Итак, не оказалось «в еврейских массах национального подъёма, который облегчил бы перенесение связанных с такой колонизацией огромных трудностей». Не создалось в Биробиджане и промышленности, а переселенцы по «экономической и социальной структуре напоминали еврейство тогдашних украинских и белорусских небольших городов и местечек», и особенно – в городе Биробиджане, да с увеличенной «ролью евреев в административном аппарате»[106].
В автономной области развивалась (умеренно) культура на идише: газеты, радио, школы, театр им. Кагановича (директор его – будущий писатель Э. Казакевич), библиотека им. Шолом-Алейхема, музей еврейской культуры, читальни. И Перец Маркиш печатал в центральной прессе ликующую статью «Возрождённый народ»[107]. (В связи с Биробиджаном отметим судьбу демографа Ильи Вейцблита. Его позиция: «следует отказаться от вербовки еврейской городской бедноты для поселения её в селе», «нет деклассированных среди евреев, которые пригодны были для Биробиджана». Арестован ещё в 1933, вероятно, там и погиб[108].)
А центральным властям ясно стало, что колонизацию надо ещё подпихнуть, – и с 1934 стали посылать в Биробиджан уже не добровольцев, а полунасильственно вербовать среди еврейских ремесленников и рабочих западных областей, – то есть городскую публику, уж какое тут земледелие? Прогремел лозунг: «Весь СССР строит Еврейскую Автономную Область!» – а значит, для быстрейшего строительства, посылать туда и не-еврейские кадры. Да, «мы не ставим себе целью скорее создать в ЕАО еврейское большинство… Это противоречило бы интернационализму», – писал неутомимый «евсек» Диманштейн[109].
Но и всей вербовкой за следующие три года набрали к прежним 8-9 тысячам евреев ещё 11 тысяч (и то жавшихся к областной столице, к железной дороге и искавших, как бы куда утечь). Однако: большевики никогда ни в чём не терпят поражений и не унывают. От недовольства КомЗЕТом в 1936 «ЦИК СССР принял постановление о частичной передаче функций переселения в Еврейскую автономную область от КомЗЕТа переселенческому отделу НКВД»[110]. И в августе 1936 президиум ЦИК СССР постановил: «Впервые в истории еврейского народа осуществилось его горячее желание о создании своей родины, о создании своей национальной государственности»[111]. – И строились планы переселения в Биробиджан 150 тысяч евреев.
А оглянувшись: советские устроители евреев в земледелии – потерпели такой же крах, как за столетие до того императорские.
Меж тем – подступил уже и 1938 год. Уже закрыли КомЗЕТ, распустили ОЗЕТ, переарестовали и главных евсеков в Москве, и всё административное руководство ЕАО. Кто из биробиджанских евреев мог – уезжал или в города Дальнего Востока, или в Москву. По переписи 1939 общее население ЕАО составляло уже 108 тысяч, однако «количество евреев в ЕАО оставалось тайной… еврейское население Биробиджана продолжало оставаться низким». Будто бы ещё сохранялось 18 колхозов, семей по 40-50[112], но и в колхозах… говорили и переписывались с начальством по-русски.
Да и что? что мог стать для евреев Биробиджан?! Спустя всему тому 45 лет израильский генерал Бени Пелед выразительно объяснил, почему ни Биробиджан, ни Уганда не могли бы дать связи еврейского народа с землёй: "Я просто чувствую, что не стал бы умирать ещё за один кусок земли для России, за кусок Уганды или штата Нью-Джерси!..»[113]
Эту связь, после тысяч лет разрыва, дал снова – Израиль.
Миграция евреев в крупные города в 30-е годы не умедлялась. Еврейская энциклопедия сообщает: в Москве евреев по переписи 1926 – 131 тыс., в 1933 – 226,5 тыс., в 1939 – 250 тыс. «В результате массового переселения украинских евреев их численность в составе московского еврейства возросла до 80%»[114]. – В «Книге о русском еврействе» (1968) читаем: в 30-е годы до полумиллиона евреев «числилось среди государственных служащих, порой занимавших видные посты, преимущественно в хозяйственном аппарате»[115]. (Автор сообщает также, что в 30-е годы и «в индустрию включилось до полумиллиона евреев, занятых преимущественно физическим трудом». У Ларина мы видим цифру: евреев среди индустриальных рабочих – 2,7%, тогда получается 200 тысяч[116], в два с половиной раза меньше.) – «Приток евреев в ряды служащих постоянно нарастал. Это было связано как с массовыми миграциями в города, так и с резким повышением образовательного уровня прежде всего еврейской молодёжи»[117]. Евреи в массе жили в крупных городах, не испытывали искусственных социальных ограничений, так знакомых их русским сверстстникам, – и, надо сказать, упоённо учились, тем готовя массовую структуру технических кадров для последующих советских лет.
Вот статистические данные: «в 1929 евреи составляли 13,5% всех студентов высших учебных заведений в СССР, в 1933 – 12,2%, в 1936 – 13,3% всех студентов и 18% всех аспирантов» (при доле евреев в населении – 1,8%)[118]; с 1928 по 1935 «число еврейских студентов на 1000 душ еврейского населения поднялось с 8,4 до 20,4, [в то время как] на 1000 русских – было студентов 2,8, на 1000 белорусов – 2,4 и на 1000 украинцев – 2,0», – к 1935 «процент евреев-студентов превосходил процент евреев в общем населении страны почти в семь раз, отличаясь этим от всех других народов Союза»[119]; а результаты переписи 1939 года исследователь сталинской политики относительно евреев Г.В. Костырченко комментирует так: «Ведь не мог же [Сталин] не считаться с тем, что на начало 1939 года из каждой тысячи евреев 268 имели среднее, а 57 – высшее образование» (у русских соответственно 81 и 6)[120]. – А как всем известно, «значительные успехи в образовании позволяли после окончания высших учебных заведений и аспирантуры занимать социально престижные места в бурно развивавшейся в 1930-е гг. советской экономике»[121].
Но вот в «Книге о русском еврействе» читаем: «Без преувеличения можно сказать, что после "ежовщины" не осталось на свободе ни одного сколько-нибудь авторитетного имени в советской еврейской общественности, журналистике, культурной работе и даже науке»[122]. – Это совершенно не так, и выражено именно с преувеличением, и несоразмерным. (Тот же автор, Григорий Аронсон, в той же книге, двумя страницами позже, говорит обобщённо о 30-х годах, что «евреи не были лишены общегражданских прав… продолжали занимать посты в государственном и партийном аппарате», и «в дипломатическом корпусе, как и в генералитете армии, среди профессоров в высших Учебных заведениях, было немало евреев… Так мы вступаем в 1939 год»[123].)
Москва говорила голосом народного артиста Юрия Левитана: «голос СССР», неподкупный вещатель нашей Правды. главный диктор радиостанции Коминтерна и сталинский любимец. Целые поколения выросли, слушая его: читал он и речь Сталина, и сводки «от Совинформбюро», и что началась война, и что она кончена[124].
С 1936 Самуил Самосуд стал, и надолго, главным дирижёром Большого театра. Михаил Гнесин продолжал творить «в стиле обще-европейской музыки нашего века и в стиле т.н. "ново-еврейской музыки"», сестры Гнесины – суспехом вести их училище, ставшее выдающимся Музыкальным Институтом. Балет Александра Крейна шёл и в Мариинке и в Большом театре (не миновал Крейн и симфонической «Рапсодии» на слова… из речи Сталина), процветали и его брат и племянник Крейны[125]. Выдвинулась во всесоюзную, затем и международную известность блестящая плеяда музыкантов-виртуозов, вот лишь несколько всем памятных имён: Григорий Гинзбург, Эмиль Гилельс, Яков Зак, Лев Оборин, Давид Ойстрах, Яков Флиер. – Сохранились, с полным весом авторитетности, – много театральных режиссёров, музыкальных, театральных и литературных рецензентов, музыковедов.
Прослеживая дальше культурную работу, как пропустить в 30-е годы и всеохватные достижения композиторов-песенников. Тут Исаак Дунаевский, «один из зачинателей жанров оперетты и массовой песни в советской музыке», писал «лёгкие для усвоения песни… прославлявшие часто советский образ жизни ("Марш весёлых ребят", 1933, "Песня о Каховке", 1935, "Песня о родине", 1936, "Песня о Сталине", 1936, и многое другое). Официальная критика объявила эти песни… воплощением мыслей и чувств миллионов советских людей»[126], от него же и позывные московского радио. (Дунаевский зорко не упускал и ступенек советской карьеры. Первый изо всех композиторов он был награждён орденом Трудового Красного Знамени – и первым же избран в Верховный Совет СССР в пресловутом 1937. Затем получил ещё и орден Ленина. И поучал композиторов, что симфонии советскому народу не нужны[127].) Тут и Матвей Блантер и братья Даниил и Дмитрий Покрассы, благодушно успокоительная «Если завтра война» (как мы моментально разобьём врага), а ещё раньше – знаменитый «Марш Будённого». Ещё же Оскар Фельцман, Соловьев-Седой, – не берусь представить в полноте. (Захватывая годы и позже, чтоб к этой теме не возвращаться: поэты-песенники Илья Френкель, Михаил Танич, Игорь Шаферан, композиторы Ян Френкель, Владимир Шаинский, не продолжаю.) – Миллионные тиражи, слава, гонорары, – ну кто назовёт этих деятелей культуры угнетёнными? А ведь помимо песен талантливых – сколько ж они все настукали оглушительных советских агиток в оморачивание и оглупление массового сознания, – и начиняя головы ложью, и коверкая чувства и вкус?
