– О'кей, быстрее.
Она отперла и открыла дверь. Первый момент – явственный запах нежилого помещения. В дверях женщина заколебалась, но он, толкнув ее вперед, вошел следом, закрыв за собой жалобно скрипнувшую дверь. Сначала слышалось только ее хриплое дыхание, потом до его ушей донеслось хлюпанье воды под полом; ощущение отсутствия прочной опоры под ногами лишало уверенности. По мере того как глаза привыкали к темноте, он постепенно разглядел бесформенные очертания рояля, рядом что-то тускло поблескивало. Под подошвой предательски скользнул ковер, и он испуганно шагнул назад, словно наступил на змею. Ночь проникала в окно квадратными светлыми пятнами. Дело ускорилось, если бы можно было зажечь свет, но нельзя, слишком опасно. Осторожно ступая, задернул занавески и включил небольшой фонарик. От мебели метнулись мрачные тени, заиграла расцветка ковра. Женщина не сводила глаз с досок пола, будто видела нечто лежащее ничком.
– Есть здесь сейф? – Она лишь покачала головой, щурясь от света фонарика. Белое, печальное, как у клоуна, лицо. – Тогда где? – резко спросил он. Он пробежал фонариком по настенным часам – короткий маятник неподвижен, стрелки крупного старинного циферблата замерли, показывая другое время. То, что они остановились, действовало на нервы. – Где? – разозлился он.
Катрин смущенно пожала плечами, точно находилась в незнакомом месте.
– Не знаю, – флегматично ответила она. – Он никогда... ничего не прятал.
Хайд пересек комнату, ободрав ногу о старое промятое кресло, и вошел в... да, в спальню. Задернув занавески, включил фонарик, пробежал лучом по платяному шкафу, большой кровати, комоду, шкафам. Кругом, словно в доме были грабители, разбросаны ноты и конверты от пластинок, но он понял, что беспорядок в доме – обычное явление. В углу вверх подошвой валяется кроссовка, другой не видно; окурки в жестяной пепельнице с надписью "КИСТОУН КОРНЕР". По стенам в рамках – фотографии десятка джазовых музыкантов, самых узнаваемых за последние тридцать лет Он почувствовал, что женщина, съежившись, стоит позади него, ощутил спиной ее безумный страх, раскаяние и отчаяние. Отмахнулся от нее, как от насекомого, давая понять, чтобы она вышла.
Ящики один за другим. Фотография Кэтрин Обри – в соседней комнате на стене еще одна, покрупнее, на ней более высокомерная особа, возможно, мать этой женщины. Белье и рубашки, мерная ложечка... для кокаина? Машинка для набивки сигарет и... да, прикрепленный клейкой лентой к нижнему ящику пакетик с марихуаной. Он оставил его на месте. В платяном шкафу туфли, единственны и костюм, несколько пар брюк, разбитая гитара. Все это время женщина стояла в дверях, вряд ли замечая его, может быть, только когда слышала короткие, сердитые вопросы. Под наволочками в платяном шкафу спрятаны деньги. Ноты, счета, извещения о гонорарах с названиями песен, занимавших, правда, не первое место в джазовом репертуаре.
Под кроватью и ковром ничего, кроме пыли. Царапал ногтями, попытался отодвинуть доски пола. Время ждет... пятнадцать минут, а в спальне не закончено.
Наконец...
...Ванная. Сердечные таблетки, зубная паста, лосьон после бритья. Коробочка для зубных протезов – напоминание о возрасте владельца. Кэтрин снова в дверях, снова вздрагивает и всхлипывает. На щеках следы слез – увидел, когда внезапно осветил ее фонариком.
В комнате сквозь занавески проступал рассвет. Он вспотел. Вытирая со лба пот, выругался. Она вздрогнула, прячась в углу комнаты. Он еще больше разозлился. Отвернул копер. Показалось, что она хотела возразить, но услышал, как, стуча зубами, она растирает озябшие руки. Ничего. Неровные половицы. Крышка рояля, мебель, бар с напитками, книжные полки, комод. Главным образом конверты с фотографиями. Занавески ощутимо светлели. Пятьдесят минут...
...Кухня. Звон кастрюль, ножей, банок и жестянок. Ничего. Ему стало жарко, тряслись руки, от бесчисленных приседаний и ползании на коленях болели и подкашивались ноги. Он был словно пружина, у которой кончается завод.
Семьдесят минут. Ничего. Вернулся в комнату, дрожа от ярости.
– Где, черт возьми... где. – Она затрясла головой еще до того, как он заговорил. Он грубо схватил ее за плечи и стал трясти. От боли у нее потемнело в глазах. – Где, черт возьми, где?
Когда он ее отпустил, она отшатнулась к высокому кухонному шкафу, все еще мотая головой и не глядя на Хайда. Над головой висел саксофон. Он напугал и побил бессловесное животное, окончательно добил ее. Дерьмо...
Хайд двинулся к ней, но споткнулся о неровные половицы. Она беспомощно прижалась к шкафу. Слабо звякали тарелки, угрожая свалиться с полок. Проникающий сквозь занавески свет, ее встревоженное, помятое, словно грязный носовой платок, лицо, его собственное лицо, как он представлял, ежесекундно менявшее выражение, словно мелькание изношенной кинопленки, половицы...
Хайд встал на колени, ощупывая неровные стыки. Шероховатые края, вощеная поверхность, шурупы – шурупы, не гвозди? – шляпки под воском. Соскреб воск ногтями. Но под половицами только вода? Полы в одноэтажных домиках всего лишь настил короткого причала, так ведь? Поглаживая рукой половицы, вспомнил, что видел отвертку в одном из ящиков на кухне.
Вернулся к половицам, направив на них побледневший луч фонарика – то ли садилась батарейка, то ли стало светлее... Вывернул шурупы из нескольких досок – одной, другой, третьей – достаточно, можно проскользнуть вниз. Поднял. Под половицами деревянные перекладины. Но они отошли вместе с досками. Слышался тихий плеск волны. Осветив фонариком находившуюся всего в футе[9] от пола маслянисто-черную поверхность воды, сунул голову в прохладную тьму. Даже под причалом уже чуть брезжил свет. Водя фонариком, тщательно осмотрел нижнюю поверхность настила. На якоре маленькая лодка. Корма покрыта куском парусины. Больше ничего. От расстройства его оставили силы. Снова в памяти возник Харрел. Внутренние часы крутились, словно бешеные. Ничего, черт побери, ничего! – мысленно кричал он, разряжая измученные натянутые нервы.
Не глядя на Кэтрин, стоявшую в полутьме комнаты, он сел на край отверстия и спустился ниже, нащупывая ногой борт лодки, болтавшейся на коротком носовом лине. Пяткой подтянул ее к себе, спрыгнул на дно, шатаясь, раскачивая утлое суденышко.
Словно в морской раковине, услышал собственное дыхание, заглушавшее плеск воды. Сорвал слабо закрепленную парусину. Блеск воздушных баллонов, сухой костюм дли подводного плавания – словно скрюченный труп. Металлический ящик, каким обычно пользуются кинооператоры. Удерживая дрожь в руках, он не сводил глаз с ящика. Ящик заперт.
Постепенно дыхание успокоилось, сердце забилось ровнее. Стало не так жарко. Адреналин иссяк, появилась слабость. Пересохло во рту. Подхватив ящик, он выпрямился, стоя в луже на дне лодки, потом поднял его над головой. Откликнувшись на его приглушенную команду, Кат взяла холодный ящик, отнесла подальше от отверстия в полу. Тяжело, со стоном, он выбрался в комнату. Теперь, когда он вылез из лодки, чавканье воды стало громче. С помощью отвертки он легко взломал замки. Содержимое привлекло внимание и Кэтрин, но ее гипнотизировал ужас, оттого что она видит вещи, принадлежавшие еще одному близкому ей покойнику.
Записные книжки, магнитные кассеты, миниатюрный магнитофон, фотоаппарат, пленки в кассетах, штук десять, два телеобъектива, газетные вырезки.
Неуверенно улыбаясь, он поднял глаза.
– Здесь все, – тихо проговорил он, сосредоточенно, словно коллекцию монет, разглядывая содержимое ящика. – Все... черт возьми, они и должны были быть там, средство остановить... – голос совсем сел. Теперь ему стало холодно, тело охватил нервный озноб. Это от облегчения, подумал он про себя.
Развернул карту, лежавшую в полиэтиленовом пакете, взглянув на нее, сунул в карман пиджака. Хорошая закуска перед тем, как отведать лакомства, находившиеся в ящике. Здесь все, что знал и о чем подозревал Фраскати. Обожженные кусочки металла. Он вспомнил об обломках, которые видел в Таджикистане, – лежавших на песке, будто разлагающаяся туша кита. Вспомнил и ее, застывшую в воде лицом вниз, в дорогом костюме, в одной туфле, с распущенными густыми полосами. Зарисовки, исписанные плотным почерком страницы, расчеты на десятках листов, список пропиленных кассет с пленкой. Спокойно... Теперь все у него...
– Быстро! – скомандовал он. Она уставилась на ящик. Сходив в спальню, вернулся с кожаным ремнем ее отца. Перетянул ящик, поднял его. Она положила свою руку на его пальцы. Глаза странно блестели.
– Дай мне, – произнесла она.
– Бери, если хочешь. – Вот он, инстинкт собственника. С усилием оторвала ящик от пола и, наклонившись на одну сторону, направилась к двери. Занавески еще больше побледнели. Она открыла дверь, и в комнату плеснул рассвет, замерцал на обстановке. Хайд поспешил за ней, закрыв за собой дверь. Она уже гремела ногами по скрипевшим доскам причала. Теперь все равно, лишь бы поскорее убраться отсюда. Через минуту-другую она устанет; ей просто хотелось подержать ящик, как талисман, игрушку на память. – Подожди... – тихо сказал он, оглядывая набережную. Теперь на улице люди, мальчишка-газетчик на велосипеде, редкая вереница машин, бормотание радиоприемников. В соседнем плавучем домике занавески по-прежнему задернуты.
