Свежий глянцевый журнал, купленный вчера по дороге к Косте у метро «Новослободская» и припрятанный во избежание сцен ревности на дно сумки, слегка помялся, и Люся не удержалась. С тем же чувством умиления, с которым гладила котика, несколько раз провела ладонью по яркой обложке, откуда смотрели на нее нежно обнявшиеся, красивые, счастливые папа с дочкой. Вернее, подпись шла в другом порядке: « Ольга Каширина с отцом, известным продюсером Марком Крыловым», – что и понятно: публику интересуют в первую очередь актеры, а все прочие, закадровые, волнуют мало.
На Тимку красавица Ольга Каширина произвела неожиданное впечатление.
– Сколько же ей лет? – спросил он недоверчиво, ткнув пальцем в Лялькино небесно-голубое платье, чудесным образом наполнившее прежней голубизной глаза Марка, облаченного в белый смокинг с бабочкой. – Когда же это вы, теть Люсь, успели ее родить? Я думал, вам от силы лет тридцать восемь, ну тридцать девять…
– Тридцать восемь с половиной! – счастливо расхохоталась она, никак не ожидая такого комплимента. С одной стороны, конечно, обольщаться особенно не стоило: для шестнадцатилетнего мальчишки все тетки за тридцать пять – приблизительно одного возраста, но с другой – он же знает, сколько лет его матери. Стало быть, «тетя Люся» выглядит значительно моложе. Чрезвычайно довольная этим обстоятельством, она ласково потрепала Тимку по брюнетистым, влажным после душа волосам: – Ну спасибо, ну уважил! – и вдруг услышала из прихожей Костин голос:
– И кто это у нас так весело смеется?
Открыв дверь своим ключом, он очутился на кухне быстрее, чем Люся успела припрятать журнал.
– Привет, Тимофей! А что случилось, почему ты в таком странном облачении? – удивился Костя, протягивая Тимке для крепкого мужского рукопожатия правую руку, а Люсе – левую, с большим невесомым тортом в прозрачной коробке. – Пожалуйста, Люсечка, поставь в холодильник. Или на балкон, если нет места.
Напрасно она испугалась, что Костя обратит внимание на какой-то там гламурный журнальчик: когда здесь «ребенок», все внимание – только ему.
– Так почему ты в халате? И, если не ошибаюсь, ты должен быть на английском.
– Я в лужу упал, дядь Кость. Поскользнулся на льду и – бабах! К англичанке ехал… – с готовностью забасил Тимофей.
– Надеюсь, не ушибся?
– Еще как! Думаю, не иначе ребро сломал.
Что с людьми делает любовь! Нормальный, трезвомыслящий мужчина побледнел и всполошился, прямо как еврейская бабушка:
– Как? Где? Что? Покажи!.. Пойдем скорее, я тебя осмотрю!
На все Тимкины бурные возражения, что ему уже гораздо лучше, что у него реально ничего не болит, что он здоров как бык, Костя упрямо повторял: «Нет-нет, обязательно!» – и тащил за рукав смеющегося – «Ой, дядь Кость, пусти, щекотно!» – упирающегося руками и ногами мальчишку на медосмотр.
Их возня продолжалась бы, наверное, до скончания века, если бы Костя внезапно не сделался суровым и непреклонным, каким, вероятно, бывал с капризными, несговорчивыми больными. Тимофей сдался, послушно поплелся за ним и все-таки не преминул обернуться напоследок:
– Теть Люсь, а кормить скоро будут?
– Думаю , – передразнила она, – теперь не скоро… хи-хи-хи… Сам виноват.
При всем своем ярко выраженном холерическом темпераменте ел парень медленно, с чувством, с толком, с расстановкой: «Теть Люсь, сметанки еще ложечку подложите, забелить супец… Дядь Кость, хлебца беленького передай кусочек». Рот у него тем не менее не закрывался ни на секунду. Один за другим следовали восторженные рассказы о сильных заграничных впечатлениях.
– Я там одних суши слопал штук двадцать пять! Нигде таких шикарных суши, клянусь, раньше не ел! А креветки у них в Таиланде, теть Люсь, во-о-от такие! Прям толстые, мясистые, как крабы. Их только поймают и сразу – плюх! – на такую вот огроменную сковородку… Но в принципе я мясо больше люблю, чем морепродукты. Вот мы в Испании были, там мясо, дядь Кость, просто с ума сойти можно, какое мясцо! Мы в клубном отеле жили – пять звезд, ресторан – с футбольное поле. Шведский стол – с километр, если по кругу пробежаться. А на улице – костер. Ух, какой! Баранов жирненьких на вертеле жарят… Стоит такой дядька – здоровый такой, усатый, в белом колпаке… подойдешь, он тебе так – плюх! – на тарелку знатный такой кусище баранинки… Кошмар, сколько я в Испании этой баранины съел!
Костя, страстно мечтавший о поездке в Испанию и уже бредивший маршрутом: Мадрид, Толедо, Кордова, Гранада со сказочной Альгамброй, Севилья и Кадис, – слушал Тимку с горящими глазами и, как только тот замолкал, поднеся ко рту ложку, спешил спросить, где конкретно побывал Тимофей. Под Барселоной или на южном побережье, в Андалузии? В Малаге или в Уэльве? Или, быть может, на Майорке?
– Да я, дядь Кость, точно не помню… вроде под Барселоной… а вроде в этой… как ее?.. Короче, забыл я. Мы там на море жили, купались с утра до вечера, дискотека и всё… Теть Люсь, супцу добавьте! Только полполовничка, чтобы для котлеток место осталось… Еще у этих испанцев свинина на углях страшно вкусная, корочка такая хрустит… но такого грибного супа у них точно нет! Вы, теть Люсь, гигант!
– Да, Люсечка, потрясающе вкусно. – Костя с благодарной улыбкой на мгновение ласково коснулся ее руки и, снова повернувшись к Тимке, попытался перевести разговор на высокое, рассказать об архитектурных шедеврах Флоренции…
– В Италии вообще здорово! – охотно подхватил жующий котлету Тимка. – Что мне в Италии больше всего нравится – это выпечка. Утром спустишься в ресторан, аромат такой ванильный… м-м-м!.. даже слюнки текут! И торты у них суперские! Легкие такие… Кусочков пять разных на пробу слопаешь – и за добавкой! Но пицца мне в Турции даже больше понравилась… У турок тесто такое мягкое…
Посмеиваясь про себя, Люся грызла морковку, время от времени ловила на себе Костин взгляд, полный возмущения: что же это за родители?! Почему они не знакомят ребенка с произведениями искусства? – и так же незаметно для Тимки нейтрально пожимала в ответ плечами: кто их знает? В принципе, в этом вопросе она была солидарна с Костей, просто не хотела распалять его так называемые отцовские чувства, так же как категорически не желала подмечать вместе с ним «отцовские» черты. За семейным ужином он каждый раз изводил ее этим тайным, немым разговором. «Смотри, – говорили его счастливые, ясные глаза, – как Тимка любит то-то или то-то. Как я». – «И что из этого? – с нараставшим раздражением округляла она глаза. – Я это тоже ой как люблю! А не трескаю за обе щеки вместе с вами только из соображений диеты».
Иногда они ссорились глазами, она вставала из-за стола и под благовидным предлогом – пора навестить Филимошу – уходила в спальню, чтобы пообниматься с уютным, пушистым существом, снимающим стресс, и, уткнувшись в него носом, пожаловаться: «Если б ты знал, Филька, как мне все это надоело!.. Не обижайся, дружище, но после ужина я поеду домой».
Сегодня они не ссорились: когда Костя задал ей свой немой сакраментальный вопрос, она сделала вид, что расценила его взгляд как сигнал, чтобы подложить Тимке горошка в белом соусе.
– Спасибо, теть Люсь, – благодарно кивнул Тимофей и снова взялся за вилку. Каким-то очень знакомым движением… Костиным!
Надо же! – во второй раз за сегодняшний день поразилась Люся. Как же она не замечала этого раньше? Кисти рук, пальцы, форма Тимкиных ногтей были Костиными, и держал он вилку и нож точно так же, как это делал Костя: чуть прямее, чем положено… Нет, не может быть, остановила она себя, испугавшись, что заразилась Костиным безумством, однако, сама того не желая, снова скосила глаза на Тимкины пальцы, которые будто магнит притягивали ее внимание. Убедившись, что не галлюцинирует, она задала себе вполне резонный вопрос: а почему бы, собственно, и нет? Только потому, что Тимка представляет собой совершенно иной тип – смугло-южнорусский, вихрасто-кубанский или ростовский, – нежели русак Костя? Но известно же, что мальчишка – копия матери… А в кого же он тогда такой хохотун и болтун? Помнится, его мамашка когда-то покорила сердце стеснительного студента именно своим выразительным молчанием. Вместе с тем, если предположить, что Ляля оказалась как две капли воды похожей на свою прабабку Михальцеву, которую не видела никогда в жизни, то и Тимофей вполне мог унаследовать веселый нрав кого-нибудь из предков. Скажем, двоюродной бабушки – разговорчивой Маргариты Кирилловны. Это сейчас, с возрастом, у Маргоши глаза часто бывают на мокром месте, а в юности, говорят, большей егозы и стрекотухи, чем Маргошка, свет не видывал. Хлебом не корми, только дай поболтать да похохотать…
– О чем таком интересном ты задумалась, что совершенно забыла о нас? – заставил ее встрепенуться вкрадчивый Костин баритон возле самого уха, и она растерялась так, как будто ее поймали с поличным. К счастью, на помощь пришел Тимка:
