– Она уже такая взрослая! И такая красивая! – заметила Молли.
– И очень похожа на свою старшую сестру, Молли, любимая, – ответил Рубел.
Остаток вечера они кружились под звуки музыки в объятиях друг друга.
– Это «Лунный свет в сосновом бору», – сказал Рубел, испытывая непреодолимое желание рассказать Молли о том, что эта мелодия постоянно звучала в его памяти весь прошедший год.
– У нас всегда на танцах звучит эта мелодия, – ответила Молли. – Моя бабушка положила начало этой традиции. Ведь Эппл-Спринз находится в самом сердце Пайнейского леса, в котором полно сосен, – гордость светилась в ее глазах, звучала в голосе.
Рубел вспомнил, как Шугар однажды сказала, что Молли не захочет жить ни в каком другом месте. Тогда он не придал словам негритянки большого значения, но теперь он начинал понимать, почему Молли так привязана к Эппл-Спринз.
Подошло время последнего танца, тоже традиционного «До свидания, старина Пайнт». Рубел чувствовал себя так же глупо, как и другие мужчины, когда пел вместе со всеми строфу за строфой, одна нелепей другой, только чтобы держать Молли в своих объятиях, а видения пуховой постели носились в его воображении.
– Иногда я думаю, что мне никогда не доведется опустить тебя на эту проклятую пуховую постель, – прошептал он на ухо Молли.
Через два дня, когда Рубел все еще мысленно репетировал свое признание, утешая себя, что ни один исповедник не должен быть несправедливо строг к кающемуся грешнику, прибыл Клиф Перкер, чтобы обсудить вырубку леса.
Вся семья собралась вокруг большого соснового стола на кухне. Рубел занял место позади всех. Тревис последовал его совету, он изучил все, что смог, о лесе, основательно подготовившись к этому обсуждению.
Рубел испытывал неподдельную гордость за мальчика. Он мог заметить, и Перкер был удивлен.
– Вы не рекомендуете вырубать все подчистую, так ведь? – спросил Тревис.
– Я могу сделать это, если вы того хотите. Дело в том, черт… э… извините, здесь дамы… что это чертовски быстрее и проще, чем выборочно вырубать деревья. Но что касается совета, то, если бы мы говорили о моей собственности, я бы сказал «нет». Лучше сохранить как можно больше твердой древесины.
– Зачем нам твердая древесина? – спросил Тревис.
– Она пригодится для многого, сынок. Спроси Джаррета. Железной дороге нужен будет дуб для шпал. А когда проложат железную дорогу, можно будет продавать кипарис и другие твердые породы. Если, конечно, оставить их, пока в них нет особой надобности. Они помогут лесу восстановить равновесие и сохранить естественную среду обитания животных. Кроме того, это и естественная защита для молодых побегов.
– Сколько деревьев вы предлагаете вырубить? – задала вопрос Молли.
– Смотря, сколько денег вы хотите получить от их продажи, мэм.
– Мистер Тейлор говорит, что нужны сто долларов в семестр за все, включая комнату и стол. Я полагаю, следует сразу срубить количество, достаточное для оплаты нескольких семестров, и положить деньги в банк.
– Я не советовал бы этого делать, – возразил Перкер. – Вы выиграете, полагаю, вырубая лес постепенно, сумму, необходимую для нескольких месяцев.
– Как это так, Перкер? – спросил Рубел, когда лесоруб замолчал.
Перкер удивленно пожал плечами.
– Черт, Джаррет, вы должны знать это, как никто другой, поскольку это вы появились в городе, чтобы уточнить, как лучше всего проложить железную дорогу.
Перкер внимательно всматривался в лица собравшихся за столом. Рубел надеялся, что непонимание написано не только на его лице.
– Когда здесь пройдет железная дорога, цена вашего леса возрастет, и не сомневаюсь также, что благодаря строительству железной дороги у вас появится добрая сотня постояльцев и отпадет необходимость продавать лес, по крайней мере, в прежнем объеме.
Шугар подала лимонад и кофе. Перкер откинулся на спинку стула, давая семье время обдумать его предложения.
– Что ты думаешь, Тревис? – спросил Рубел. – Или ты хочешь послушать, что скажут остальные?
Тревис, сидевший во главе стола, что стало для него обычным местом, как на кухне, так и в столовой, согласно покачал головой:
– Пусть все выскажутся.
– Мне нравятся ваши предложения, – сказала Линди, – но я хотела бы задать один вопрос.
– Задайте, мисс, – позволил Перкер.
– Сколько у нас леса? Я имею в виду, на сколько семестров хватит леса, который вы думаете вырубить со временем?
Перкер покачал головой, уставившись на стол.
– Давайте прикинем. Вы сказали, что хотите использовать лес только для оплаты за обучение. Вас четверо, верно?
Дети кивнули.
– Вот я и имел в виду, чтобы хватило на всех четверых, милая юная леди.
Линди и Тревис обменялись довольными улыбками.
– Когда вы думаете начать? – спросил Рубел. – То есть… когда семья может поручить вам эту работу?
– В конце недели, если погода продержится. Так, сегодня вторник? В следующий понедельник – наверняка.
Клиф Перкер был нанят, бумаги подписаны, и остаток недели прошел в приподнятом настроении ожидания у всех, кроме Рубела, чья голова была занята признанием, которое ему предстояло сделать Молли. Он хотел завершить дела поскорее.
К пятнице он закончил работу с документами в Люфкине и ждал только ответа от Джубела, прежде чем отправиться в Орендж. У него уже было на руках достаточное количество доказательств, чтобы отправить Виктора Хеслета, если не за решетку, где он просидит следующие пятьдесят лет, то, по крайней мере, чтобы освободить от вора одно поколение населения.
Он вернулся в Блек-Хауз в полдень. Молли развешивала белье, когда он подъехал к дому. Она повернулась и увидела, что он спешился, ее руки замерли на бельевой веревке, она смотрела на его приближающуюся фигуру.
Рубел догадался, о чем она думает. С каждым шагом он чувствовал все отчетливее, что ее мысли похожи на его собственные: они оба вспоминают, как однажды, в пятницу, он вернулся так же рано… вспоминают, куда они пошли тогда и что делали… Когда Рубел подошел к ней, его дыхание было уже частым и неровным. Он взял ее за подбородок, склонился и поцеловал быстро и нежно.
– Хочешь проехаться верхом?
Он почувствовал, как ее пульс участился, он прочитал страстный отклик в ее глазах.
– Только развешу выстиранное…
– Иди, надень шляпку, я сам развешу белье.
К тому времени, как она вернулась, он все развесил, правда, несколько криво, но все-таки рубашки не касались земли. Оказывается, развешивать белье – искусство; он никогда не подозревал это.
Рука об руку они пошли к сараю, где Рубел оседлал ее кобылу и подсадил Молли в седло. Когда его руки обхватили ее талию, его глаза расширились, и на лице Рубела появилась усмешка:
