомендации: необходим заложник. Сохранить жизнь офицера»,– бубнит Триста двадцатый.
«Понял…»
Оставшиеся в живых кромсают ножами раненых солдат. Тут все– воины, женщины, дети. Через минуту никто в черной форме больше не похож на человека. Развороченные, исходящие кровью груды мяса. Я держу подобранную винтовку у головы стоящего на коленях офицера. Кровь из разбитого рта течет у него по подбородку. Пинком отбрасываю яростного мальчишку, что бросается с ножом на единственного оставшегося в живых.
– Этого надо оставить! Драгомир! Этого – оставить! Не трогать! Иначе деревню сожгут!
Драгомир сумрачно кивает. Заслоняет офицера собой. Двое воинов помогают ему. Кругом бедлам. Крики раненых. Плач женщин. Гортанные выкрики мужчин. От запаха крови меня мутит.
– Надо всем молчать,– сглатывая, говорю Драгомиру.– Подманить тех, кто в летающей машине. Потом – всех вместе – увезти. Сделать вид, что они попали в шторм. Понимаешь?
– Да.– Он жестами подзывает несколько человек. Быстро раздает указания. Расставляет засаду. Люди осторожно собирают стонущих раненых. Уносят в темноту. Мальчишки волокут прочь трупы солдат. Через пару минут все стихает. Вопросительно смотрю на Драгомира. Все-таки он тут главный. Вдруг решит, что я распоряжаюсь не по праву. Он кивает мне: действуй, мол.
– Ты понимаешь меня? – Я тычу стволом в ухо офицеру.
Тот кривится от боли. Мотает головой.
– Я понимать.
– Ты будешь делать, как я скажу. Тогда ты не умирать страшно. Понимать?
– Мой не бояться. Мой офицер ЮС. Твой враг. Ваш все умирать. Мы мстить.
– Никто из нас не умирать. Я оттуда, понимаешь? – Я тычу рукой вверх.– Я из Империи. Мы раздавим вас, как насекомых. Стоит нам только захотеть. Я знаю пытки. Ты будешь умолять о смерти.
У офицера начинают дрожать окровавленные губы. Он стискивает зубы, пытаясь взять себя в руки. Я киваю Драгомиру. Тот рывком вздергивает тело вверх. Другой бородач неуловимым движением ножа распарывает его штаны. Подносит острие к съежившейся мошонке. Легонько тычет. Офицер сереет, глядя вниз остановившимся взглядом.
– Ты делать то, что я скажу. Ну?!
Он мелко трясет головой.
– Делать…
– Зови сюда тех, кто в машине. Скажи: надо помочь вынести добычу. Понял?
Прикосновение ножа. Судорожный кивок.
– Если ты подашь условный знак или скажешь так, что тебе не поверят, я отдам тебя им,– я киваю на мрачных бородачей, жадно глядящих на добычу. Загипнотизированный страхом офицер переводит взгляд вслед за мной. Вздрагивает, как от удара. Опускает голову.
– Я сказать.
– Говори. И помни: я – оттуда.
– Я помнить.
По моему знаку Драгомир отпускает пленника. Тот оседает на пол. Натыкается взглядом на меня. Подносит коммуникатор к лицу. Напрягается, старательно придавая голосу твердость. Я подбадриваю его кивком.
– Трух, Валецки, ко мне идти, быстро. Нести пленный.
Шум помех. Слабый голос.
– Трух принял. На кого машина ставить?
– Оружие блок. Сами идти. Быстро. Много обезьян. Не унести. Мой ждать.
– Принял. Идти.
Офицер обессиленно выдыхает. Я хлопаю его по плечу. Молодец. Бойцы поднимают арбалеты. Интересно, что это со мной? Чего это я творю? Какие пытки? Таким вещам меня не обучали. Триста двадцатый виновато бормочет:
«Методика ведения допроса в боевой обстановке. Стандартный курс».
«Ты опять за свое?»
«Извини…»
В тишине слышится только хлюпающее дыхание офицера. И приближающийся топот солдатских ботинок.
Глава 65
ПТИЦА ПУТАЕТ СЛЕДЫ
– Третий, ответь Кайман.
