– Третий батальон… У тебя ведь три батальона?..
– Три…
– Так вот. Третий батальон, БТРы и танк поставишь на въезде в Шушу. На высотке. А внизу, на дороге, организуешь блокпост!
– У меня нет танка! – обиженно шмыгнул комбриг Наиль.
– В Шуше получишь! Там их два! Я распоряжусь, – один будет твой!
– Э-э-эээ… С экипажем, да?
– Не волнуйся. С экипажем. И с боекомплектом!
– Зачем с боекомплектом? – всполошился комбриг. – Воевать, да?.. – и, с неожиданной для себя самого обидой, пожаловался: – Люди воевать не будут. Не хотят.
– А ты расстреляй парочку болтунов, – посоветовал друг Рагим и, недовольно наморщив лоб, сокрушённо покачал головой. – Никакой дисциплины!
– Если расстреляю, мне их родственники мстить будут… – обеспокоился комбриг Наиль. – А остальные – разбегутся…
– Если разбегутся, мы тогда расстреляем тебя, и мстить будет некому, – утешил Наиля друг Рагим.
– Зачем расстреляем?.. – нервно облизнул губы комбриг. – Не хочу!
– Сам не хочу!.. – пожал плечами министр. Подавшись вперёд, он покровительственно похлопал окончательно сникшего Наиля по его по-бабьи пухлому плечу и с плохо скрываемым удовольствием пообещал. – Это будет государственный расстрел. За казённый счёт. Бух, и ты уже у Аллаха… Среди гурий… Мы с тебя даже за патроны удерживать не будем.
– Типа, пошутил?.. – окончательно оскорбился друг Наиль.
– Типа, да, – легко согласился министр.
Некоторое время он с брезгливым любопытством изучал выражение лица своего подчинённого, побледневшего, словно свежевыбеленная стенка, и покрывшегося крупными каплями пахучего пота.
– Задачу блокпосту поставишь лично. А потом – русским. Перед тем, как оружие выдашь. В ночь на седьмое мая они должны выбить армян из Шуши.
– Там нет армян… – осторожно напомнил министру комбриг Наиль.
– Значит будут!
– Откуда, да?..
– Не твоего ума дело!.. – повысил голос министр. – Так надо!
– Понятно, – согласился ничего не понявший комбриг Наиль.
– Шестого мая к блокпосту привезут полторы сотни ящиков «Агдама». Перед тем как выдавать оружие, выдашь каждому русскому по две бутылки.
– Зачем столько? – возмутился Наиль.
– Так надо! – заиграл желваками его собеседник. – Зачем пререкаешься? Ты хоть что-то можешь сделать без вопросов?
– Могу, – вздохнул комбриг, решив, что сразу же после отъезда друга Рагима напьётся вусмерть.
– Русским пообещаешь, что, как только выбьют армян из Шуши, могут брать в городе всё, что им понравится, а потом, на входе из города, когда сдадут оружие – каждый получит по полторы тысячи долларов и чистые проездные домой. С печатями, на настоящих бланках – у нас их много. Чтобы поверили, покажешь им бланки, – министр расстегнул портфель-дипломат и выложил на стол три увесистых пачки с пропечатанными блокнотами воинских требований.
– Зачем им столько? – возмутился Наиль.
– Бланков? – министр сделал вид, что не понял вопроса.
– Долларов!!! – оскалился его подчинённый.
– Долларов у меня нет, – безмятежно улыбнулся министр.
– А что я тогда потом по этому поводу скажу русским? – оторопел комбриг Наиль.
– Ничего не надо говорить. Ты их расстреляешь. А потом закопаешь.
– Всех?..
– Тех, что останутся в живых. Ты знаешь другой способ избавиться от наёмников, которым не заплатили за пролитую ими кровь?
– Но я… Э-э-эээ…
– Знаешь что, Наиль?.. Чтобы ты не передумал, я, пожалуй, подарю тебе своего охранника. Натика или Руслана. Или ещё кого. Из надёжных. На всё время операции, – сообщил министр. – А чтобы он не скучал, дам ему двадцать помощников. Если что-то пойдёт не так, кто-то должен за это ответить, – пояснил он. Некоторое время министр держал паузу, с удовлетворением изучая реакцию своего подчинённого на озвученную им информацию. Когда пауза закончилась, он участливо поинтересовался. – Как думаешь, двадцать человек хватит?
– Э-э-эээ… Х-х-ххх… – ответил ему комбриг Наиль.
Судя по всему, он был впечатлён.
Глава 25 Неотправленное письмо и лагерь
…Черкес готовил дерзостный набег,
Союзники сбирались потаённо,
И умный князь, лукавый Росламбек,
Склонялся перед русскими смиренно,
А между тем с отважною толпой
Станицы разорял во тьме ночной;
И, возвратясь в аул, на пир кровавый
Он пленников дрожащих приводил,
И уверял их в дружбе, и шутил,
И головы рубил им для забавы.
М.Ю. Лермонтов
Вечер 22 апреля 1992 года. Республика Азербайджан. 12 километров юго-западнее Баку. Тренировочный лагерь азербайджанской армии. Письмо…
«Лиса, ты моя Лиса…
Хорошо, что у меня есть вы: ты и наш Сашка. Любовь к вам делает мою жизнь осмысленной. Человеку важно, чтобы была любовь, и был смысл. А ещё, чтобы был интерес.
Зачем?.. Да Бог его знает. Без любви и смысла – человеку жить неинтересно. Помнишь, как в детстве? – хочется, чтобы каждый новый день сулил новые открытия, а душа вздрагивала и замирала в ожидании чуда… Чтобы она опять слышала, как вращаются небесные шестерёнки… Когда этого не слышишь, начинает казаться, что они вращаются без тебя.
Детство…
У детского восприятия – особый взгляд и особый привкус, и, похоже, оно опять ко мне вернулось. Или я это от нашего Сашки подхватил?.. Помнишь, как ты его впервые показала? В роддоме. Я тогда стоял на лестничной клетке и ждал. А ты вдруг выскочила – раскрасневшаяся и немного испуганная – со свёртком в руках, и тут же дала мне его… А я, поначалу оторопев и не поняв, взял, а потом осторожно взгляд скосил, а там, в свёртке – сын лежит и на меня своими глазёнками уставился. Серьёзный такой…
Смотрит и молчит. Понимающе так.
Меня аж пробрало. Не поверишь – даже голова закружилась.
От счастья, наверное.
Смотрел тогда на него и улыбался, а чему – и сам не знал. И тепло откуда-то прямо к сердцу поднималось. О чём только тогда не передумал, но главное – уронить боялся. Ведь совсем кроха. И хрупкий, словно подснежник. Наш веснёныш…
Это глупцы говорят, что у младенцев бессмысленный взгляд. На самом деле эти крохи – полностью разумные существа, и, наверняка, знают что-то очень важное, о чём старшие уже и не помнят, – забыли, пока торопились стать большими и значительными. Нам бы всем вспомнить это, вернуть себе то знание: глядишь, и мир стал бы добрее и терпимее…
А потом – помнишь? – взглянул в твои глаза и окончательно опьянел. Так и подмывало сделать что-нибудь дурашливое, детское. Подпрыгнуть от восторга, пройтись колесом по больничному коридору, заорать, да так, чтобы проснувшееся эхо захотело перекричать мою радость, но так и не перекричало бы…»
...
Справка о том, на что обижаются министры и президенты
История, словно ослепший на старой мельнице конь, ходит по кругу.
Бывший первый секретарь компартии Азербайджанской ССР Гейдар Алиев стал президентом отделившегося от СССР Азербайджана в июне 1993 года. Процесс формирования своей команды был запущен им незамедлительно – многие действовавшие первые лица в мгновение ока стали бывшими, а ряд бывших первых лиц – вернулись во власть. В мутном политическом море реванш – отнюдь не академическое понятие, а, скорее, избитый сюжет из разряда вызывающих оскомину. Реваншисты – жестоки, лживы, мстительны и коварны. Их лозунг неизменен от века: победа любой ценой и физическое уничтожение врагов после возвращения себе власти. Чиновник, обидевшийся по случаю потери власти, – страшный зверь!
Бывшего министра обороны Рагима Газиева избрали в Милли Меджлис (парламент) Азербайджана и предложили ему должность министра оборонной промышленности. Идиотизм ситуации состоял в том, что оборонной промышленности в Азербайджане на тот момент и близко не было, она появилась лишь через 12 лет, в 2005 году. Газиев обиделся и публично обозвал президента лжецом. Президент обиделся в ответ и посадил Газиева в тюрьму, откуда тот благополучно сбежал в… Москву, которой перед этим столько напакостил. В 1996 году, в своём интервью, Газиев заявил, что у него была договоренность с Гейдаром Алиевым, по которой тот обещал назначить его заместителем премьер-министра, но был коварно обманут лжецом-президентом, раздавшим наиболее значимые должности уроженцам Нахичевани.
Последняя декада апреля 1992 года. Республика Азербайджан. Палаточный лагерь в окрестностях посёлка Зараслы, семь километров от города-крепости Шуши
День выдался тёплым.
Подтаявший в конце февраля снег окончательно сошёл ещё в первых числах марта, и теперь соскучившаяся по теплу напитанная влагой земля с удовольствием нежилась в набиравших силу солнечных лучах, густо выстреливая в небо молодой зеленью – яркой, свежей, изумрудно-зелёной. Казалось, что сама природа, памятуя Создателя, стремилась принарядиться к светлому празднику Христовой Пасхи, до которого оставалось чуть меньше недели. Редкие облачка, прозрачные и невесомые, словно тополиный пух, неспешно проплывали в ясной лазури.
