Конечно, и науке приходилось платить политический налог. Вот (1931) – «первая всесоюзная конференция по планированию науки». Академик Иоффе: «Современный капитализм уже неспособен на техническую революцию», она возможна только как результат социальной революции, «превратившей варварски-отсталую Россию в Социалистический союз республик». Дальше – о руководстве пролетариата в науке, только при советском строе наука и свободна. – Налётчик-философ Э.Я. Кольман («один из главных идеологов советской науки в 1930-е годы», громил московскую математическую школу): «мы должны… установить трудовую дисциплину в научной работе, перейти на коллективные методы, – на соцсоревнование, на ударничество», наука идёт по плану «благодаря силе пролетарской диктатуры»; каждый учёный должен изучать «Материализм и эмпириокритицизм». – С энтузиазмом подхватывает академик А. Г. Гольдман (Украина): «Академия сейчас возглавила борьбу за марксистскую диалектику в науке»![142]
Еврейская энциклопедия итожит: «Именно в конце 1930-х гг. роль евреев в различных сферах жизни советского общества достигла своего апогея за весь период существования советской власти». По переписи 1939 года 40% всего самодеятельного еврейского населения составляли служащие. К категории интеллигенции было отнесено около 364 тысяч человек. Из них – 106 тысяч инженерно-технических работников, или около 14% работников этой категории в стране; 139 тыс. руководителей различного уровня, или около 7% всех управленцев в СССР; «39 тысяч врачей, или немногим менее 27% всех врачей; 38 тысяч учителей, или более 3% всех учителей; «более 6,5 тыс. писателей, журналистов и редакторов, более 5 тыс. актёров и режиссёров, более 6 тыс. музыкантов, немногим менее 3 тыс. художников и скульпторов, более 5 тыс. юристов»[143]. – По мнению Энциклопедии, «столь внушительные успехи национального меньшинства, даже в ситуации декларированного режимом интернационализма и братства народов СССР, создавали предпосылки для ответной реакции государства»[144].
Сталин в своей политической карьере немало попользовался союзами и блоками с еврейскими вождями компартии и опирался на многих лидеров второго ряда. А уж к середине 30-х годов он, на примере Гитлера, видел, как невыгодно поставить себя в мире, объявясь врагом евреев. Но недоброжелательство к ним, надо думать, обитало в его сердце постоянно (подтверждают это и мемуары его дочери) – хотя даже и близким проводникам своей политики он, вероятно, не давал этого почувствовать. Однако, широким фронтом борясь против троцкистов, он, конечно, видел для себя и эту сторону: ещё рассвободиться, сократить влияние евреев в партии. А тут, кажется, приближалась и война? и Сталин стал угадывать, что скоро его не вытянет «пролетарский интернационализм», а вознуждается он в понятии «родины», да даже и с большой буквы.
И вот социал-демократ С. Шварц, обрыдав антиреволюционное перерождение ВКПб, – «небывалая по своему размаху "чистка" правящей партии, фактическое уничтожение старой и создание вместо неё (под старым названием) новой компартии, новой по своему социальному составу, по своей идеологии», – отмечает и «постепенное оттеснение евреев на задний план во всех сферах общественной жизни» с 1937 года. «Среди старых большевиков с партийным стажем до прихода партии к власти и тем более с дореволюционным стажем процент евреев был заметно выше, чем в среднем в компартии, и в более молодых поколениях процент евреев с годами всё уменьшался… В рамках [чистки] сошли со сцены почти все евреи-коммунисты, игравшие сколько-нибудь значительную роль»[145]. Самое видное исключение – Лазарь Каганович. И ещё с 1939, после всех разгромов, призвали в зампред Совнаркома – испытанную Землячку, а заместителем наркома иностранных дел С. Дридзо-Лозовского[146]. – В широкой же картине – обозреватель пишет с основанием, да мы и сами обильно это показали.
С. Шварц добавляет, что во 2-й половине 30-х годов «для евреев постепенно были закрыты высшие учебные заведения, подготовляющие будущих работников ведомства иностранных дел и ведомства внешней торговли, высшие военные учебные заведения»[147]. – И.С. Гузенко (известный перебежчик из СССР) передавал слухи, что с 1939 была введена – абсолютно негласно – и процентная норма приёма евреев в ВУЗы.
А в 90-е годы пишут открыто, что будто Молотов, весной 1939 принимая наркомат иностранных дел, на сборе личного состава объявил: «Мы здесь навсегда покончим с синагогой» – и стал увольнять евреев уже в тот же день. (Литвинов ещё пригодился в войну послом в США, а уезжая оттуда в 1943, имел смелость передать Рузвельту от себя личное письмо, что Сталин развязывает в СССР антисемитскую кампанию.)[148]
К середине 30-х годов произошёл дальнейший подъём симпатий европейского еврейства к СССР, его объяснил Троцкий в 1937, на своём пути в Мексику: «Широкие круги еврейской интеллигенции… поворачивались в сторону Коминтерна не из интереса к марксизму и коммунизму, а в поисках опоры против агрессивного антисемитизма» – германского тогда[149]. И этот самый Коминтерн – одобрил пакт Риббентропа-Молотова! Договор тот – стал смертным ударом по восточно-европейскому еврейству.
«В сентябре 1939 года сотни тысяч польских евреев бежали от наступающих немецких армий, уходя всё дальше и дальше на восток и стремясь проникнуть на территорию, занятую Красной Армией… В первые два месяца это им удавалось, ввиду благожелательного отношения советских властей. Немцы нередко поощряли это бегство». Но «в конце ноября Советское правительство закрыло границу»[150].
В разных местах фронта складывалось по-разному: в одних местах еврейских беженцев вовсе не пропускали, в других широко принимали, затем иногда перегоняли назад к немцам. Всё же считается, что тем или иным путём около 300 тысяч евреев перебралось в первые месяцы войны из Западной Польши в Восточную, и Советы потом их эвакуировали дальше вглубь СССР. От них требовали, чтоб они регистрировались как советские граждане, но многие польские евреи не спешили принимать советское гражданство: ведь война скоро кончится, и они опять поедут домой, или в Америку, или в Палестину. (Перед советским режимом они уже тем самым попадали в положение ПШ – «подозреваемых в шпионаже», тем более что ещё пытались сноситься с родственниками в Польше.)[151] – Всё же, читаем в чикагском «Часовом»: Советский Союз «приютил девять десятых всех спасшихся от Гитлера европейских беженцев-евреев»[152].
По переписи января 1939 в СССР было 3020000 евреев. Теперь, с оккупацией Прибалтики, части Польши и беженцами, добавилось ещё около 2 миллионов, – и, значит, всего стало почти 5 миллионов[153]. Если к 1939 евреи по численности стояли на седьмом месте среди народов СССР – то после присоединения всех западных областей стали четвёртым народом СССР, после трёх славянских. «Заключённый 23 августа 1939 года между Третьим Райхом и Советским Союзом договор о взаимном ненападении вызвал серьёзные опасения за будущность советского еврейства. Однако политика Советского Союза по отношению к его еврейским гражданам не изменилась». И, хотя мы встречаем свидетельства также и обратных депортаций, в общем, «за 20 месяцев советско-германского сотрудничества правовое положение еврейского населения осталось непоколебленным»[154].
С началом войны в Польше еврейские симпатии определились окончательно, и на польской территории, отошедшей к СССР, при входе Красной армии в сентябре её бурно-восторженно встречали, особенно – еврейская молодёжь. Как ещё и в Буковине, и в Бессарабии, и в Литве – евреи становились, по свидетельству многих (в том числе и М. Агурского), главной опорой советской власти: изо всех сил помогать пришедшей ей!
Вся масса восточно-европейского еврейства – много ли она знала о том, что творится в СССР?
Но с безошибочностью знала она, что из Германии катится на неё – ещё никем тогда не узнанная, не прояснённая, а несомненная – Катастрофа.
И советские объятия открывались для неё, казалось, несомненным же спасением.
Глава 20 – В ЛАГЕРЯХ ГУЛАГА
Если б я там не побывал – не написать бы мне этой главы.
До лагерей и я так думал: «наций не надо замечать», никаких наций вообще нет, есть человечество.
А в лагерь присылаешься и узнаёшь: если у тебя удачная нация – ты счастливчик, ты обеспечен, ты выжил! Если общая нация – не обижайся.
Ибо национальность – едва ли не главный признак, по которому зэки отбираются в спасительный корпус придурков. Всякий лагерник, достаточно повидавший лагерей, подтвердит, что национальные соотношения среди придурков далеко не соответствовали национальным соотношениям в лагерном населении. Именно, прибалтийцев в придурках почти совсем не найдёшь, сколько бы ни было их в лагере (а их было много); русские были, конечно, всегда, но по пропорции несравненно меньше, чем их в лагере (а нередко – лишь по отбору из партийных ортодоксов): зато отметно сгущены евреи, грузины, армяне; с повышенной плотностью устраиваются и азербайджанцы, и отчасти кавказские горцы.
