Вечером того же дня. Мы расположились возле маленькой индейской деревушки на высоте 3100 метров. Лачужки в деревне жалкие. Леса тут нет, дома кое-как слеплены из кактусов. Одежда обитателей этой деревушки до крайности проста и бедна: она состоит из пончо — большого куска грубой ткани из шерсти альпаки (это здешнее животное, близкая родственница знаменитой ламы, изображенной на гербе Южной Америки); в середине этого куска проделано круглое отверстие, в которое просовывается голова — вот и все. Широкополые шляпы из крученой шерсти с конусообразной тульей и дешевые украшения (обычно бусы) дополняют наряд туземцев.
Мендоса говорит, что язык их близок к наречию аймара, но сами они — не аймара. Они производят приятное впечатление особенно мужчины (у женщин слишком замученный и неопрятный вид). Они невысокие, но крепкие и стройные. Черты лица у них не монгольского типа, как у наших носильщиков; они скорее похожи на индейцев Северной Америки: орлиные носы, резко обозначенные скулы, худые продолговатые лица. Но в них нет суровости и воинственности героев Фенимора Купера — они на вид скорее кроткие, спокойные и немного печальные существа. Кожа у них красивого темно-бронзового цвета. Они сеют ячмень, просо, выращивают картофель, капусту, чеснок; на пастбищах близ деревни пасутся ламы и альпаки.
На нас они смотрят с удивлением и некоторым испугом. Говорят, что люди к ним заходят очень редко, а белые были всего один раз — с тех пор уже десять раз наступала весна. Мендоса прочел им пропуск президента, но они не знают, что это такое — президент.
Мы пригласили их поужинать вместе; они ели с жадностью, но, вероятно, не столько от голода, сколько из любопытства. Потом стали их расспрашивать. Тут сразу выяснились некоторые факты, на основании которых можно судить, что мы пока не сбились с верного следа. Когда мы объяснили, в каком направлении собираемся двигаться, индейцы пошептались и потом сказали, что туда идти нельзя, там очень плохие места. Больше они ничего не хотели объяснить, отговаривались незнанием. Придется как-нибудь хитрее подойти к ним.
27 января. По совету Мендосы и Карлоса мы позвали к себе старика, который тут считается чем-то вроде старосты. Наличие старосты — единственный признак организации у этих полудиких существ: они не знают, в какой стране живут, и вообще не представляют себе мира за пределами окрестных высоких гор. Мы для них — как пришельцы с другой планеты. Если б сюда явились марсиане, то эти люди, наверное, не очень удивились бы. Во всяком случае, не больше, чем они удивляются, глядя на Машу и Этель (они впервые видят здесь женщин чужого племени).
Пришел староста — маленький, седой и важный. Мендоса объяснил, что гости хотят поговорить с самым большим человеком этого селения. Староста выслушал это с непроницаемым лицом, но, кажется, лесть подействовала. Перед ним выставили самые эффектные наши банки с консервами и коньяк. О консервах он спросил — растет ли это на деревьях или выкапывается из земли? Слегка жмурится от удовольствия, поглощая необычную пищу. Особенно восхитили его сардины: он доедает банку. Выпил коньяку, закашлялся, испугался. Но испуг быстро прошел; староста заметно охмелел. Ему подливают еще. Что поделаешь! Ну да в этой пустыне привычка к спиртному развиваться не может — за неимением материала.
Немного позже. О, какие потрясающие открытия! Расскажу главное. Староста говорит, что там, куда мы хотим идти, есть проклятое ущелье. В тех местах нет человеческого жилья, и человек туда забредает очень редко. Те белые, что были здесь десять весен тому назад, пошли в ту сторону. Он им говорил, что нельзя туда идти. Вернулось оттуда только двое — один белый и один индеец, — а было их больше десяти. И вернулись они больные, и вскоре умерли, тут же в деревне. И еще — один охотник из этой деревни погнался за пумой и попал в те места. Вернулся он тоже больной и умер. Теперь его матери помогает все селение.
Мы спросили, где похоронили этих умерших. Но тут нам не повезло — это племя, как и шерпы, сжигает своих мертвецов. Белого человека и чужого индейца они жечь не стали, но вынесли за деревню, и там их тела склевали коршуны (эти коршуны вообще во многих местностях Анд выполняют обязанности могильщиков и очищают улицы селений от трупов издохших животных — их поэтому не стреляют). Еще мы спрашивали, что же это была за болезнь, но староста сказал только: «Очень плохая болезнь, очень плохая! У нас такой нет, она есть только возле проклятого ущелья». Дело ясное! Но, значит, закрытого склада там нет, и заражена вся местность. Трудненько придется нам!
Но это еще не все. Мы поднесли старосте подарки — большой нож в кожаных узорчатых ножнах (пришлось показать, как он здорово режет — у них тут железа нет, а есть грубые медные изделия) и целую вязку разноцветных ожерелий. Он расчувствовался и сказал, что отдаст нам взамен очень-очень важную вещь.
Ох, как хорошо, что мы догадались подарить ему эту штуку!
Оказывается, много-много лет назад, когда еще не было ни наших отцов, ни дедов, ни даже прадедов, в этой деревне жил один белый человек. Тогда еще много чего случалось, но староста всего не знает. А насчет белого человека он знает, потому что этот человек, когда умирал, отдал тогдашнему старосте свой заветный ящик, и староста ему поклялся Светлой Луной, что будет хранить этот ящик, как свою жизнь, и передаст его белым людям, которые придут сюда из-за гор. Но отдать нужно только хорошим людям, а если они будут плохие, то не отдавать, а хранить у себя и перед смертью передать тому, кто станет старостой после него. И пусть этот новый староста поклянется Луной и делает все так же, как было сказано. При нем белые люди приходили всего два раза, и они были плохие. Один раз — это было очень давно, еще при том старосте, который был до него, а он сам тогда был юношей. И те люди убили двух индейцев. А те, что приходили десять весен назад, не убивали людей, но были очень злые, никого не угощали, как делаем вот мы (тут он погладил себя по животу), а наоборот, без спросу зарезали ламу, которая принадлежала его сестре. И он решил, что это тоже плохие белые люди и что если он им отдаст ящик, то нарушит старинную клятву. Нам же он сначала решил не отдавать ящик, потому что знал, что мы все равно умрем и тайна погибнет вместе с нами. А тот человек хотел, чтоб этот ящик унесли за горы. Но теперь он знает, что мы хорошие люди. Только он просит, чтоб мы не ходили к проклятому ущелью.
Потом он принес ящик. Это был окованный серебром деревянный резной ларец, очень массивный. Сбоку, на тонкой серебряной цепочке висел ключ. Наш археолог Томлинсон определил, что это ларец испанской работы, примерно, начала XVI века.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
