– Влюбилась! Ах-ах-ах! – артистка закатила глаза, томно вздохнула и расхохоталась прямо Люсе в лицо. – Какая же ты, мать, смешная с этими своими психологическими выкладками! Запомни, глупые влюбленные девчонки давным-давно перевелись. Современных девок интересуют только деньги, и они предпочитают зарабатывать их исключительно одним местом. Вкалывать, как я, они категорически не желают! Но всем подавай красивую жизнь!
Доля истины в ее словах, безусловно, присутствовала. Троечница Светочка не корпела ночами над учебниками, вгрызаясь в гранит науки, как упорная Ляля Артемьева, окончившая школу почти на все пятерки. И в хозмаге с сонными мухами Света, девчонка явно с ленцой, не упахивалась до изнеможения, до боли в позвоночнике, до синих кругов под глазами, как актриса Ольга Каширина на сериальных съемках, без выходных и праздников. Уж кто-кто, а Ляля обеспечила себе красивую жизнь точно не «одним местом».
Лялька уже достала из чемодана ноутбук, поставила его обратно на письменный стол и, пока компьютер загружался, опять понесла по кочкам алчную малолетку, решившую прикарманить чужое добро с помощью ребенка.
– Надо еще выяснить, от кого эта сучка ждет ребенка, – забормотала она, вертя мышкой по столу и шаря курсором по экрану. – Не от Ростислава же?.. Ага, кажется, нашла… нет, не то… Эта налаченная корова думала, что я ее, шантажистку дешевую, испугаюсь! Сейчас! Жалко, мать, ты не видела, как она у меня понеслась с крыльца галопом. Чуть копыта не переломала!
– Ладно, хватит, фиг с ними со всеми! – устало отмахнулась Люся и, чувствуя, что уже бессильна что-либо изменить, поднялась. – Что ж, пойду складывать вещи. Кстати, а куда ты собираешься везти мебель?
– Если найду склад, то на склад, если нет – на Чистопрудный. Все ключи от квартиры, к счастью, только у меня.
– Понятно. Но бабушку на Чистопрудный я не повезу. Мы не сможем оставлять ее там одну. Она стала очень чудная. Будет бояться, что припрутся Каширины и выгонят ее, непрописанную, на улицу. И я, честно сказать, предпочла бы жить в собственной квартире. Так что мы поедем к себе в Ростокино. А там посмотрим, как жизнь повернется.
Нюша уже не спала. Укутанная с головой в пуховой платок, она сидела на кровати, свесив ноги в самовязаных пестрых шерстяных носочках, и, обхватив себя руками за живот, тихо постанывала.
– Мам, ты что?
– Ой, Люсинк, чего-то худо мене. Живот прихватило. Боль такая, прям дышать нечем, и в лопатку отдает. И холодно, дочк. Грелку бы, что ль.
Руки у нее действительно были ледяными, тело сотрясал озноб. Мать, как рыба на берегу, хватала ртом воздух, но больше всего напугал Люсю обращенный к ней взгляд: в темной глубине материнских глаз метался смертельный страх.
Грелка, завернутая в полотенце и подсунутая к ногам, ватное одеяло и плед вроде согрели ее, однако желудочная боль то отступала, то вновь искажала мучительной гримасой скукожившееся лицо, постаревшее за час-другой до неузнаваемости: кожа сделалась точно мятая папиросная бумага. Давление тоже не обрадовало: двести на сто тридцать.
– Потерпи чуть-чуть, я на секунду отлучусь и сразу обратно.
Уткнувшись в ноутбук, Лялька все еще прочесывала Яндекс в поисках мебельного склада.
– Отменяй все свои такси и склады и беги к бабушке! Ей очень плохо! – выпалила Люся на одном дыхании. – Но лекарств никаких ей пока не давай! Я сейчас позвоню… своему доктору, спрошу, что нам делать. Давай быстрее! Шевелись!
Можно было и не подгонять: Лялька уже сорвалась с места и понеслась к бабушке. А Люся рванула наверх, за собственным мобильником: наизусть номер «своего доктора» она не помнила.
Костя отозвался на второй гудок, ласково шепнул: «Да, Люсечка», – и так же шепотом добавил, что не может сейчас говорить, у него занятия.
– Не отключайся, Кость, прошу тебя! У меня плохо с мамой, очень плохо, мне срочно нужен твой совет!
– Да, конечно, – ответил он в полный голос, уже не стесняясь своих студентов, и шутливо обратился к ним там, далеко, в аудитории медицинского института или в клинике: – Господа, объявляется перерыв на пять минут. У меня на проводе очень ответственный больной. Однако далеко не разбегайтесь… Я слушаю вас внимательно, – наконец сказал он в трубку. – Какие симптомы?
Сбиваясь и повторяя одно и то же, она перечислила, кажется, все и даже не побоялась признаться – а вдруг это важно? – что дома был скандал и мама сильно перенервничала. Но ведь желудочные боли не могли быть спровоцированы руганью?
– Как сказать… Что больная ела у вас сегодня?
– В том-то и дело, Кость, что почти ничего. Во всяком случае, ничего такого, чем можно было бы отравиться. То же, что и все.
– Тогда так. Дайте больной нитроглицерин и немедленно вызывайте «скорую». Но ни в коем случае не соглашайтесь на промывание желудка, прежде чем врач не сделает ЭКГ и вообще не удостоверится, что это не… – Костя осекся на полуслове и опять перешел на шепот: – Не хочу тебя пугать, Люсечка, но симптоматика очень похожа на инфаркт… Я, конечно же, готов взять больную к нам в клинику, однако это очень далеко, на другом конце Москвы. Есть риск не довезти. Поэтому быстрее вызывайте «скорую» и везите ее в ближайшую больницу. Предупредите, чтобы захватили носилки. Больной категорически противопоказано ходить, а также волноваться. Пусть лежит или полусидит. Держите меня в курсе. Если будет нужно, звоните, я приеду… Поторопись, Люсечка, и все будет хорошо. Жду твоего звонка.
«Скорая» прибыла через час пятьдесят. Застряли на переезде, равнодушно объяснил провинциального вида невразумительный парень с рыжими усиками, оказавшийся врачом, а не санитаром, как сначала подумала совершенно испсиховавшаяся Люся.
Увидев Ляльку, в нетерпении выскочившую на крыльцо навстречу спасителям-врачам, парень, похоже, забыл, зачем приехал. Осклабился:
– А вы, извиняюсь, Ольга Каширина, да, я не ошибся? А автограф, извиняюсь, не дадите?
– Дам, дам, все дам! Давай быстрей работай!
Рыжий вроде бы должен был обидеться на ее невежливое тыканье, а он, напротив, еще больше распустил хвост, надул щеки:
– Не волнуйтесь, Ольга. Я не первый день практикую. Где у вас, извиняюсь, можно вымыть руки?.. Каким полотенцем позволите воспользоваться?
– Иди уже! – подтолкнула его в спину Ляля.
Со старушкой больной парень не нашел нужным поздороваться, не сказал бедняге ничего ободряющего. Продолжал скалить зубы, строить глазки Ольге Кашириной и, стараясь привлечь внимание артистки, всячески изображал из себя крупного специалиста. Многозначительно шевелил рыжей щетиной над верхней губой в ответ на стоны еле живой Нюши, мял и мял ей живот веснушчатыми красными руками, хмурился и кривил морду, измеряя давление, при этом, садист, так затянул черный рукав на ее предплечье, что по-крестьянски терпеливая к любой боли Нюша ойкала не переставая.
– Надо бы промыть ей желудок, – в задумчивости заключил он.
– Давай-ка, эскулап, сначала сделай бабушке электрокардиограмму! – прикрикнула на него Ляля, заранее получившая все необходимые инструкции.
И тут выяснилось, что аппарата для ЭКГ у него не нет: сломался.
– Твою мать, ты ваще врач или кто? – прошипела кинозвезда прямо ему в ухо, так чтобы бабушка не расслышала. – А ну пойдем выйдем!
В холле взбешенная Лялька ухватила парня за ворот и начала трясти как грушу:
– Зачем же ты, сука, столько времени мучил бабушку? Если у тебя ни хрена нет и ты ничего не умеешь, вез бы нас сразу в больницу!
Возмущенный таким явным неуважением, рыжий заявил в ответ, что отказывается иметь с ними дело и никого в больницу не повезет, пока Ольга не извинится перед ним, как положено.
– Пардон, доктор. Я слегка не в себе от переживаний, – проговорила та с елейной улыбочкой и быстро сунула ему в нагрудный карман халата две тысячные. – Надеюсь, носилки у тебя есть?
Парень скосил глаза, оценил денежную компенсацию за нанесенные оскорбления и, очевидно, решив, что легко может подзаработать еще, принялся гундеть, что носилки-то есть, да тащить их некому: санитар его, Кеша, нынче бюллетенит, водитель Михалыч – слабосильный пенсионер, а сам он никак не может поднимать тяжести:
– У меня, извиняюсь, паховая грыжа.
– Что ж, ты врач и не лечишься? А еще за тысячу твоя грыжа не пройдет?
– За тысячу не пройдет, – показал тот в ухмылке острые зубы. – Извиняюсь, а где у вас туалет?
Полилась вода в ванной, щелкнула задвижка на двери в туалет. Судя по всему, этот засранец не особо торопился и к другим своим больным. Торг мог затянуться, а на счету, согласно Костиным инструкциям, была каждая минута.
– Лялечка, может быть, все-таки позовем Ростислава? Время не ждет.
– Он уже пьяный. Храпит в полной отключке, – отозвалась Ляля, в тихом бешенстве кусавшая ноготь на большом пальце. – Еще по пьяни уронит бабушку. Вот бабушка выздоровеет, я его, козла, урою, клянусь! А заодно и этого рыжего недомерка. Ну и тварь!
