настойкой, которая помогла бы выжечь плод из чрева. Каждая из женщин, приходивших с этой тайной просьбой, искренне сокрушалась во грехе и была глубоко несчастна. Элиза пыталась понять этих женщин, насколько могла, и частично ей даже это удавалось. Она понимала, какими мотивами они руководствуются, но совсем не понимала,
зачем. Да, она прекрасно знала, что большинству женщин не близок тот образ отшельницы и одиночки, который вела она сама. Немногие, надо думать, решились бы на подобный образ жизни, их слишком крепко держали те условности, которым следовали их матери, бабушки, прабабушки и более далекие предки. И все же выбор
был. Элиза даже знала, что некоторые женщины делали его в пользу свободы и сбегали из своих домов, обосновываясь в дремучих лесах и прослывая ведьмами-отшельницами. Возможно, такой образ жизни мог навлечь больше опасности, с большей вероятностью привлечь внимание инквизиции, однако… разве простой крестьянке было нечего опасаться? Любой односельчанин мог запросто донести на ни в чем не повинную женщину инквизиции, фальсифицировать доказательства ее ведовства или ереси и заточить ее в казематы Священного Трибунала. Стало быть, в бытности простой крестьянки опасности было не меньше. А если так – стоила ли та
стабильность, к которой так тянутся эти женщины, подобных лишений?
Элиза не бралась отвечать на этот вопрос. Однако в своей жизни и в том укладе, который блюли еще ее далекие предки, она видела гораздо больше свободы и счастья. Она ни на что бы это не променяла. И, возможно, Вивьен – которого можно было счесть еретиком на службе Святого Официума – мог понять Элизу в этом, как никто другой. Не потому, что сам обладал такой свободой, а именно потому, что был лишен ее и осознавал это.
– Кажется, слежки за нами нет, – наконец произнес Вивьен, когда они приблизились к лесной тропе.
Элиза потянула его за собой под темный навес крон деревьев и подарила ему нежный поцелуй.
– Спасибо тебе, – прошептала она.
– За что?
– За то, что привел меня в свой дом. Ты сказал, что тебе было важно показать его мне. Знаешь, – она помедлила, – мне тоже было важно посмотреть на него. Теперь у меня есть ощущение, что я знаю тебя чуточку лучше. – На губах Элизы показалась слегка виноватая улыбка. – Правда, так вышло, что из-за меня тебе не удалось поспать.
Вивьен пожал плечами.
– Поверь, когда сна тебя лишает нечто столь прекрасное, об этом совсем не приходится жалеть.
Элиза неспешно пошла по лесной тропе в сторону своего дома. Вивьен шел с нею рядом, держа ее за руку. Услышав его последние слова, Элиза нахмурилась. Обычно она сама спала очень крепко. Оставаясь в ее доме, Вивьен засыпал намного позже нее, если вообще засыпал раньше предрассветного часа, и она толком никогда не улавливала, насколько беспокоен его сон. Но несколько раз – особенно в то время, пока он оправлялся от раны – она видела, как он с силой впивается во сне пальцами в подушку или в одеяло. В эти минуты лицо его напрягалось и искажалось мучительной гримасой, а из груди мог прорваться стон. Элиза с трудом могла представить себе, каково это – для нее сон был прекрасным способом отдохнуть, восстановить силы и преисполниться бодрости тела и духа. Для Вивьена, как ей казалось, сон был вынужденным и весьма неприятным процессом.
«Из и без того малодоступных для служителя Церкви простых радостей, которые можно получить от жизни, его лишают даже этого. Почему? Не должно быть… так», – думала она.
– А что обычно лишает тебя сна? – вдруг спросила Элиза, остановившись. Вивьен приподнял брови, недоуменно воззрившись на нее.
– Прости… ты о чем? – невинно спросил он.
– Не надо, – строго сказала Элиза. – Прошу тебя, не лги мне и не притворяйся, что у тебя нет никаких проблем со сном. Мы оба с тобой знаем, что они есть. Сны тебя мучают. Я видела это и не раз, Вивьен.
Он вздохнул, отведя взгляд.
– Мне жаль, что тебе довелось это лицезреть, – поморщился он. – Я часто сожалею, что сны не поддаются контролю.
Элиза сочувственно сдвинула брови и приблизилась к нему.
– Послушай, мне почему-то кажется, что ты этого стыдишься…
– Гордиться тут нечем, – строго произнес Вивьен. Элиза снисходительно улыбнулась.
– Дело ведь не в стыде или гордости, – покачала головой она. – Человек действительно не властен над тем, что ему снится. Но… возможно, во снах ты видишь что-то, что мучает тебя и наяву? Возможно, если ты расскажешь об этом, эти сны уйдут.
Вивьен невесело усмехнулся.
– Боюсь, что к яви мои сны имеют наименьшее отношение из всех возможных.
– А что тебе снится?
– Много чего. И в этом нет ничего такого, что стоило бы рассказывать. Если честно, мои сны больше похожи на какой-то лихорадочный бред.
Элиза испытующе прищурилась, посмотрев ему прямо в глаза.
– Например? – подтолкнула она. Вивьен неприязненно повел плечами.
– Это глупо.
Элиза покачала головой.
– Рени часто говорила мне, что сны – это особая часть жизни человека, и ей стоит уделять не меньше внимания, чем яви. Если ты не можешь поговорить об этом со мной, может, тебе стоит поговорить с ней?
Вивьен нервно хохотнул.
– Об одном из моих снов она сказала мне, что я вижу свои предыдущие воплощения.
– Тебе снятся твои прошлые жизни? – восторженно воскликнула Элиза. Вивьен нервно перебрал пальцами.
– Не только… – покачал головой он. – Нет, в основном мои сны похожи на бред пьяницы. Если бы я рассказал об этих снах, к примеру, Ренару или судье Лорану, они бы, скорее всего, сочли, что меня одолевают слуги сатаны. – Он вновь усмехнулся, но увидев серьезное выражение лица Элизы, тяжело вздохнул и решил рассказать один из последних своих снов: – Не так давно мне, к примеру, снился какой-то человек, который стоял на территории деревни, очень четко – ровной линией – отделенной от лесной чащи. Недалеко от этой деревни находилась огромная бездонная пропасть, через которую был виден какой-то другой… берег, обрыв – не знаю, как это еще назвать. Там, на той стороне, росли непомерно огромные деревья и, кажется, даже были люди – очень маленькие, чтобы я мог разглядеть их со своего места. Я стоял и смотрел на этого человека, и тот вдруг начал меняться. Он… превратился в огромного, невозможно огромного кузнечика с подкрученными черными усами и огромными белыми глазами навыкате.
Элиза поморщилась.
– Ох… – неприязненно произнесла она, передернув плечами. Вивьен кивнул.
– Он начал двигать и дергать своими лапками, и вдруг из обрыва в эту деревню вползла огромная – размером, наверное, с руанский
