— Собирается вече земли Трояновой, будут выбирать старшего князя для антов.
— Так это же добрые вести, Волот. Давно пора. Вон как давно возложили на тебя эту обязанность, а она как была тогда временной, неузаконенной, так и осталась. Помолчал, ни словом не обмолвился о том. Сыновья были недалеко. Первым пришел на зов матери Радим, затем и Добролик.
— Звали, отче?
— Да. Имею побеседовать с вами. Говорил уже здесь: в городе Волыни собирается вече земли Трояновой. Кто поедет на него от старейшин, это определят старейшины. Нам предстоит сказать им, кто поедет от княжеского рода. И жена, и дети смотрели на него непонимающе.
— Как это — кто? — первым отозвался Радим. — Будто старейшины не ведают, что должен ехать князь?
— Старейшины знают, а я не знаю, доберусь ли до Волыни в седле.
Княжичи долго и безмолвно смотрели на своего отца.
— Если есть сомнение, что не доберетесь в седле, то доставят в повозке, — подал голос Добролик, — а ехать вам, отче, надо. Разве забыли: до решения веча вы являетесь старшим среди князей в земле Трояновой.
— Забыть не забыл, сын мой, а старшим среди князей быть уже не могу. Чувствую себя ослабшим в силе, не то, что отправиться в такой далекий путь? Чтобы услышать там: что за предводитель рати и земли, которого везут на вече в повозке?
Сыновья примолкли, а княгиня поглядывала то на них, то на своего мужа.
— Значит, кому-то из молодцов нашего рода надо быть там. Я так мыслю.
— И правильно думаешь, мать, — не замедлил с ответом князь. — Пора, соколы мои, — посмотрел на княжичей, — кому-то из вас брать на себя обязанность предводителя в земле Тиверской. Обычай велит старшему становиться на место отца. Да и все остальное говорит за это. Поэтому и буду советовать старейшинам, послать на вече вместо себя сына Радима. Добролик останется у меня под рукой, чтобы было на кого опереться, когда будет такая потребность.
— А я? — напомнил о себе Светозар.
Князь повернулся в его сторону, посмотрел непонимающе.
— Тебе, отрок, рано еще брать на себя какую-то обязанность.
— Обязанность, может, и рано, а учиться никогда не плохо. Пошлите, отче, и меня с Радимом. Это ж не какое-то там, это всетроянское вече. Пусть побуду между людьми и послушаю, что умные люди говорят.
Найдись и возрази такому.
— А что, мать? — обратился князь Волот к жене. — Может, действительно, пусть едет?
— Если за мудростью и за песнями, — улыбнулась Миловида, — то почему нет?
— На том и решим. Будешь Радиму за отрока-пажа в пути. Ну, и на вече пойдешь рядом с ним. Ты правдиво думаешь, сынок: науку брать никогда не плохо. А то, что возьмешь на всетроянском вече, когда-нибудь пригодится.
XVIII
С тех пор как Келагаст вернулся от ромеев, а в стольной Волыни успела родиться и нагуляться молва о его отваге в бою с татями, что посягнули на княжну Данаю, прошло не одно лето, а ожидаемого слюба между ними и свадьбы, что знаменовала бы слюб, не было и не было. Удивление стоявших ближе к княжескому терему, довольно быстро передалось горожанам окрестности, а из окрестностей вернулся очередным слухом.
— Келагаст не хочет Данаи, чтобы знали.
— Такое скажете. Отчего бы не хотел?
— Пойдите и спросите.
— И спрашивать нечего. Или такую, как Даная, кто-то может не хотеть? Или не видели, чьи кони стоят чуть ли не каждый вечер у острога? Не Келагаст не хочет Данаи, Даная гонит прочь Келагаста.
— Были там и видели или только слышали?
— Как могла бы быть? От тех, что видели, слышала.
— А если сами не видели, то не говорите. На кого ей уповать еще, как не на Келагаста?
— Говорят, князь какой-то присылал сватов-видаков.
Упоминание о князе с чужкрая заставила — и не раз уже — всполошиться и напомнить о себе старейшин родов дулебских.
— Ты откладывала выборы избрания на лето, затем — на второе, впрочем, и на пятое. Сколько же можно, княжна? Пойми и пойми сама: земля требует предводителя.
— А если его не выбрало сердце?
— Так бери на себя эту обязанность. Думали, напугают Данаю, заставят ее капризное сердце уступить. А княжна решилась и сказала:
— Ну и возьму.
Что делать с такой? Станешь доказывать, что это не ее ума дело? Что сейчас вообще не время — сажать на стол жену? А такая послушается? Или ей мало внушали: вот-вот будут избирать князя-предводителя среди всех князей, и дулебам не выпадет тогда быть главенствующим племенем среди антов.
Получили старейшины какое-то обещание, и ушли от Данаи. Жди, мол, придет время, позовем и посадим на стол отца твоего. А сами не успели выйти из острога, как уже сговорились: теперь сама Даная думает, как ей быть: не созывать вече до тех пор, пока сама не пришлет гонцов и не скажет: «Я выбрала себе мужа, приходите и делайте, как хотели».
Боролись с ней немало, все лето и всю следующую зиму. А все-таки добились своего: Даная поборола в себе гордыню и назвала Келагаста мужем, а роды дулебские подождали четыре недели — пока влюбленные напьются медом и преодолеют все, которые были, сомнения — и назвали ее мужа дулебским князем. Теперь можно было созывать и всетроянское вече.
Когда прибыли в стольный город на Дулебах тиверцы, Волынь жила уже заботами о будущих выборах. И людной была и необычно оживленной. Живость эту замечали везде: около места, где должно быть вече, и далее от него. Ибо съехалось много, и что наиболее важно — прибыл народ толковый, правду говоря, разум и совесть земли. А когда собирается вместе разум и совесть земли, и для такого важного, как это, дела, про что другое будут беседовать, как не про дело, ради которого собрались? Беседовать и проявлять живость в беседах было от чего. На Дулебах только что избрали князя, а князь Тиверии, тот, что в настоящее время вместо Добрита и ему больше подобало бы быть князем-предводителем в земле Трояновой, занемог, говорят, и не будет на вече, прислал сына Радима вместо себя. Как же будет и что будет? Кому вверят они покой земли Трояновой и порядок между племенами?
На беду, где исподтишка, а порой и откровенно стали поговаривать о выборах князя на Дулебах. И выбирали его якобы силой, и выбрали не того, кого следовало бы выбрать.
Откуда пошли эти пересуды, никто не говорит. Недовольные всегда найдутся, а такие, что подхватят и приумножат шепот, и подавно. Есть такие, наверное, среди мужей ратных и думающих, что себя хотели бы видеть на месте Келагаста, вот и нашептывают приезжим, а нашептывая, сеют неуверенность или еще хуже — возможно, опорочить дулебов на выборах. Оно, если быть до конца искренним, что водится за Келагастом, почему Даная вон как долго сопротивлялась воле старейшин и не хотела брать с ним слюб.
Теперь, когда разрешается (а перед вечем, как и на вече, разрешается всякое), поговаривали даже такое, что ему нельзя верить. Да, будто Даная сказала старейшинам, когда пришли к ней в третий раз и приперли к стене: «Бери слюб и дай нам князя», взбешенная была и сказала: «Разве муж — юбка, которую сегодня можно полюбить, а завтра пренебречь ею? Дайте время присмотреться и взвесить».
«…Ты сама выбирала его, уверяла, что выбрала достойного. Теперь хочешь присматриваться еще и взвешивать?»
«Потому что так предпочитаю».
Что-то здесь есть и неверное. Одни видели эту неуверенность в домогательстве Келагаста, чтобы стать князем и повернуть это в большую выгоду для себя, другие подкрепляли эту догадку еще слышанными якобы с Данаиных уст словами. Да, когда деваться было некуда, сказала якобы: «Я согласна, пусть мужем моим и предводителем дружины на Дулебах будет Келагаст, а на стол сажайте сына. Он — единственный наследственный муж достояний отца моего, ему и быть князем на Дулебах».
«И что же старейшины? — допытывались люди из других земель. — Пошли или не пошли на уступку княгине?»
Да нет, не поступились своим. «Пойми, — сказали, — не сегодня, то следующим летом соберется всетроянское вече, выбирать главного князя земли. Сын твой, как малолеток, не может быть избран. Неужели из-за твоей прихоти дулебы должны перестать быть главенствующим племенем у антов»?
«Вот оно что! — задумывались люди. — Вот какой это князь и что скрывается за личиной такого князя! Ну, нет, мы — не Даная. Бороться станем, если так. Да, сами станем и других позовем».
Беседы оживлялись, а оживляясь, разжигали жажду желаний или нежеланий человеческих. Когда прибыли тиверцы и подтвердили то, о чем были еще кривотолки: князь Волот не удостоил сородичей своим присутствием на вече, сына прислал вместо себя, неуверенность и вовсе взяла верх над уверенностью и заполонила все.
— Кто ж будет править вечем?
— Совет старейшин, кто же еще.
— В этом совете должен быть кто-то один, кто правил бы и советом, и вечем.
Выискивались и более уверенные в себе и в своих обязанностях.
